«Я пыталась заняться оральным (зачеркнуто) сексом с Джи-Ди на капитанском мостике. Мы попали в бурю, и я захотела заняться с ним любовью, но он остановил меня потому что знал, что это нехорошо, потому что…»
Я перечитал ее шесть раз.
— Это не розыгрыш? — спросил я стюарда.
— Конечно, нет, сэр, самая настоящая записка.
— Когда она была отправлена?
— Скорее всего завтра, сэр. Где-то около того. Проштемпелевана на капитанском мостике.
Прежде чем я успел спросить у него что-нибудь еще, «Стелла» резко содрогнулась. Можно было услышать, как в каютах бьется посуда. Потом корабль успокоился, осталась лишь легкая вибрация. Раздался тихий звук «бррр», и стюард достал переговорное устройство из-за пояса и поглядел на дисплей.
— Сэр, если у вас нет во мне срочной надобности, то я пойду — у меня куча вызовов на этой палубе.
— Не можете ли сказать, где сейчас Одри Пеннибэйкер?
— Конечно, сэр. — Он покрутил колесико переговорного устройства. — Да, вот она. Палуба G. Гостиная Тропикана. Я могу попросить стюарда палубы G связать ее с вами.
— Не нужно. Я сам ее отыщу.
Я спустился в лифте до палубы G и отыскал гостиную Тропикана. Зашел, не постучавшись. Одри сидела за столом со своим отцом и с кем-то еще из штата Возрождения.
— Джи-Ди! — удивленно воскликнула она.
— Могу я поговорить с тобой минутку?
— Мы тут как раз обсуждаем кое-что, — сказала она, взглянув на отца.
— Да поговори ты с мальчиком, — сказал преподобный Пеннибэйкер. — Похоже, он чем-то здорово обеспокоен.
— Я ненадолго, папа. — Она поднялась, взяла меня за руку, и мы вышли в коридор.
— Что случилось, Джи-Ди?
— Взгляни вот на это. — Я протянул ей записку. Одри прочла ее и густо покраснела.
— Может, вы объяснитесь прямо сейчас, мистер? — сказала она сердито.
— Это твой почерк?
Одри с напором сказала:
— Я никогда не писала этого. И я бы ни за что этого не сделала!
— Одри, это было послано с капитанского мостика завтра. Стюард говорит, ошибки нет.
Глаза Одри вспыхнули.
— Ты читал эту лживую книгу, да?
— Книга не имеет никакого отношения к этой записке.
— Я так и знала! С первого взгляда на тебя ясно, что ты Побывал в этой омерзительной книжонке. Ты и сейчас весь переполнен ею, разве нет? У тебя грязные мысли. Ну и думай о чем хочешь, только держись от меня подальше! Я больше не хочу с тобой разговаривать.
В этот момент появился преподобный Пеннибэйкер.
— Из-за чего скандал, а, дети?
Одри бросила на меня холодный высокомерный взгляд.
— Ты только погляди на эту записку, папа, — воскликнула она. И прежде чем я успел сказать хоть слово, протянула ее отцу. Преподобный Пеннибэйкер медленно прочел ее, потирая затылок. Я напрягся, ожидая, что он вот-вот бросится на меня и придушит, но вместо этого он взглянул на нее.
— Но ведь это твой почерк, дорогая.
— Папа!
— Разумеется, ты ничего подобного никогда не делала. Но я всегда говорил в своих проповедях, что все эти летающие цилиндры никогда не были частью Господнего промысла.
— Что! — воскликнула Одри. — Папа, он же обвиняет меня в чем-то ужасном! Ты только посмотри на зачеркнутые слова!
— Не написал же молодой человек эту записку сам, дочка. — Он поглядел на меня и странно улыбнулся. — Но я всегда чувствовал, что эти вести из будущего никому не идут на пользу. Человек не должен знать о своей судьбе — это противно природе. Такое знание меняет его. Он пробует изменить будущее, но своими действиями только заставляет свершиться как раз те события, которых он и пытался избежать. Древние греки очень хорошо понимали это.
— Я не хотел, чтобы эту записку видели вы, сэр, — сказал я.
— Ничего плохого не случилось. Ведь никто пока не сделал ничего неподобающего, не правда ли?
— Разумеется нет, папа!
— Ну тогда все в порядке! — С этими словами преподобный Пеннибэйкер скатал записку в шарик своими большими ладонями. Потом прошел в коридор и кинул шарик в мусоропровод.
— Ну вот, сынок, — сказал он, вернувшись. — Я снял с тебя твою ношу. А теперь давайте больше не вспоминать об этом. — Он отечески улыбнулся. — Еще что-нибудь?
— Нет, — ответил я, обиженно взглянув на Одри. — Думаю, нет.
— Ну и ладно. Нам еще нужно тут кое-что проработать, если вы не возражаете.
— Конечно. Простите, что прервал вас.
— Не беспокойся, сынок. Увидимся на Большом Балу.
Одри, так и не взглянув на меня, вошла в дверь, которую отец придержал для нее, и они вернулись в гостиную.
8
Я был расстроен и отправился разыскивать человека, который, как я полагал, единственный сможет растолковать мне, что произошло. Джорджа Джонсона. Я позвонил в дверь каюты и услышал звук отодвигаемого кресла, а потом — тяжелые шаги. Дверь отворилась. Джонсон был без рубашки — в одних лишь шортах и сандалиях. Длинные седые волосы свисали на глаза. Его широкая грудь тоже поросла седым волосом. Кожа была дряблой и старческой.
— Какого черта тебе тут нужно?
Я рассказал ему о цилиндрике и о том, что преподобный Пеннибэйкер сделал с запиской. Джонсон с минуту раздумывал.
— Оральный секс, а? Так как же ты собираешься убить время до завтра, малыш?
— Да я не об этом беспокоюсь, — сказал я сквозь зубы. — Думаю, мы попали в шторм.
— Ладно, не психуй. Заходи. — Он отодвинулся, и я вошел в комнату.
Ничего неопрятнее я до сих пор не видел. Весь пол был сплошь заставлен грязными тарелками, пустыми стаканами и бутылками. Одежда валялась повсюду. На столе тоже был навален какой-то хлам. В каюте стояла включенная записывающая аппаратура, а перед ней — черная антикварная пишущая машинка, ощетинившаяся воткнутыми в нее записками. За ней лицом к стене повернута видовая пластина с чьим-то портретом. В лучах света плясала густая пыль. Аккуратно выглядел лишь ряд пустых бутылок под умывальником. Джонсон наполнил чайник водой и поставил его на горелку. Тот сразу же закипел, и он Налил кипяток в чашку, на верхушке которой был укреплен конический фильтр.
— Хочешь кофе? Настоящий.
«Ох уж эти земляне с их «настоящим» кофе», — подумал я, вспомнив, как обожали кофе Ирен и Горди. Мне было немного больно думать о них, и я стал виновато гадать — не начались ли у них из-за меня неприятности?
— Нет, спасибо.
Джонсон подошел с дымящейся чашкой. Рядом с койкой стояло кресло, загроможденное бумагами, микрокнигами-справочниками, конвертами и почтовыми цилиндриками. Он отодвинул гантели, чтобы освободить немного места и сесть, но, когда он нагнулся, корабль накренился и кофе пролился Джонсону на голые колени.
— Ах, дерьмо! — заорал он, подбирая с пола какое-то нижнее белье, чтобы вытереться. Наконец, он закончил и уселся.
— Вас это не беспокоит? — спросил я.
— Что?
— Вся эта суматоха на корабле?
Джонсон отхлебнул кофе.
— Черт, ну и горячий же! — Он потряс головой, точно крупный лев. — Не заметил, малыш, и знаешь, почему? Я работал!
— Работали? Над чем? Над романом?
— Вот именно, черт побери, над романом! Я и сам не могу поверить. Проснулся сегодня утром и подумал об этом рыжем сукином сыне и сказал себе — вот теперь у меня есть злодей. Так что я запустил печатное устройство и будь я проклят, если не навалял целый эпизод. — Он обернулся и показал на ряд пустых бутылок под умывальником. — Погляди-ка! Я опустошил все в раковину. Теперь я на коне, малыш! Я напишу такую книгу, что все с катушек съедут! И никто больше не скажет, что я исписался!
— Это здорово, — ответил я. — Ив самом деле здорово. Но как насчет этой записки? Мы и вправду попали в шторм?
— Черт, да я не знаю. Шторм — забавная штука. Тут действует куча факторов. Ты видел когда-нибудь фильм про мост в штате Вашингтон?
— Нет. — Я даже не знал, где находится этот самый штат Вашингтон.
— Пару столетий назад построили подвесной мост через расселину Такома. Этакую новомодную облегченную конструкцию. А для того, чтобы укрепить поверхность моста, под его края подвели Н-образные блоки. На чертежной доске все это смотрелось отлично, но конструкторы не учли аэродинамическое воздействие ветра, который дул со дна ущелья. Однажды он начал дуть под прямым углом к плоскости моста, тот стал раскачиваться и по случайности частота так совпала с колебаниями тросов и креплений, что качка делалась все сильней. Мост изгибался и скручивался, словно резиновый, и наконец просто рухнул в реку. Занятная штука. Его отстроили заново, сделали в боковых блоках прорези, и все наладилось.
С нашим кораблем то же самое. Со времени «Утренней Славы» многое изменилось. Обшивку укрепили. И добавили несколько приспособлений, которые можно применить, если пассажиры рехнутся. Теперь у них если газ. Если дела пойдут худо, они просто повырубают всех. Поле стабилизируется, мы перевалим через критическую точку и проснемся уже на Танзисе. — Он встал и вывалил кофейную гущу в умывальник. — Так чего же ты от меня хочешь, малыш? Может, хочешь подняться на мостик и сказать Майку, что тебе охота покомандовать в его кресле?
