— Начинаю всегда с центра. Главный цвет красный, поэтому в первую очередь шью розы, георгины, тюльпаны, потом бутоны и в самом конце беру зеленую, желтую и голубую нитки для листьев и мелких цветов. Чаще всего работаю жемчужными нитками и шерстью. Шерстяные нитки лучше всего идут по сукну, они хорошо вливаются в ткань, и изделие получается мягким. А шелком работать не люблю — быстро теряет цвет и изнашивается.
Мастерица проворно и точно втыкает иголку в ткань, ее работа ритмична и безупречна: и с верхней и с нижней стороны — ни одного узелка.
— Главное в нашем деле, — продолжает мастерица, — не в том, чтобы аккуратно, без узелков, вышить узоры. Это все женщины у нас умеют. А вот нарисовать, сочинить узор только для этой блузки, только для этого жилета или шурца, подобрать нитки может не каждая вышивальщица. Самой замечательной художницей у нас была Киш-Янко Бори. Она создала множество матьо-рисунков. Ни одна ее вышивка не повторяла другую.
В кооперативе «Матьохаза» в комнате художников я видела вышитое панно «Сто роз» художницы Киш-Янко Бори.
— Семья Боришки была бедной, — говорит Иштванне Када. — У них не было своей земли, и кормились они поденной работой и рукоделием. Боришка с малолетства помогала матери выполнять заказы. Еще детскую ее работу нельзя было отличить от работы матери. Потом, когда ее мать умерла, а Боришка была уже замужем, все заказчики матери перешли к ней. И хотя у Боришки после замужества была уже другая фамилия, она взяла имя матери и стала подписываться как мать — Киш-Янко Бори.
Когда создали у нас художественный кооператив, Боришка вступила туда одной из первых. Она нарисовала целый альбом деталей цветочных орнаментов. Листы этого альбома размножены и есть теперь у каждой вышивальщицы.
У Боришки было четыре сына и ни одной дочери, которой она могла бы передать искусство вышивки. Дом свой она подарила городу, и благодарный Мезёкёвешд открыл здесь народный музей.
Рассказывая, Иштванне Када вышивает, меняя одну нитку за другой. Цветная гладь медленно заливает кусок сукна.
— Сколько же дней нужно, чтобы закончить эту дорожку?
Мастерица показывает кусок вышивки шириной в три пальца и говорит:
— Вот столько можно сделать за день. Правда, у деревенской женщины день начинается с четырех утра...
Е. Фролова, наш спец. корр.
Мезёкёвешд — Будапешт — Москва
Ирвинг Уоллас. Документ «Р»
Окончание. Начало в № 4—11.
Пирс и Коллинз выбрали для встречи зал ожидания железнодорожного вокзала.
Здесь было меньше шансов столкнуться с агентами ФБР — при Тайнэне основным средством их передвижения по стране стала авиация. Усевшись напротив входа и прикрывшись газетой, Коллинз следил за дверью. Долго ждать ему не пришлось.
— Просто невероятно, — присев рядом с Коллинзом, тихо сказал Пирс. — Фантастика, да и только. Малыш Рик действительно записал последний разговор Тайнэна с Бакстером на свой магнитофон?
— Во всяком случае, он так говорит.
— Как опознать кассету?
— Кассета марки «Меморекс», с надписью «м. ю. д., январь» — «министр юстиции дедушка, январь». Найти ее среди кассет Ноя Бакстера несложно. Полковник пользовался кассетами «Норелко».
— Вы хорошо поработали, — удовлетворенно сказал Пирс.
— Вопрос не в том, как узнать кассету, — продолжал Коллинз, — а в том, как ее заполучить. Ведь сейф у Тайнэна.
— Я тоже хорошо поработал, — ответил Пирс. — Тайнэн покинет здание ФБР в 20.45. Отправится в Нью-Йорк, оттуда в 23.00 вылетит в Сан-Франциско, а затем машиной поедет в Сакраменто. Кабинет его будет пуст. Мы с вами подождем недалеко от здания ФБР. Как только получим сигнал, войдем туда со стороны Десятой улицы. Один из наших людей в ФБР работает в ночную смену. Он впустит нас и позаботится о том, чтобы дверь кабинета директора была открыта.
— Но сейф полковника может быть запертым.
— Не может быть, а точно заперт, — заверил Пирс. — На замок с шифром. Это старый несгораемый шкаф марки «Файермастер». Его секрет нам известен. Я ведь уже сказал вам, что тоже хорошо поработал.
— Отлично, — восхищенно сказал Коллинз.
— Теперь о вашей жене...
— Да?
— Не волнуйтесь. Шэк нашел ее, с Карен все в порядке. Самое главное — мы заглянули в досье, которое на нее составило ФБР, и узнали имя и адрес новой свидетельницы Тайнэна. Это некая Адель Зурек из Далласа. Она была приходящей прислугой в доме вашей жены. Шэк должен с ней сегодня встретиться. Если что-нибудь узнает, вечером позвонит вам.
— Но ведь нас не будет.
— Он знает. Поэтому позвонит после десяти.
— Спасибо, Тони.
— Итак, ровно в 20.00 встретимся в кафе на Двенадцатой улице. Это в двух шагах от ФБР.
— Надеюсь, нам повезет, — сказал Коллинз.
— Главное, чтобы запись стоила всех наших трудов, — ответил Пирс.
— Я доверяю Ною, а он предупреждал, что главная опасность именно в документе «Р», и увязывал его с тридцать пятой поправкой.
— Это наш последний шанс, — заметил Пирс. — Ну ладно. До вечера.
— До вечера.
Расплатившись с таксистом, Коллинз дошел до угла квартала и увидел вывеску кафе. Пирса он заметил сразу и подсел за его столик в углу. Пирс спокойно дожевывал бутерброд.
— Вы точны, — заметил он.
— Я чертовски волнуюсь, — сознался Коллинз.
— С какой стати? — спросил Пирс, вытирая рот салфеткой. — Вы всего лишь собираетесь посетить кабинет директора ФБР, в котором не раз бывали.
— Но ни разу в отсутствие хозяина.
— Это уж точно, — хмыкнул Пирс. — А что мы предпримем, заполучив запись?
— Она может лишь указать нам, где искать документ «Р».
— Возможно. Но что вы намерены предпринять конкретно?
— Если найденные нами сведения окажутся столь важными, как дал понять Ной, я немедленно позвоню в Сакраменто, разыщу заместителя губернатора штата, который является председателем сената, и заявлю, что располагаю важными свидетельствами, имеющими существенное значение для принятия решения по тридцать пятой поправке, и попрошу предоставить мне слово на утреннем заседании юридической комиссии вслед за выступлением Тайнэна.
— Отлично, — сказал Пирс. — Тогда завтра будем праздновать в заведении поприличнее, чем это.
— До завтра еще далеко, — заметил Коллинз.
— Тоже верно. Поэтому выпьем кофе. У нас есть еще немного времени.
Однако не успели они сделать нескольких глотков, как появился Ван-Аллен.
— Все чисто. Тайнэн уехал десять минут назад.
— Пошли, — сказал Пирс, поставив чашку на стол.
— Я расстанусь с вами здесь, — сказал Ван-Аллен, когда они подошли к зданию ФБР. — Буду дежурить у въезда в гараж, на случай, если Тайнэн почему-либо вернется. Желаю удачи.
Коллинз даже не разглядел толком открывшего им дверь сотрудника — моложавого человека в темном костюме. Тот что-то прошептал Пирсу. Пирс кивнул и подошел к Коллинзу.
— Надеюсь, вы в хорошей спортивной форме, — сказал он. — Лифтом пользоваться нам нельзя. Придется подниматься пешком.
Они добрались до седьмого этажа, остановившись по дороге один раз перевести дух. Гробовую тишину нарушали лишь звуки их шагов.
Вот и дверь с табличкой «Директор Федерального бюро расследований».
Пирс жестом показал Коллинзу на следующую, без какой бы то ни было надписи, дверь по коридору и осторожно взялся за ручку. Они оказались прямо в личном кабинете Тай-нэна, тускло освещенном маленькой лампой над диваном.
Коллинз неуверенно озирался по сторонам. Рабочий стол Тайнэна стоял слева возле окна, выходящего на здание министерства юстиции на противоположной стороне Девятой улицы. У правой стены стояли диван, журнальный столик, два кресла. Несгораемого шкафа здесь не было.
— Он в гардеробной, — прошептал Пирс, показывая на коридорчик.
В тесной комнатке Пирс включил свет. Прямо перед ними стоял несгораемый шкаф Ноя Бакстера.
Пирс склонился над замком.
Прошли три минуты, показавшиеся Коллинзу вечностью. Напряжение было невыносимым.
Наконец Пирс довольно хмыкнул, открыл дверцу и выдвинул верхний ящик.
— К вашим услугам, Крис. Коллинз шагнул вперед.
Сердце его отчаянно забилось. Он склонился над ящиком, где среди магнитофонных кассет «Норелко» лежало с полдюжины кассет большего размера, которыми пользовался Рик.
Коллинз протянул к ним руку, как вдруг раздавшийся за спиной скрипучий голос заставил его замереть.
— Добрый вечер, мистер Коллинз.
Коллинз и Пирс мигом обернулись. В распахнутой двери ванной комнаты стоял, отвратительно улыбаясь, Гарри Эдкок, вытянувший вперед ладонь окорокообразной руки, на которой лежала вскрытая кассета марки «Меморекс».
