Тот, прислушивавшийся, похоже, больше к потрескиванию льдин, чем к моим словам, вдруг хмыкнул: «Самолет-то действительно был. Это был наш самолет, мы вели просчет стада моржей». Оказалось, что Крылов долгие годы занимался изучением этого вида морских животных. И вот что он мне рассказал.
Крылов взялся за моржей не случайно. Результаты аэровизуальных наблюдений над скоплениями моржей в море и на лежбищах, которые выполнил П. Г. Никулин в середине пятидесятых годов, говорили о катастрофическом уменьшении численности этих морских животных.
Если к концу прошлого века численность их оценивалась примерно в двести тысяч голов, то к шестидесятым годам нашего века, по оценкам разных наблюдателей, она составляла примерно сорок-семьдесят тысяч. Большой урон популяции был нанесен в начале развития зверобойного промысла, когда добывали по пятнадцать-двадцать тысяч голов в год. Но и в наше время, начиная с тридцатых годов, моржа брали не так уж мало. В среднем ежегодно по десять тысяч!
Было ясно, что если промысел не приостановить, то и тихоокеанского моржа ожидает та же участь, что постигла его собрата в западных районах Арктики. Вот почему в 1956 году в нашей стране был наложен повсеместный запрет на государственный промысел моржа. Лишь местным охотникам Чукотского полуострова было по-прежнему разрешено бить его.
Древний промысел, от которого зависела некогда судьба целых поселений, не потерял своего значения для чукчей и эскимосов и в наши дни. Он давал возможность заниматься охотою на песцов, держать упряжки собак отдельным охотникам; он приносил доход небольшим прибрежным совхозам, поставлявшим мясо звероводческим фермам.
Тогда-то перед вновь организованным Магаданским отделением ТИНРО и была поставлена задача: детально изучить биологию моржей, чтобы дать научно обоснованные рекомендации по рациональному использованию запасов моржового стада. Этим и должен был заняться Крылов.
Надо сказать, что, несмотря на большое количество исследований, проведенных учеными различных стран, биология моржа оставалась недостаточно изученной: почти отсутствовали данные о возрастном и половом составе популяции, о размножении и состоянии запасов. Так что работу пришлось начинать почти заново. Без знания этих недостающих факторов невозможно было строить никакие прогнозы.
Устоявшийся образ биолога — ученого в белом халате, склонившегося в лабораторной тиши над микроскопом, часто бывает далек от действительности. Скажем, исследователю надо определить возраст моржа. Даже при современном развитии науки это невозможно сделать путем внешнего осмотра. Возраст моржа пытались определить по общим размерам, по длине клыков, по буграм-«шишкам» на теле. Но этот подход, как показали исследования Крылова, неверен. Только рассмотрев под микроскопом в отраженном и проходящем свете тонкую пластинку, выпиленную из коренного зуба нижней челюсти моржа, по кольцам в ней можно определить возраст зверя. (Оказалось, что отдельные особи живут до 43 лет.) И хотя работа по изготовлению пластинки — шлифа нелегка, толщина ее не должна превышать 30—50 микрон, — не следует забывать и о том, что зуб-то нужно добыть! И именно биологу приходится добывать его! А чтобы все знать о жизни моржа, надо скрупулезно исследовать все его органы. И чтобы знания эти были полными и точными, чтобы их можно было применять к огромной популяции, надо просмотреть как можно большее количество особей. Во всяком случае, на первых порах исследований. Но дабы не губить зверя только ради исследований, биолог долгое время должен работать бок о бок с добытчиками, охотниками-зверобоями. Его первая рабочая площадка — в море, на льдине.
Много раз выходил Крылов на байдарах с охотниками-чукчами в море, наблюдая и изучая их вековой промысел. В одних местах моржей добывали, плывя вслед за льдом, отыскивая на нем залежки. По нескольку дней две-три байдары промышляли вдали от берега. Крылов, как и остальные охотники, спал сидя, закутавшись в меховую чукотскую кухлянку. Грелся чаем из самовара, который разжигали тут же, в байдаре. Ел холодное мясо. На льду он первым приступал к осмотру добычи. Охотники не мешали ему, не торопили, необходимость его работы была хорошо понятна им.
Крылов подмечал рисковость этой охоты. И то, с какой тщательностью охотники следили за состоянием неба, погоды. Чуть что, они тут же поворачивали к берегу, уходили, не упуская друг друга из виду. Моржа они брали не больше, чем нужно, и били зверя точно, без промаха, наверняка.
В других местах добычу вели с вельбота на воде. Не всех подбитых удавалось загарпунить. Иные тонули прежде, чем охотники настигали их. Иные бросались на привязанный к гарпуну поплавок — «пых-пых», мешавший им занырнуть, и разрывали его клыками. Добытых моржей на буксире тащили к берегу, и только здесь мог Крылов приняться за обмеры, если погода не портилась, не поднимался ветер и если туши удавалось благополучно дотащить. Этот промысел считался непроизводительным, до сорока процентов забитого зверя пропадало в море.
Приходилось Крылову быть и на промыслах, которые вели со зверобойных шхун. Зверя забивали сотнями, но раздельщики работали так споро, что Крылов едва за ними поспевал.
Осенью отправлялся на лежбище. То на мыс Блоссом, где в основном лежали самки с детенышами, то на Руддерское лежбище, где собирались самцы. На лежбищах звери подолгу отсыпались перед зимними плаваниями по штормовым морям. Там легче всего было метить зверя. С копьем биолог устремлялся к стаду и вгонял в толстую кожу моржа специальную метку с номером. Недовольные, потревоженные исполины иной раз оборачивались, грозно вскидывали могучие клыки, красными, яростными глазами провожали удаляющуюся фигуру человека. Крылов принимался за следующего...
Мечение — работа трудная, особенно когда ею занимаешься впервые. До Крылова лишь канадским исследователям удалось пометить сто пятьдесят зверей. Вначале он пробовал метить моржей на льду, когда ходил со зверобоями. Шлюпка подплывала к залежке спящих моржей на близкое расстояние, так чтобы гарпуном можно было оставить метку. Разбуженные звери ныряли в воду, но долго продолжали кружить поблизости, и иногда удавалось пометить еще нескольких.
На лежбище Крылов первое время пытался осторожно подползать к дремлющему стаду. Моржи не реагировали на лежащего рядом человека, но метить лежа долго просто недоставало сил. С тех пор он приноровился бегать вокруг зверей с гарпуном.
Шли годы, и картина жизни моржей в результате исследований несколько прояснялась. Но по-прежнему еще оставались неизвестными точные сроки щенки зверя, время наступления половой зрелости. Неизвестно было, как часто рожает самка. И хотя некоторые ученые предполагали, что морж размножается на ледяных полях, на кромке, и в силу непрочности ледяного покрова не может иметь больших гаремов, как сивучи и котики, но точно еще не было установлено, что он моногам... Без этих данных невозможно было определить динамику роста стад и состояние запасов. Нельзя было судить и об эффективности принятых по спасению моржа мер.
Косвенным путем удалось наконец установить, что щенка у моржей происходит в марте — апреле и, вероятнее всего, на кромке припая Берингова моря. Крылову пришла мысль — попросить гидрологов, которые как раз в это время исследуют ледовый покров и составляют прогнозы будущей навигации для судов, поискать залежки моржей. Граница кромки в ту пору обычно проходила возле острова Святого Павла, поднимаясь по мере потепления к северу Берингова моря до острова Святого Лаврентия. А в том, что залежки должны быть только здесь, он не сомневался.
Вскоре гидрологи сообщили: зверь действительно там есть, но что за зверь — моржи или тюлени, — с высоты разобрать трудно. Крылов отправился на разведку с ними. Да, на льду лежали и тюлени и моржи. Сразу зародилась мысль: нужно во что бы то ни стало попасть сюда. Но как? Лед в тех местах, влекомый течениями и ветрами, находится в постоянном движении. Высаживаться с вертолета опасно, да и трудно будет добиваться разрешения на полет. Льдину может занести в территориальные воды другого государства, а там пойди докажи, что тебя интересуют только моржи. Надежда оставалась только на Уварова... На следующую весну Крылов заявился к нему во Владивосток. Григорий Васильевич был его старый приятель. Коренной дальневосточник, из семьи потомственных капитанов, он и сам был капитаном. Не раз ходил Крылов в море вместе с ним. Жаловал капитан биолога то ли за прошлое, что тот, будучи охотоведом, на собаках объездил все побережье Чукотки, то ли за профессиональную порядочность, одержимость и одновременно покладистый нрав. — Хорошо, — сказал Уваров, выслушав Крылова, — я не против того, чтобы помочь науке. В конце концов, это общечеловеческое дело. Но вот, посуди, как быть. Ведь у меня, сам знаешь, план. Мне надо трюмы побыстрее набить. Не могу же я тратить время на поиск моржей, когда мне надо добывать тюленей?!
