По берегу белой строчкой тянулась Кругобайкальская железная дорога с многочисленными окнами тоннелей. По некогда заброшенному пути вновь закурсировали поезда: БАМ вызвал к жизни и эту дорогу. Теперь теплоходы загружались в южнобайкальском порту «Байкал» самыми разными грузами для северной стройки, тащили в северный новый порт Курлы баржи с техникой и горючим. На верфях Листвянки, Култука и Улан-Удэ собирались теплоходы для собственно бамовского флота.
Капитан Анатолий Малинкин отдал распоряжение мотористу заводить машину, сам стал за штурвал и включил сирену. Мы прошли мимо теплоходов у пирсов, прошмыгнули в ворота и закачались на короткой байкальской волне, следящей своей синью. За кормой вспятились гольцы, придавливая к подножию разноцветные домики, людей и даже портальные краны.
Первый же теплоход, с которым мы повстречались в открытом море, был «Балхаш». Он тащил гигантский плот за пенными бурунами закормья.
— Ишь, какой плот зачалили, — ухмыльнулся Малинкин во все конопатое лицо.
— А если растеряют? — заметил я.
— Эти-то... Черта рыбного, — отозвался Малинкин. — У них там такой капитан... Юрий Петрович Иванов. С Тихого к нам перешел.
И, как бы подтверждая характер своего капитана, встречное судно включило мощную сирену. Наш юркий «Моряк» пошел на сближение с могучим «Балхашем», пристукнулся к черному его борту.
На мостике стоял рыжеватый плотный парень в аккуратной капитанской форме.
— Побалуйте своим вниманием...
Это и был капитан Иванов. В серых глазах его проглядывала та значительность, которая вырабатывается у широких натур. А в спокойствии, несуетности угадывалась цепкая деловитость.
— С дороги полагается чай, — произнес Иванов баском. — Милости прошу в мою каюту.
Мы расселись по диванам за столиком и скоро принялись за крепкий чай.
— Рискуете с таким плотом-то, — подал голос Малинкин, отдувая капли пота с кончика носа. — Растеряете — ни плана, ни премии...
— Знать надо, братец, погоды. Флотоводом быть, а не раззявой, — ответил Иванов.
— Ну, многие так говорили, — протянул Малинкин. — А Байкал он и есть Байкал. Неуправляемый.
— Да, бревен по берегам прямо-таки навалом, — включился и я в разговор.
— Как же их не будет, когда у иных байкальских водохлебов никакой культуры мореходства! — загорячился Иванов. — Лоции порядочной нет на новый уровень, да и не придерживаются ее всерьез, служба погоды какая...
— Ну, начал критиковать, тихоокеанец, — вспыхнул было Малинкин. — Зачем тогда, спрашивается, ехал сюда?
— Не затем, чтобы дурака валять, — отразил Иванов нападки коллеги. — Край наш теперь морской, значит, порядок в нем тоже должен быть по большому плаванию. Я ведь родился в Сибири... Но пусть кто-нибудь ткнет в мою сторону, что я был плохим моряком.
И наш хозяин стал рассказывать случаи из своей биографии.
— В Индийском океане случилась со мной эта история...
Теплоход, на котором Юрий Петрович Иванов плавал электриком, попал в жестокий южный шторм. Мощным накатом волны оборвало экипировку в носовой части. Всевидящий боцман приказал срочно восстановить проводку. И молодой матрос Иванов бросился с пассатижами в руках на бак.
Ветер хлестал струями, напоминающими обрывки проводов. Натыкаясь на эти ложные концы, Иванов потерял равновесие, покатился по мокрой палубе к борту. И тут его подхватила высоченная волна, скрутила у борта и перенесла через поручни... «Здешняя волна, как шнурок, — хлестнула мысль, — должна еще втянуться раз на судно!» И когда он ощутил, что волна снова закрутилась жгутом, ввернулся, изловчившись, в этот шнур, оказался на его гребне и скользнул на корму теплохода. Волна тащила его дальше за собой, но тут уж матрос ухватился за кнехт мертвой хваткой. Потом отплевался, встал и засеменил в кубрик.
«Жалко пассатижи, — подкралось нелепое сожаление. — Теперь боцман заклюет».
Иванов переоделся в сухое, причесался и зашагал в рубку. Там шуршали мокрые плащи начальства. Все вглядывались в морскую мешанину, привалясь к стенам рубки.
— Своими глазами видел, как закрутило его волной, — угрюмо басил вахтенный.
Иванов еле пробился к капитану.
— Товарищ капитан...
Капитан клюнул носом в ладонь, на которой белела таблетка. Боцман широко раскинул руки:
— Милай! Да ты что, родился в спасательном жилете?!
— В Сибири родился, — заикнулся Иванов, — да подвел вот... пассатижи в волне не удержал...
— Какие пассатижи? — заревел боцман и обнял матроса так, что затрещали швы форменки. — Хотя в следующий раз инструмент тоже спасай...
Мы повалились со смеху на стенки каюты, а Иванов бросил прищуренный взгляд в иллюминатор.
— Хозяйственный мужик наш боцман, скажу вам, друзья, побольше бы таких и тут...
— Надо пригласить того боцмана к нам, — посоветовал я без иронии.
— Наш старик прирос к Дальнему Востоку, — обронил Иванов. — А я вернулся в Сибирь.
И Юрий Петрович рассказал, что жена его после морского техникума плавала вместе с ним на судах. Нелегко им было заводить детей... А когда появился сынишка, у него начались легочные анемии. И врачи посоветовали сменить ребенку климат на континентальный. Так родителям-морякам пришлось перебираться на берега Байкала. И здесь здоровье ребенка действительно пошло в гору, прямо-таки в сибирский голец.
— Как же мне после этого не почитать Байкал за святыню? — произнес Иванов.
— Ну, теперь с БАМом попластаешься, — протянул Малинкин, — черту рыбному рога свернут ихние морячки. Свой флот — свои проблемы — свои издержки!
— Вот туда бы я послал нашего боцмана, — проговорил Иванов, — да на все таких людей не напасешься. Надо самому браться за бамовский штурвал...
Последняя фраза была сказана капитаном не ради красного словца.
Мы тогда вскоре попрощались с «Балхашем», пожелали всем ласкового штиля и под раскрутку сирен отчалили от гостеприимного теплохода. И, глядя на основательную фигуру капитана, я решил, что таким людям долгий штиль даже противопоказан. Они естественны в ожидании перемен, готовы всегда к противоборству и живут на полную мощь в сложных перепадах.
Я не удивился, когда узнал, что Юрий Иванов стал «за бамовский штурвал» — перешел из Восточносибирского пароходства капитаном-наставником в зарождающийся флот треста Нижнеангарсктрансстрой.
В этой должности ему пришлось получать в Улан-Удэ новые теплоходы типа «Костромич». Легкие суденышки, приспособленные к рекам и мелким озерам, они не были оснащены навигационным оборудованием для плавания по такому строптивому бассейну, как Байкал.
— Но выбирать не приходилось, — рассказывал мне впоследствии Иванов. — Грузы росли рядом с верфью, как в международном каком порту. Уже прошли забереги. И в Северобайкальске выпал снег.
Конечно, Иванов повел на «Костромиче» перегруженную баржу в штормующий Байкал. В это время на озере уже не было ни одного судна Восточносибирского пароходства. Помощи ждать было неоткуда.
А Байкал расходился. Валы обрушивались на суденышко с каким-то стеклистым шорохом. «Обледеневаем», — догадался Иванов и приказал команде:
— Инструмент на изготовку! Чуть корка — скалывать без затяжки.
Он слышал удары ломиков, вздрагивал, точно волны окатывали его самого ледяным потоком, а сам держал рожки штурвала на курсе. Ориентиров не было видно за холмами туч. Приходилось напрягать всю память, вспоминая курс вождения судна вслепую, когда-то сданный с высокой оценкой во Владивостокском училище. А больше — соображать, какой давит ветер и откуда преимущественная волна... И держать суденышко на перекат, не вразрез чугунной волне, а чуть по фронту. «Костромич» переваливался через клокочущий гребень, зарывался в западину и вновь выскальзывал на гору. Но баржа за кормой на обледенелом тросе держалась хорошо. А на ней теснились такие новенькие, уютные, разноцветные вагончики.
«Сколько же в них разместится народу? — начинал подсчитывать Иванов. И тут же остерегал себя: — Рано считаешь! Не разевай рот... Остойчивость можно потерять в минуту».
