— Растаскивают петриковскую роспись... Мы бьем на уникальность,, выдумываем, мучаемся, а некоторые приходят на готовенькое и делают из нас окрошку, ширпотреб. Обои гонят с нашими орнаментами, посуду, сувениры. Соединяют Петриковку с Хохломой, Петриковку с Жостовом — и получается что-то несуразное: роспись страдает, ей больно. Да и нас этим унижают, нашу профессиональную гордость, если хотите.
Горечь Панко можно понять: еще в третьем классе на вопрос учительницы, какой предмет он любит больше всего, мальчик ответил: «Рисование!» Вспоминая свое детское чувство красок, отношение к цвету в природе, он готов был повторить слова Бунина: «Я весь дрожал при одном взгляде на ящик с красками, пачкал бумагу с утра до вечера, часами простаивал, глядя на ту дивную, переходящую в лиловое синеву неба, которая сквозит в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве...» И когда в селе открылась художественная школа, Татьяна Акимовна Пата сама взялась опекать способного ученика. Она не знала ни законов композиции, ни тайн колорита и целиком полагалась на интуицию, которую унаследовала от старых петриковских живописцев. Обычно Пата хвалила тех, кто писал не так, как она...
— Не понимаю учителей, которые учат по своему образу и подобию,— говорит Федор Саввич.— Поэтому никогда не показываю своей рукой, какой нужен цвет, тон, композиция. Я привык объяснять и верить, что меня поймут. Когда надо, спорю до чертиков и таким образом заставляю мыслить самостоятельно. Правильно я говорю, девочки? — обращается Панко к своим ученицам.
Время, что я провел в экспериментальной мастерской, осталось в памяти как один жаркий, ослепительный, нескончаемый полдень. Росписи ли тому виной, или же сама природа, купавшаяся в солнце,— трудно сказать. И теперь, рассказывая друзьям о Петри-ковке, я волей-неволей становлюсь человеком навязчивым: показываю деревянные ложки, которые делают на фабрике «Дружба», расписную вазочку, купленную в Днепропетровске, и фарфоровый чайник с мягкими, застенчивыми цветами по окружности — подарок мастера Панко.
Да, «село мастеров, село художников» — это не просто селище...
О. Ларин, наш спец. корр. Петриковка, Украинская ССР
Чикагский вариант. Флетчер Нибел, Чарлз Бейли
— К онвент продолжает работу! — возвестил председатель национального комитета республиканской партии Джо Терьюн.— Наша прекрасная миссис Спрэг из Мичигана, секретарь съезда, сейчас проведет перекличку штатов. Миссис Спрэг, одетая в розовое платье, под аплодисменты публики прошла вдоль помоста, поблескивая жемчужным ожерельем. В ближайшей к трибуне ложе, неподалеку от зрителей, сидела миссис Джулия Манчестер, чуть поодаль устроились Робертсы — модно одетая супруга губернатора и трое его детей-подростков.
Арчи Дю-Пейдж расположился на помосте за маленьким столиком с телефонами. По другую сторону прохода за точно таким же пультом сидел Карл Флейшер. Кандидатов в зале не было: они оставались в своих штаб-квартирах. Флейшер взглянул на Арчи сквозь свои дымчатые очки и снисходительно улыбнулся.
Миссис Спрэг положила на трибуну листок и стукнула молоточком. Аудитория чуть притихла.
— Ала-ба-ма! — послышался из репродукторов голосок секретаря чикагского конвента.
Спикер делегации уже стоял наготове возле микрофона.
— Госпожа секретарь,— произнес он,— Алабама решила поддержать губернатора Калифорнии.
В зале поднялся торжествующий рев.
— Аляска!
— Аляска присоединяется к своей южной сестре Калифорнии!
— Аризона!
— Госпожа секретарь, Аризона пока воздерживается.
— Арканзас!
— Арканзас выдвигает в кандидаты лучшего за всю историю страны министра финансов!
— Калифорния!
— Калифорния предоставляет право выступить с речью в поддержку губернатора Робертса доктору Хью Роллинсу, президенту университета Южной Калифорнии и бывшему олимпийскому чемпиону в десятиборье!
Перекличка продолжалась.
Пенсильвания сообщила о своем решении выдвинуть своего кандидата — губернатора Бенджамина Уилкокса.
Короткое царствование мичиганской дамы кончилось, и она вновь уступила место Джо Терьюну, который с видом патриарха вышел к рампе, чтобы представить публике президента университета Южной Калифорнии.
Хью Роллинс, стройный загорелый атлет, говорил четко и ясно, короткими фразами.
— Мой кандидат,— закончил он свою речь,— человек большой души и мудрости. Он олицетворяет все добродетели нашей нации. Дамы и господа, я выдвигаю в кандидаты на пост президента США от республиканцев будущего победителя — губернатора Брайана Робертса!
Вторым оратором, произносившим речь в поддержку Робертса, оказался делегат от Нью-Йорка, шеф строительного профсоюза, некто Джон Колсак. Выслушав его, зал вновь разразился громким ревом одобрения.
В это время в номере отеля «Хилтон» Чарлз Манчестер и Кэлвин Бэррауфс не отрывались от экрана телевизора.
— Не очень-то тепло меня там принимают, Кэл,— сказал кандидат.
— Терпение,— ответил журналист.— Может быть, это и к лучшему.
Формальности подходили к концу, когда делегаты заметили, что на помосте поднялся легкий переполох. Терьюн стоял у трибуны, прикрыв ладонью микрофон, и слушал Арчи Дю-Пейджа и Карла Флейшера, старавшихся перекричать друг друга. Наконец Терьюн велел обоим спорщикам занять свои места. Наступила тишина.
— Национальный комитет информировали о том, что речь в поддержку Манчестера произнесет только один оратор,— объявил председатель.— Он просит все пятнадцать минут. Мы считаем, что такая просьба не нарушает регламента, и предоставляем слово верному сыну нации, кавалеру двух орденов Пурпурного сердца, бывшему начальнику штаба ВВС генералу Уэсли Шоу.
Одобрительные и осуждающие выкрики потонули в изумленном гуле. Делегаты и зрители с любопытством поглядывали на помост. Ввысь взметнулось канзасское знамя, и Терьюн взмахнул молоточком.
— Говорит старейшина канзасских республиканцев Роджер Аббот,— послышалось из динамиков.— Господин председатель, даже принимая во внимание героизм и плодотворную деятельность генерала, я вынужден заявить, что он не имеет права выступать на съезде, поскольку не является официальный членом какой-либо делегации.
Терьюн вновь посоветовался с членами национального комитета. Арчи и Флейшер резко вскочили со своих мест. Все склонились над бумагами, которые кто-то положил на трибуну, и разгорелся шумный спор. Наконец Терьюн объявил:
— Согласно второму параграфу четвертого пункта правил проведения конвента республиканской партии генерал Шоу действительно не имеет права выдвигать своего кандидата перед съездом. Однако правила могут быть изменены при условии, что две трети делегатов проголосуют за их изменение.
— Господин председатель! — закричал в микрофон Губерт Жермен из Миссури.— Учитывая долгую и беззаветную службу генерала Шоу, я предлагаю изменить правила!
— Поддерживаю! — донеслось из рядов делегации Теннесси.
— Предложение выдвинуто и поддержано,— заявил Терьюн.— Всех, кто за изменение правил, прощу сказать «да».
В ответ раздалось мощное: «Да!»
— Против?
Ответное «нет» прозвучало гораздо тише.
— Принято,— произнес Терьюн и стукнул своим молоточком.— Представляю съезду генерала Уэсли Шоу.
В полной тишине генерал взошел на трибуну. Его лысая голова поблескивала в ярком свете люстр. Генерал улыбался, и эта улыбка была так хорошо знакома и делегатам, и миллионам телезрителей, видевших многочисленные фотографии героя в журналах.
Хлопали недолго. Очень скоро вновь воцарилась тишина.
— Сегодня я приехал сюда не в качестве делегата,— деловито начал генерал речь,— и не как член республиканской партии или политический авантюрист-одиночка. Я нахожусь тут как рядовой гражданин Соединенных Штатов, который ни разу в жизни не произносил речей политического характера.
Я прилетел в этот город несколько часов назад, прилетел потому, что счел это своим долгом. Меня глубоко взволновал ход съезда. Не далее как в прошлую субботу один известный вам американец, человек чести и твердых убеждений, высказал свои мысли по самому животрепещущему вопросу национальной политики, по вопросу, который не на шутку тревожит сердца и умы всего человечества.
Как вы знаете, я — один из директоров «Юнифордж», фирмы, являющейся главным исполнителем контракта на постройку ракет «Дафна». Компания процветает, это я говорю как человек, прекрасно осведомленный в ее финансовых делах. Мы имеем возможность заключить и новые контракты в интересах национальной экономики. Каждый, кто скажет вам, что с приостановкой работ по «Дафне» фирма потеряет виды на будущее,— бессовестный лжец. Даже если этот человек как-то связан с «Юнифордж».
