«Вот уж никогда бы не подумал», — сказал Бурин.
«А между тем это правда, — сказал инспектор, — и поэтому умный человек вроде вас, мистер О"Лири, поймет, что рыбное министерство никак не может нести ответственность за поведение млекопитающих. Вот если бы на вас напала акула, это совсем другое дело».
«Избави бог, — промолвил Бурин. — Но вы все равно так просто не отвертитесь. Кто-то должен же ответить за кита! Ну и порядочки у нас в стране, если здоровенная зверюга от нечего делать глотает твое имущество, а в правительстве даже некому нести за ущерб ответственность. До чего мы докатимся по этой скользкой дорожке?»
Только маленького человечка нелегко было взять на арапа. Он, я думаю, был юристом, потому что запросто положил Бурина на обе лопатки. Он сказал, что внимательно познакомился с этим делом и видит в нем промысел божий, так что правительство можно оставить в стороне.
— Не мое дело давать вам советы, мистер О"Лири, но не лучше ли вам побеседовать со своим священником?
Тут Бурин вскипел. Он вдруг понял, что у него ничего не выгорит. Он обрушился на чиновника с проклятьями и ужасными ругательствами, обозвал его мошенником и бог весть кем еще. Тогда тот сказал, что умывает руки, влез на лошадь и ускакал в Дублин. А Бурин не получил ни пенни. И поделом — нечего ему было обзываться.
— По-моему, это справедливо, — заметил отец.
— Но нервы у него сдали, — продолжал Майк. — Он бросил ловить рыбу и не выходил в море, пока кит не сдох.
— А что случилось с финвалом? — спросил мальчик.
— Он утонул, и это чистая правда, — ответствовал Майк.
— Как печально, — сказала мать. — И как же это с ним приключилось?
— Жадность, обычная жадность, мэм. К старости он полюбил рыбу, причем, как и некоторые люди, которых я знаю лично, ему показалось проще красть, чем добывать свой хлеб насущный праведным трудом. Он принялся шастать по сетям вдоль берега, а то и заглядывал в шаланды с рыбой, конечно, когда на борту не было людей. На человеческую жизнь он никогда не посягал, а если и падает на него какое подозрение, то только в деле старого Хоргана.
— Ой, расскажите нам, пожалуйста, о старом Хоргане! — наперебой закричали дети.
— Старый Хорган ловил омаров. Он обычно ставил свои ловушки у камней в море, от скалы Керрика и дальше. Опасное место, доложу я вам. И вот как-то ясным летним утром вышел он в море на веслах. Вода была словно стеклышко, ни рябинки, только местами, говорят, туман еще не рассеялся. Как бы то ни было, Хорган исчез, и больше его никто не видел. Дня через два волны выбросили на берег его башмаки. Опознал их сапожник, тем более что старик за них еще не заплатил. Одним словом, башмаки сапожник конфисковал и, можно сказать, вернул свои денежки. На следующий день мы нашли среди скал остатки шпангоута, кусок обшивки и киль. Некоторые утверждали, что тут замешан кит, только я сомневаюсь. Хорган, я полагаю, заплутался в тумане и наскочил на скалы. Не думаю, чтобы финвал имел на него виды, нет, не думаю. К тому же Хорган был такой, знаете ли, жилистый, костлявый старикашка, там и позариться-то было не на что. А если кит и попробовал его на зубок, то здорово промахнулся. Как бы там ни было, старик жил один, без семьи, так что и поплакать по нему было некому. Люди скоро забыли об этом деле.
Ну а кит, — продолжал Майк, — по-прежнему шуровал по якорным стоянкам и заглядывал в лодки, нет ли там рыбы. Он толкал лодку сбоку и опрокидывал ее на бок, чтобы добыча вывалилась в море. Или же разбивал лодку носом, так что она разваливалась пополам, а то и вовсе заглатывал ее целиком вместе с рыбой.
— Ну и жадюга! — воскликнула жена.
— Жадность его и погубила. Дело было так. Барни Мак-Кроун пристраивал к дому флигелек й вышел как-то на большом люгере в Ардгоул, чтобы набрать известняка. В трюм загрузили тонн семь или восемь камней, а в придачу взяли на буксир еще баркас и высыпали в него больше полутонны. Это был очень старый баркас, в нем в свое время перевезли столько крабов, омаров, макрели и угрей, что он весь пропах рыбой от киля до клотика. Как только финвал почуял запах, он понесся к баркасу через весь залив, подплыл с кормы и заглотнул его. Все думают, пиши пропало, да только один молодой парнишка, Том его звали, схватил топор и рубанул по канату. Люгер-то они спасли, но киту пришел каюк. Набрав в желудок такой груз, он, понятное дело, потерял остойчивость. Голова резко ушла в глубину, а хвост задрался к небу. Добрую минуту он стоял эдакой свечкой и посылал хвостом отчаянные сигналы «SOS», а потом медленно скрылся под водой, и, ясное дело, имея полтонны балласта в брюхе, он не скоро снова всплыл на поверхность.
— Это, верно, было печальное зрелище, — прошептал отец.
— Да уж куда печальней. Все наши стояли на палубе люгера и рыдали, как дети. А когда кончик хвоста скрылся под волнами, старый Барни снял шляпу.
«Да смилостивится над ним господь, — молвил он. — Финвал был неплохим парнем, пока не пристрастился к воровству. Пусть это будет уроком для вас, ребята. Я всегда говорил, что честность — лучшая политика. Не забывайте этого».
— Так и канул финвал в вечность, — скорбно заключил отец.
— Как бы не так, сэр, как бы не так. Нам еще довелось натерпеться от него. Примерно через неделю после того разразилась буря, и труп финвала вынесло на скалы прямо перед домом полковника, что живет в Льосгаре. Труп уже неделю проплавал в море, так что, сами понимаете, соседство было не из лучших. Во всяком случае, полковник в восторг не пришел. Он явился в деревню и начал сетовать на судьбу: «Вы подумайте, прямо перед дверьми лежит огромная смрадная туша. Ума не приложу, что с ней делать».
Мы решили, что самыми подходящими для этого дела людьми будут кузнец и лодочный мастер. Первый сделал длинные железные цепи, второй выделил пару лодок, а полковник позаботился о лошадях. Потом он начал набирать похоронную команду. Вызвалось нас восемь добровольцев. Полковник был очень щедр, поставил выпивку, дал каждому по пять шиллингов, и вот, захватив лопаты, крючья и цепи, мы двинулись в путь. Однако ближе чем на пятьдесят ярдов нам никак не удавалось подойти к туше, так она воняла. Тогда полковник привез из деревни с дюжину бельевых зажимов. Он защемил собственные ноздри и начал навешивать нам на носы по прищепке, а у кого нос длинный, то и по две.
«Д"гузья, — провозгласил он. — Пе"гед нами в"гаг, впе"гед в атаку!»
И ми принялись за дело. Ну и зрелище, должно быть, было, когда мы копошились у огромной туши с бельевыми зажимами на носу вместо противогазов. Мы втыкали в кита крючья и прокапывали под животом траншеи для цепей. Потом впрягли лошадей, и они, поднатужившись, стащили финвала в воду, так что он оказался на плаву. Затем на лодках мы увели тушу в открытое море, миль на семь к северо-западу от Барра. А когда вернулись, полковник ушатами лил на нас в своем доме горячую воду и разбрызгивал одеколон. Целый час мы терли друг друга мочалками, но все равно в деревне не нашлось охотников поздороваться с нами.
— Вот, оказывается, как кончилось дело, — сказал отец.
— Да, так бы оно и кончилось, когда бы не шторм, который налетел неделю спустя. Летний шторм, можете мне поверить, нисколько не лучше зимнего, разве что длится поменьше. А то был страшнейший ураган, другой такой бури никто не упомнит. И вот, представьте, катит на берег утром девятый вал, а на гребне его — наш окаянный финвал, чтоб его черти взяли. И волна сбрасывает тушу на гравий прямо под окна спальни одного деятеля. Это был какой-то член парламента, дом его стоял на побережье недалеко от полковничьего, этак с полмили подальше. Туша финвала, которая пробыла в море неделю, не бог весть какая приятная штука, но если она тухла там две недели — это уже конец света. Политик наш прибежал в деревню как зачумленный. Мы его недолюбливали, но в такой беде как не помочь? Пришлось снова собираться в дорогу. Но тут уж мы и на сто ярдов приблизиться не смогли. Мы собрали зажимы со всех веревок в деревне, а все равно такой аромат стоял — хоть святых выноси. Политику только и оставалось, что сняться с якоря и с женой, детьми и прислугой убраться восвояси в Дублин. Когда он вернулся через несколько месяцев, то, по его мнению, места эти все еще слишком сильно отдавали финвалом. Вот и получилось, что люди, которые теперь здесь живут, заполучили этот дом почти даром. Политик был никудышный человек, никто не пожалел, что он уехал — теперь уже навсегда, — так что и мертвый кит, мир его праху, сослужил нам добрую службу.
Прошло немало времени, пока море, ветер и дождь разделались с тушей кита у опустевшего дома. Но природа берет свое, и единственным воспоминанием о финвале остались белые кости, разбросанные по берегу. Люди брали их для разных целей. Один сделал арку, и теперь у него в саду можно видеть китовые ребра, увитые розами, другой смастерил из нижней челюсти отличную дверную раму для летней веранды. А я взял пару костей просто на память, и вот одна из них — главный гребной винт на корме кита.
