вечера, страстной, отдавала всю себя.
Ставит планшет на столик и что-то на нем включает. Я слышу стоны, а на экране плывут тени, которые переплетаются размытыми силуэтами. Это порнуха. Это какая-то херня из бело-серых пятен, которые меняются, плывет, срастаются, переворачиваются и проникают друг в друга. Глаз не оторвать.
— Интересная методика, — шепчет Игорь за шторами.
И это интересная, по мнению Игоря, методика работает в плане физического отклика и болезненного возбуждения.
— Каждый вечер… — голос тетки вибрирует в голове. — Никакого больше одиночества, пустого дома…
Ия лезет на меня, задернув юбку и сдвинув ластовицу трусиков, и стены гостиной идут трещинами боли, отвращения и ужаса.
— Ты останешься, — шипит Игорь.
— Я не хочу этого видеть…
— Выйдешь сейчас, не вернешься, Матвей. И ничего не выйдет.
— Я не хочу…
Стоны нарастают, Ия поднимает и опускает бедра, а а вторая мразь подхватывает планшет и держит его так, чтобы я видел эти гадкие пятна порока.
— Нет, — меня сейчас вырвет. Паркет на полу вздувается. — Нет.
— Матвей, это лишь воспоминание, и ты должен его вернуть себе.
— Я люблю тебя…
Я мычу под ней, по телу пробегает болезненная и острая судорога, под которой я пытаюсь скинуть Ию, которая вжимается в меня и шипит:
— Это я рожу тебе ребеночка, и Ада тебя не простит. Как такое можно простить, верно?
Она с улыбкой сползает с меня, невозмутимо поправляет трусики и одергивает юбку.
— Ты изменял жене каждый вечер…
Я закрываю глаза и мычу. Меня тошнит. Какая же я мразь. Как я мог? Я ведь люблю жену… Она ведь мне доверяла, хотела ребеночка… Я ухожу во тьму, мне липко и гадко.
— Кажется, ты тут отрубился, — цыкает Игорь.
— Милый, — шепчет Ия.
Я открываю глаза. Пробегает пальцами по груди:
— Ты такой соня. Все же мы вчера чуток перепили вина, да?
Смеется. Я сажусь на край кровати и накрываю лицо руками. Надо это прекратить. Я должен остановиться. У нас ничего не выйдет, и этого и не хочу. Я просто сорвался.
— Я хочу тебя…
— Ты должна уйти.
— Матвей…
— Это была ошибка, Ия. Я женат, у меня дочь… Я не знаю, о чем я думал.
А затем я замечаю прилипший на стене презерватив.
— Какой яркий штрих, — восхищенно охает Игорь где-то под кроватью. — Мне нравится.
Кажется, я помню, как откатываюсь от Ии, стягиваю резинку и отбрасываю ее в сторону. Она липнет к стене…
— Так работает наш мозг. Он часто дорисовывает детали. Цепляется за что-то, и это что-то может запустить цепочку видений. У шизофреников так часто бывает. Что-то увидел и пошло поехало.
— Матвей, я понимаю, — Ия жмется ко мне, — но это не было ошибкой.
— Ада завтра вернется.
Молчание, и Ия встает с кровати, а я выныриваю из воспоминаний. Меня выворачивает наизнанку к ногам Игоря слизью и пеной. Меня трясет, будто в лихорадке.
— С возвращением, Матвей.
Я поднимаю взгляд. Убить его, чтобы он унес собой этот кошмар на тот свет?
Я не должен был этого вспоминать.
Это за гранью добра и зла.
Лучше бы жил с мыслью, что я моральный урод, который изменял жене с ее подругой. В этой версии контроль был у меня, ответственность на мне, а сейчас… Сейчас я… не знаю.
Я просто хочу исчезнуть.
— Она чокнутая сука… — шепчу я.
— Да, — Игорь расплывается в улыбке. — И я просто умираю от любопытства, кого она к тебе привела. Это чисто профессиональный интерес, Матвей. С таким я еще не сталкивался. Где можно твою зазнобу найти?
Глава 30. Мне жаль
— Что ты тут делаешь?! — взвизгиваю я, когда в гостиную врывается Матвей.
Дикий, разъяренный, бледный и всклокоченный.
Он точно меня сейчас убьет.
Кидается ко мне, рывком стаскивает с дивана и толкает в кресло.
— Матвей!
— Заткнись! — с рыком оглядывается на меня.
Зверь. Сейчас он — не человек, а взбешенная зверюга.
— Папа? — Лиля замирает в проходе с кружкой чая.
На секунду в глазах Матвея проскальзывает черное отчаяние, но оно вновь сменяется злобой:
— И ты не лезь.
Что-то не так.
С моим мужем что-то не так.
Он срывает подушки с дивана, шарится по плотной ткани днища, пробегает пальцами по стыкам, и его всего трясет.
— Матвей… Что ты ищешь?
— Пуговицу! — рявкает он меня. — Сранную пуговицу, Ада! Пуговицу!
Он обезумел. Глаза горят ненавистью, и, кажется, он не совсем понимает, где находится.
— Какую пуговицу? — шепчу я.
Его надо успокоить.
— Милый… тебе помочь найти пуговицу?
— А ты ее не находила? — хрипит он.
— Нет.
— А ты? — оглядывается на Лилю, которая с круглыми глазами качает головой. — Точно? Маленькая такая, выпуклая и перламутровая.
Его голос срывается, руки дрожат.
— Нет, пап, не находила. Можем, вместе поискать.
— Нет! — рычит он, когда она делает несмелый шаг. — Не смей подходить! Стой там!
— Милый…
— И ты! — вскидывает в мою сторону руку. — Сиди, где сидишь, Ада.
— Ты меня пугаешь…
— Я знаю.
Вновь шарится в стыке между спинкой и днищем и замирает на несколько секунд. Выдыхает и вытягивает руку. В пальцах — маленькая перламутровая пуговица.
— Это правда, — Матвей с отчаянием смотрит на нее. — Это все было… — а затем его рот растягивает в жутком оскале улыбки, и он смеется.
Смеется — мягко сказано. Это смех сумасшедшего маньяка, и меня уже саму начинает трясти от страха.
— Матвей…
Он прячет пуговицу в карман брюк, встает и с хрустом разминает шею, глядя на меня сверху вниз темными глазами:
— Я должен был не вестись на
