В этом случае трансарктическая экспедиция оказалась бы фактически незавершенной. Многолетняя подготовка и полтора года неимоверно мучительного пути пошли бы прахом.
Многие, наверное, не согласятся с таким жестоким выводом. Но для самого Уолли Херберта и его спутников решающим, если не единственным, фактором успеха экспедиции была ее завершенность . Участники путешествия судили себя по строгим законам спортивного кодекса. Когда и кому засчитывалось восхождение, если не были преодолены последние метры до вершины?
На одной из первых олимпиад итальянский марафонец Петри намного оторвался от своих соперников. До финишной ленточки оставался всего десяток метров, когда внезапно силы покинули его и он рухнул на дорожку. Потрясенные его мужеством судьи помогли Петри закончить дистанцию. Что такое несколько метров, когда позади осталось сорок два с лишним километра пути! Но последние метры решают все. Петри не смог закончить дистанцию самостоятельно и лишился поэтому золотой олимпийской медали.
Четырех англичан отделяли от «финишной ленточки» считанные мили. Позади остались тысячи миль. Но решающими были именно эти, последние.
...Херберт мечтал закончить путешествие в Лонгиербиене. Вот четыре упряжки выносят сани на гребень скалы. Внизу под ними открывается фьорд, и приветственные флаги трепещут на гафеле «Эндьюранс». Жители поселка выходят навстречу путешественникам. Лайки стремительно проносятся сквозь людской коридор к пристани...
Коль скоро парадный финал оказался недостижимым, Херберту надо было выбирать иной, «рабочий» вариант. Причем медлить с переменой курса на запад, к «Эндьюранс», было нельзя: 200 миль — это 200 миль. А весна уже буквально затопляла ледовую пустыню талыми водами. Каждый день задержки увеличивал степень риска. И полярники отчетливо сознавали, какого рода опасности подстерегают их в июне в открытом море на 82-й широте. Но на пути к ледоколу не было никаких островов!
Херберт решил все же попытаться пробиться к Шпицбергену. Понимая, однако, что препятствия на этом пути могут оказаться непреодолимыми и тогда экспедицию в целом ожидает фиаско, он предпочел сначала «застолбить» окончание «кроссинга» полярного бассейна десантом на остров Фипса. Как ни мал этот остров, он уже представлял собой участок европейской суши. Вступление на него давало формальное право считать цель экспедиции достигнутой. А там будь что будет...
Вот почему вечером 27 мая четыре упряжки сошли с крепкого льда и стали ощупью пробираться к берегу. Не успели пройти и полмили, как сани Херберта перевернулись в глубокой выемке, заполненной талой водой. Потом Херберт рассказывал, что в тот момент он отчетливо понял, какие ощущения испытывает черепаха, опрокинутая на спину. С помощью остальных членов экспедиции сани удалось поставить на полозья. К счастью, оказавшиеся в воде пакеты с фотопленками были хорошо запакованы. Прошли еще около мили и оказались на небольшой, метров 150 в диаметре, льдине, отделенной от берега широким разводьем. Разбили лагерь.
Херберту не спалось. То и дело он вылезал из палатки, чтобы взглянуть на остров. Льдину медленно несло под углом к нему со скоростью один километр в час. К завтраку до берега уже было каких-нибудь четыреста метров. Но к вечеру стало ясно, что льдину проносит мимо острова.
Течение, во власти которого находились путешественники, влекло их льдину в пролив между островом Фипса и соседним совсем уж крохотным островом под названием Смолл Блэкборд — Грифельная Доска (1 На советских картах этот остров носит норвежское имя Весле-Тавлеё. — Прим. ред.). Оставалось надеяться, что в нешироком проливе создастся ледовая пробка и тогда можно будет высадиться на земную твердь.
Из дневника Херберта:
«Как только льдины столкнулись, мы снялись с места и направились к Грифельной Доске. Это была обычная гранитная скала около трехсот метров вышиной; но с того места, откуда мы к ней приближались, она выглядела очень живописно. Отвесные черные стены, облака, венчающие вершину, игра солнечных бликов на камнях. Я немного отстал от остальных, остановившись, чтоб зарядить кинокамеру. Аллан поджидал меня. Но когда я догнал его, мы обнаружили, что между нами и Кеном с Роем образовалась быстро расширяющаяся трещина...»
Когда туман, разлучивший на время путешественников, рассеялся и Херберт с Джиллом наконец сумели перебраться через разводье к своим спутникам, те рассказали, что подошли метров на сорок к скалам, но выбраться на сушу так и не сумели: вода...
Спустилась ночь, и, выбрав льдину попрочнее, англичане разбили лагерь. Херберт передал по радио на борт «Эндьюранс» отчет о событиях дня. Он сообщил капитану, что отказывается от дальнейших попыток высадки и идет к ледоколу.
На следующий день сообщение Херберта появилось в газете «Таймс» под заголовком: «Англичане ограблены. 50 метров тонкого льда лишили их заслуженного триумфа. Арктическую экспедицию уносит дрейфом прочь от суши».
Но в то утро, когда вышла газета, путешественников ожидал приятный сюрприз.
ИЗ ДНЕВНИКА ХЕРБЕРТА:
«В эту ночь мы почти не спали, несмотря на смертельную усталость. Когда рассвело, мы с радостью обнаружили: дрейф поменялся, и мы снова приблизились к острову. От края льдины, на которой мы находились, до берега было не больше сотни метров, заполненных раскрошенным льдом. Лед почти не двигался, так как был приперт нашей и другими льдинами к берегу. Можно было попытаться вступить на него, хотя какую тяжесть он способен выдержать, никто, конечно, рассчитать не мог. Рой остался на кромке льдины с надувной резиновой лодкой, я же, зарядив 3 фотоаппарата и 2 кинокамеры, отправился посмотреть, как идут дела у Кена и Аллана. Они прорубали ступеньки для спуска с нашей льдины на соседнюю.
Пока я шел к ним, они решили проверить, далеко ли можно пройти в этом направлении. Это была просто рекогносцировка: возможна ли высадка? Я вернулся к Рою и как раз стоял рядом с ним, когда мы увидели две фигурки, карабкающиеся по скалам. Кен и Аллан все-таки вылезли на берег!
Я со всех ног помчался к ним, чтобы заснять момент высадки. Событие застало меня врасплох. Я бежал изо всех сил, но встретил их уже, когда они шли обратно. Лед становился все более предательским. Рисковать второй вылазкой на остров, по-видимому, было нельзя.
Пока я размышлял. Рой завопил издали, что лед начинает двигаться, и мы повернули назад. Лед буквально расползался под нами. Все пришло в движение, крутилось, вертелось, переворачивалось. С огромным трудом нам удалось вскарабкаться обратно на нашу льдину, а уж думать о том, чтоб вновь перебраться на ту сторону, не приходилось. Вот так.
В результате у нас так и не оказалось фотографии, запечатлевшей исторический момент. Но Аллан и Кен оказались достаточно предусмотрительными, чтобы прихватить с собой пару скальных осколков: крошечный камешек взял себе Кен, а кусочек побольше, размером с чайную ложку, они принесли для меня.
Это осколок гранита. Скептики, конечно, могут сказать, что мы несли его с собой всю дорогу через Арктический океан. Вероятно, ответ им может быть лишь один: пошлите геолога на остров Смолл Блэкборд, и пусть он проверит, есть ли там подобный сорт гранита».
В этих отрывках из дневника Херберта каждая фраза таит в себе отзвук огромной душевной травмы, пережитой руководителем экспедиции в тот день в нескольких метрах от крутого края Грифельной Доски. Язвительные укоры в адрес возможных скептиков еще раз показывают, с какой серьезностью относился Херберт к моменту соприкосновения с финишной точкой. И то, что сам он не сумел преодолеть несколько последних метров, ему представлялось как большое личное поражение. Он счел нужным публично оправдаться в этой неудаче, но, по существу, он оправдывался перед самим собой.
«Мы не плясали от радости в тот момент, — напишет позднее в своей книге Херберт. — Скорее, мы испытывали безразличие. Только двое из нас выбрались на берег, точно так же, как лишь Хиллари и Тенцинг достигли вершины Эвереста. Очень жаль, что окончательный успех достался лишь двум членам экспедиции. Для полного удовлетворения, я думаю, нужно, чтобы все совершили это одновременно. Одним словом, все произошло совсем не так, как мечталось...»
Зная Херберта, нетрудно почувствовать, с какой силой его тянул к себе берег. Попытаться совершить вторую вылазку было рискованно. Но начальнику экспедиции понадобилось найти в себе двойное мужество для того, чтобы отказаться от риска. Хладнокровие опытного полярника, ответственного за безопасность своих товарищей, возобладало над страстным желанием лично осуществить последний шаг на пути к цели, которой он отдал шесть лет жизни.
