— Арнольд Мэзон?..
— Разве он сам не мог совершить преступления или быть хотя бы сообщником? Ведь у него было время позаботиться о том, чтобы отпечатков его пальцев не оказалось на оружии...
— Именно на этом и хотели строить защиту адвокаты. Но у Мэзона не было никаких мотивов убивать Бернхайма, а у Эдди были, и притом явные. Кроме того, накануне процесса Бернхайм пришел в себя. Генеральный прокурор тотчас же приказал провести опознание.
— И Бернхайм указал на Эдди?
— Да.
В комнате воцарилось молчание.
Флора Адамс выглядела очень утомленной. Милли подумала: так ли уж в глубине души старая дама уверена в невиновности своего сына? А сама Милли, что она об этом думает? Она старалась вызвать в памяти лицо Эдварда Адамса, но видела лишь отдельные неясные черты, которые никак не могли сложиться в образ целиком, как это бывает в игре, когда картинка не получается, так как недостает основной детали. Милли вдруг показалось, что она никогда по-настоящему не знала Эдди и с недоумением подумала, зачем она бросила мужа и, едва захлопнув чемоданы, кинулась на аэродром. Теперь этот поступок показался ей нелепым.
В ночь с десятого на одиннадцатое августа, немного после полуночи, Дуглас Кристмас, директор тюрьмы в Нью-Верале, был разбужен телефонным звонком. Он снял трубку и в течение нескольких минут слушал, что ему говорили. Затем положил трубку и после некоторого раздумья набрал номер.
— Алло! Метр Уоррик? Говорит директор тюрьмы... Прошу прощения, что беспокою, но я подумал, что, вероятно, должен вас уведомить: ваш клиент Пикар снова откалывает номера. Может быть, вам важно при этом присутствовать?.. Тогда до встречи...
Несколько минут спустя директор был у дверей коридора смертников, где его уже ожидали трое вооруженных охранников.
— Можете открывать, — сказал он.
Инструкции по мерам безопасности выполнялись в тюрьме чрезвычайно тщательно, особенно в отделении приговоренных к смерти. Ключи от входной двери находились у дежурной охраны. Надзиратель отделения фактически содержался взаперти вместе со своими подопечными.
Все четверо вошли в помещение. Железные прутья сотрясались и скрежетали, стиснутые в бешеном порыве руками заключенных. Со всех сторон неслись ругательства.
Директор приказал зажечь все лампы.
— Тихо, — закричал он, — тихо!
Ему ответили оскорблениями. Он остановился перед одной из камер.
— Слушайте, вы, — приказал он, — замолчите сейчас же!
И среди общего гама он различил голос того, к кому обращался:
— Это вы мне? Но я единственный, кто молчит.
Директор, несколько сбитый с толку, узнал Эдварда Адамса, затем отошел от камеры и, остановившись в некоторой нерешительности, стал ожидать конца бури.
В камере 3050 на полу, запутавшись в простынях и одеялах, валялся Самуэль Пикар. Ноги у него застряли между ножками кровати. Пытаясь их освободить, он извивался и бился головой об пол. Сидя на корточках перед прутьями решетки, Вильям Ли напрасно пытался его успокоить.
— Ли! — крикнул директор. — Подойдите сюда.
Надзиратель приблизился к директору.
— Я категорически запрещаю разговаривать с ним сейчас. С минуты на минуту сюда придет психиатр. Он им займется.
Буря непокорности, только что бушевавшая в отделении, мало-помалу стихала. Признаком победы администрации было то, что заключенные начали ссориться между собой.
— Позор! — вопил Рэйон. — Они убьют больного!
— Ну и пусть подохнет, — кричал в исступлении Вэнс.
— Подлец, — стучал по прутьям своей клетки Джо Керди. — Грязный негр, твоя душа так же черна, как твоя кожа!
Директор, подождав еще немного, когда затихнет шум, произнес:
— Такое поведение недопустимо. Разве вы не понимаете, что весь этот крик приносит вред вашему больному товарищу? У вас нет никакого чувства солидарности.
В ответ раздался взрыв смеха.
— Предупреждаю, что, если нечто подобное повторится, администрация примет самые строгие меры.
— Нет, кроме шуток? — насмешливо прокричал Дик Лустон. — Мы умрем от страха, патрон!
— Негодяй! — крикнул Вэнс. — В газовую камеру его! — И он начал скандировать: — В газовую камеру! В газовую камеру! — пытаясь, впрочем, тщетно, увлечь за собой других заключенных. Убедившись, что никто не поддержал его, он замолчал.
Наступила тишина. В отделении приговоренных к смерти отчаяние снова вступило в свои права.
Доктор Артур Девон, психиатр тюрьмы в Нью-Верале, появился в отделении около двух часов ночи. Это был невысокий человек с седыми волосами, морщинистым лицом, в очках. Поставив свой чемоданчик на стол надзирателя, он пожал руку директору тюрьмы.
— Ваш пациент уже около двух часов в таком состоянии, — сказал последний, указывая на Пикара.
Психиатр пробормотал извинения: был на вызове в городе. Прежде чем войти к Пикару, психиатр повернулся к надзирателю.
— Вы дежурили, когда у него начался припадок?
— Да, сэр.
— Как это произошло?
Ли уже все рассказал директору. Пикар позвал его. Они немного поговорили. Казалось, приговоренному просто нужно было, чтобы его немного успокоили, и Ли сделал все, что было в его силах. Но потом понемногу речь Пикара стала бессвязной, по телу пробежали судороги...
— О чем он говорил? — спросил психиатр.
— Что-то непонятное. О матери, о сестре, потом о своих бывших сообщниках...
Психиатр при этих словах внимательно посмотрел на Вильяма Ли.
— Вот как? — сказал он. — Но, может быть, слова моего пациента заинтересуют полицию?
— Я почти ничего не разобрал, — сказал надзиратель.
Психиатр наклонился к нему и спросил тоном, вызывающим на откровенность.
— Он назвал какие-нибудь имена?
— Ну... В этот момент я не обратил внимания. В первую очередь я старался его успокоить.
— А потом...
Тут надзиратель понизил голос и прошептал:
— А потом, когда он начал говорить о своих сообщниках, вот тот, Слим Эвер, приказал ему замолчать, и Пикар почти тотчас же переменил тему.
— Так, — сказал психиатр. — Ну что ж, посмотрим нашего больного. Помогите мне только положить его на койку. Я сделаю ему успокаивающий укол.
Было уже без двадцати три. Прошло уже добрых десять минут, как психиатр, директор тюрьмы и дежурная охрана покинули отделение. Большинство осужденных спали или лежали в забытьи. Время от времени скрип металлической сетки говорил о том, что один из заключенных пытается на другом боку увидеть более милосердные сны.
За своим столом дремал Вильям Ли. В какое-то мгновение он вздрогнул, застигнутый в полусне мыслью, которая ускользала от него. Надзиратель выпрямился, как бы прислушиваясь к какому-то легкому беспокойству, потом, отказавшись уловить причину этого неопределенного беспокойства и чтобы доказать самому себе, что не придает этому никакого значения, разрешил себе выпить последний стакан пива.
Круглосуточное дежурство в отделении приговоренных к смертной казни обеспечивалось тремя надзирателями: Вильямом Ли, Эрнестом Миджуэем и Беном Оберном. Каждый из них оставался в отделении восемь часов. Если Вильям Ли проявлял по отношению к заключенным некоторое милосердие, то двое других надзирателей были людьми совсем иного сорта. Невежественные и наглые, желая угодить тюремному начальству, они относились к заключенным грубо и жестоко. Их, разумеется, ненавидели, и Бен Оберон смог убедиться в этом, когда один из заключенных заявил начальству, что в течение всего дежурства этот надзиратель непрерывно пил виски. Бена вызвали в кабинет директора, и он там получил все, что ему полагалось. С тех пор в течение восьми часов своего дежурства он испытывал все муки, на которые его обрекало вынужденное воздержание от алкоголя.
В этот день, четверг, 11 августа, Бен Оберон с нетерпением ждал смены. Стенные часы показывали уже семнадцать часов три минуты, а Ли все еще не было. Потребность в виски заставляла Оберона жестоко страдать. Он поморщился, взглянув на стакан, до половины наполненный пивом, который Ли всегда оставлял на столе. Пиво! Оберон презрительно пожал плечами. И однако жажда была так сильна!.. Он с отвращением поднес стакан ко рту. Ах нет, никогда бы он не смог привыкнуть к пиву...
Звук ключа, который поворачивался в замке, прервал его размышления.
— Ну, наконец-то!
Ли пробормотал извинение.
— На вот тебе регистрационный журнал. Все. Я смываюсь. С меня хватит.
Ли обошел все камеры, как он всегда это делал, проверил замки, убедился в том, что Самуэль Пикар был сегодня в лучшем состоянии, чем накануне, потом подошел к номеру 3045. Этот человек чем-то притягивал его. Ли неуверенно поздоровался с ним, но не получил ответа. Однако Адамс все же взглянул на него.
— У вас был посетитель? — спросил надзиратель доброжелательно.
