— Я думал, он славный малый, хоть и пустобрех интеллигент, у которого еще молоко на губах не обсохло. И считал его нашим, потому что привел его Ной. Но больше я так не считаю. Сдается мне, что он выпендривается и напрашивается на неприятности.
— То есть, шеф?
— То есть полагает, что он умнее Вернона Т. Тайнэна. Слушай, Гарри, этот дом — памятник Джону Эдгару Гуверу. А памятником мне должна стать тридцать пятая поправка.
— Так и будет, шеф, — пылко сказал Эдкок.
— Да? Ну вот, нужно как следует втолковать это мистеру Коллинзу. Присмотри-ка за ним. И не только здесь, но и в Калифорнии. — Тайнэн сделал угрожающую паузу. — В Калифорнии особенно. Давай-ка потолкуем об этом, Гарри.
Коллинз рассчитывал прилететь в Сан-Франциско в полдень четверга, поселиться в своем любимом номере в гостинице «Святой Франциск», за коктейлем встретиться с двумя из четырех окружных калифорнийских прокуроров. Затем подождать приезда из Беркли девятнадцатилетнего сына Джоша, с которым не виделся восемь месяцев. Вместе с сыном поехать в ресторан «Эрни», чтобы не торопясь и с удовольствием поболтать за ужином.
Но все получилось совсем не так.
За два дня до отъезда из Вашингтона Коллинз позвонил сыну, чтобы условиться о встрече.
— Как поживаешь, Джош?
— Чертовски занят. Много задают, да и других дел полно.
— Все еще интересуешься политическими науками?
— Интересуюсь, да уж больно скучно преподают.
— Мать давно видел?
— Последний раз в день ее рождения. Ездил к ней в Санта-Барбара.
Затем Джош тактично спросил о здоровье Карен, которую видел лишь два раза. Коллинз колебался, стоит ли говорить сыну о ее беременности, и все-таки сказал. К его облегчению, Джош пришел в восторг и рассыпался в поздравлениях.
— Когда же я увижу вас обоих? — спросил сын.
— Поэтому и звоню, — ответил Коллинз. — Если не занят, можешь увидеть меня на этой неделе. В четверг прилетаю в Сан-Франциско. — Он объяснил сыну цель своей поездки.
После короткой паузы Джош спросил:
— Будешь пробивать в своей речи тридцать пятую, папа?
Почувствовав неладное, Коллинз ответил:
— Да.
— Почему?
— Потому что обязан. Я ведь член правительства.
— Не считаю это достаточной причиной, папа.
— Есть и другие. О тридцать пятой можно сказать много хорошего.
— Мне так не кажется, — ответил Джош. — Буду с тобой откровенен. Я сказал уже, что занят другими делами, помимо учебы. Так вот, я занят тем, что каждую свободную минуту посвятил борьбе против этой поправки. Я вступил в группу Тони Пирса. Мы, «Защитники Билля о правах», намереваемся дать в Калифорнии настоящий бой.
— Желаю удачи, но думаю, что вас побьют. Президент проталкивает поправку всеми силами.
— Подумаешь, президент, — презрительно фыркнул Джош. — У него же голова пуста, как баскетбольный мяч. Нас тревожит не президент, а Тайнэн. Это же просто-напросто копирка с Гитлера.
— Не стоит заходить так далеко, Джош. Он полицейский, и у него трудная работа. Гитлером здесь и не пахнет.
— Могу доказать, что ты ошибаешься, — выпалил Джош.
— То есть?
— Сторонники тридцать пятой утверждают, что она будет применена лишь при крайних обстоятельствах, ну, например, при попытке государственного переворота.
— Совершенно верно.
— Мне кажется, папа, что те, кто стоит за поправкой — я имею в виду не тебя, а Тайнэна с его бандой, — строят более обширные планы и ждут только принятия поправки, чтобы начать действовать.
— В каком же направлении?
— Не хочу говорить по телефону, но доказать могу.
— Что ты можешь доказать? — Коллинз с трудом сдерживался.
— Я тебе кое-что покажу. Свожу прямо на место. Это откроет тебе глаза. Мы — люди из группы Пирса — бережем свою находку как один из крупных козырей, которые намерены предъявить за несколько дней до голосования. Но мои друзья не будут возражать, если я покажу ее тебе, они ведь понимают, кто ты. Может быть, я сумею изменить твои взгляды.
— Я готов объективно рассмотреть любые разумные доказательства. Но если ты не хочешь говорить по телефону, объясни хотя бы, где твое доказательство находится. Ты ведь понимаешь, что мое время очень ограничено.
— Тебе не придется тратить время зря. Я сам тебя туда отвезу. Пожалуйста, прошу тебя.
Коллинз заколебался. Сын никогда в жизни еще ни о чем его не просил.
— Что ж, попробую выкроить время.
— Тогда встретимся в четверг в Сакраменто.
— В Сакраменто?
— Оттуда до нужного нам места не очень далеко.
Поскольку Коллинз был не только министром юстиции, но и любящим отцом, он перенес встречу с окружными прокурорами из Сан-Франциско в Лос-Анджелес и, вместо того чтобы вылететь в Сан-Франциско, вылетел в Сакраменто.
Джош, загорелый и подтянутый, с аккуратно подстриженной бородкой, встретил его в аэропорту, сгорая от внутреннего нетерпения. Обняв отца, он повел его прямо к взятому напрокат автомобилю...
Коллинзу казалось, что они едут уже целую вечность, но Джош уверял, что до цели оставалось совсем немного. Он так и не объяснил, куда везет отца.
— Сам увидишь, — то и дело повторял он.
Джош красноречиво излагал позицию своих сторонников. Он с энтузиазмом перечислял отцу права, гарантируемые американскому гражданину конституцией, и Коллинз даже заворочался на сиденье — почему эти дети всегда считают, что их родители ничего не знают? Или знали, но уже успели забыть.
— ...и теперь тридцать пятая поправка перечеркнет все наши права и свободы!
Коллинз, уставший уже слушать сына, вяло сказал:
— Ты преувеличиваешь, Джош. Тридцать пятая поправка будет использована для твоей же защиты, да и не думаю, что дело вообще когда-нибудь дойдет до ее применения.
— Не дойдет, да? Подожди-ка, я что-то тебе покажу через несколько минут.
— Что, мы уже приехали? Джош посмотрел в окно.
— Почти.
Много в Америке разнообразных ландшафтов, подумал Коллинз, но такой заброшенной местности встречать еще не приходилось. За последний час он почти ничего не видел, кроме пересохших озер, заколоченных ферм да одиноких бензоколонок. И вдруг он увидел небольшой магазин, кучку людей у входа, еще несколько человек у автозаправочной станции и облезлый дорожный знак с надписью «Ньюэлл».
Джош показал водителю дорогу и вскоре попросил его остановиться.
— Куда ты меня завез? — изумленно спросил Коллинз.
— В Тьюл-Лейк, — торжествуя, объявил Джош.
Название показалось Коллинзу знакомым.
— Создан по приказу Рузвельта два месяца спустя после нападения Японии на Пирл-Харбор, — напомнил Джош. — Американцы японского происхождения считались неблагонадежными, поэтому сто десять тысяч человек были арестованы — хотя две трети из них имели американское гражданство — и размещены в десяти лагерях. Тьюл-Лейк был одним из них, самым страшным из американских концлагерей, и восемнадцать тысяч американцев японского происхождения сидели здесь за решеткой.
— Этот факт нашей истории не нравится мне так же, как и тебе, — ответил Коллинз. — Но при чем тут тридцать пятая поправка?
— Сейчас увидишь.
Открыв дверцу, Джош вылез из машины. Коллинз последовал за ним и очутился на сухом горячем ветру. Они были совсем рядом с какими-то строениями — то ли гигантской современной фермой, то ли с каким-то заводом — ряды кирпичных зданий и домиков из гофрированного железа, обнесенные новехоньким бетонным забором.
— Так это и есть Тьюл-Лейк? — спросил Коллинз.
— В новом варианте, — ответил Джош. — Вот почему я и привез тебя сюда.
— Давай ближе к делу, Джош.
— Хорошо. Но позволь, я тебе сначала кое-что покажу, так будет легче понять. — Из большого конверта, который он все время держал в руках, Джош достал с полдюжины фотографий и вручил отцу. — Мы получили их в Лиге американских граждан японского происхождения. Эти фотографии старого лагеря были сделаны год назад с места, на котором сейчас стоим мы. Посмотри-ка.
Коллинз увидел снимки развалившегося забора с проржавевшей колючей проволокой наверху, старые развалины бараков за забором, покосившуюся сторожевую вышку.
— Но это же совсем другое, — сказал он сыну, возвращая снимки.
— В том-то и дело, — ответил сын. — Снимки сделаны год назад, и на них, как видишь, одни развалины. А теперь посмотри на сегодняшний Тьюл-Лейк. Новехонький, с иголочки забор — снизу фундамент из армированного бетона, сверху колючая проволока, а по проволоке идет ток. Новенькая сторожевая вышка, а на ней прожекторы. Три только что отстроенных барака, и еще четыре строятся. О чем все это говорит?
— Только о том, что здесь ведутся строительные работы.
