По седьмому каналу шел фильм о парашютистах. На экране погибал десантник, охваченный пламенем напалма.
По двадцать шестому показывали солдат в антирадиационных костюмах, разбиравших руины мемориала Линкольна.
По девятому каналу Дуглас Уолкрофт беззвучно открывал и закрывал рот на фоне фотографии статуи Свободы, чья голова и поднятая рука были повреждены бомбой террориста.
Президент хотел было включить звук и послушать, о чем говорил Уолкрофт, но тот уже исчез с экрана, и тогда президент повернул ручку громкости четвертого канала с любительским фильмом
— «…Один человек из охраны президента и пятеро до зубов вооруженных террористов были убиты во время семиминутной перестрелки. Возникает вопрос, как террористы получили доступ в тщательно охраняемый…»
«Резонный вопрос», — подумал президент, переключая звук на двадцать шестой канал, на экране которого теперь появилась женщина-диктор, незнакомая президенту, и он включил звук
— «В Питсбурге на сталелитейных заводах начали гасить печи из-за предстоящей забастовки, которую объявил объединенный профсоюз рабочих сталелитейной промышленности. Сегодня также докеры Мексиканского залива и Восточного побережья объявили о готовности к новой забастовке, в то время как лидеры профсоюза вылетели в Вашингтон в последней попытке…»
Президент печально покачал головой и переключил звук на седьмой канал, увидя свою фотографию на экране.
— «Институт Гэллапа сегодня опубликовал данные опроса общественного мнения, которые свидетельствуют, что популярность президента упала до самого низкого уровня. Восемь из десяти американцев сегодня считают, что...»
Надеясь хоть на минуту отдохнуть от неприятных известий, президент переключился на четвертый канал, по которому показывали свадьбу.
— «Восемнадцатилетняя стенографистка, потерявшая обе ноги и руку во время прошлогоднего взрыва в танцзале в Балтиморе, сегодня вышла замуж...»
На экране снова появился Уолкрофт, и президент выключил остальные телевизоры.
— Сегодня, — начал Уолкрофт, — мы предлагаем вашему вниманию специальную передачу, посвященную анализу событий, приведших к взрыву мемориала Линкольна и к покушению на жизнь президента Происходящие события поставили США перед наиболее серьезным внутренним кризисом с тех самых времен, когда в 1861 году войска конфедератов открыли огонь по форту Самтер
За плечами Уолкрофта появилась увеличенная фотография председателя объединенного комитета начальников штабов.
— Высокопоставленные источники в Вашингтоне, — продолжал Уолкрофт, — предсказывают неминуемую отставку генерала Джеймса Хиншоу, председателя объединенного комитета начальников штабов. Еще неизвестно, что кроется за этим решением пятидесятивосьмилетнего генерала, но предполагают, что причиной является подслушивание его телефона вместе с телефонами других руководящих деятелей армии и ВВС пока не выясненной правительственной организацией...
Ругнувшись, президент схватил телефонную трубку и нажал кнопку номера своего пресс-секретаря.
— Откуда, черт возьми, Уолкрофт узнал об отставке Хиншоу? — рявкнул он.
— Очевидно, от самого Хиншоу,— ответил пресс-секретарь. — Кто-то сообщил Уолкрофту о подслушивании телефона генерала, а Уолкрофт сказал об этом Хиншоу при условии, что «Отсчет времени» сообщит о его отставке первым.
— Какое подслушивание? — переспросил президент. — Мне никто ничего не говорил!
— Не говорили? — в голосе пресс-секретаря послышалось явное смущение. — А мне казалось, что генеральный прокурор...
Не слушая дальше, президент снова взглянул на экран.
— Генерал Хиншоу, — продолжал Уолкрофт, — не делает секрета из своего растущего недовольства теми робкими попытками президента, при помощи которых он пытается справиться с внутренним положением. Именно президент в ответ на требования генерала, чтобы конгресс объявил по всей стране состояние гражданской войны, заявил во всеуслышание в телепередаче, которая транслировалась от побережья до побережья, — в этот момент позади Уолкрофта пошел кусок видеозаписи выступления президента, — что «пусть никто не сомневается, у нас нет войны. Мы только лечим болезнь. Болезнь демократии. Я твердо решил применять силу не более того, чем необходимо для обеспечения сохранения закона и осуществления законодательной программы нынешней администрации. Поступить иначе — значит нарушить те права, которые я, как ваш президент, обязан укреплять и защищать.
— Решит ли генерал бросить свою перчатку соперникам, — продолжал Уолкрофт, — выступив в качестве кандидата в президенты, еще неизвестно, но сам факт его решения уйти в отставку и причины принятия такого решения значительно осложняют и без того затруднительное положение администрации. А сейчас мы объявляем небольшой перерыв, после которого наша программа предлагает вашему вниманию передачу «Анатомия кризиса».
Насупившись, президент вызвал кабинет генерального прокурора и, услышав, что того нет на месте, помрачнел еще больше.
— Найдите его, и пусть немедленно позвонит мне, — приказал он.
Дрожа от ярости, президент сел и опять стал смотреть на экран, где мелькали знакомые кадры из любительского фильма, запечатлевшего момент убийства Джона Кеннеди. Президент отвернулся и налил себе еще виски
На телефонном пульте замигала лампочка, и президент снял трубку.
— Генеральный прокурор у телефона, сэр, — послышался голос его секретаря.
— Соедините, и десять минут я никому не буду отвечать.
После небольшой паузы он услышал голос генерального прокурора.
— Вы откуда говорите?
— Из Бетесдской больницы. Моя жена…
— Да, да, я знаю. Новость слышали?
— Да, но я…
— Потрудитесь доставить сюда свою персону, и поскорее. — Он хотел уже положить трубку, как услышал свое имя. — Ну что еще?
— Мистер президент, клянусь вам, что это было сделано без моего ведома или согласия. Виновные были серьезно наказаны...
— Оставьте это для суда присяжных, — мрачно отозвался президент. — Мы старые друзья. Но, если вы втянули меня в новый Уотергейт, голову сниму!
Президент положил трубку и сидел, массируя ушибленное на аэродроме колено и думая о разговоре, который этим утром был у него с Нейдельманом Незаконное подслушивание телефона председателя объединенного комитета начальников штабов было, конечно, делом скандальным, но, узнай кто о том, что президент обсуждал планы, подобные «Последнему козырю», разразится такая катастрофа, что ее последствия невозможно предсказать. И он вполне отдавал себе в этом отчет.
А на экране тем временем мелькали кадры его предвыборных выступлений, принятия присяги на ступенях Капитолия. Затем размахивающую американскими флагами и приветствующую президента толпу сменили сцены уличных беспорядков.
Президент потянулся к кнопке дистанционного управления, выключил телевизор и решительно снял трубку телефона.
— Соедините меня с Нейдельманом, — приказал он секретарю.
Несмотря на то, что доктор Саймон Честертон был знаком с Нейдельманом почти десять лет, сегодня его впервые пригласили в дом, который в вашингтонских научных кругах называли «Домом Эшера».
Саймон Честертон был старшим консультантом-психиатром медицинского центра американской армии в Уолтер-Риде и специальным советником различных правительственных и юридических организаций.
Подъехав под проливным дождем к дому Нейдельмана, Честертон поднял воротник пиджака и, держа в одной руке электрический фонарь, а другой придерживая брюки, чтобы не забрызгать, в два прыжка преодолел лужу и оказался на крыльце. Он потянул за старинную ручку звонка, и за дверью раздался звук, похожий на звон кандалов. Прошло довольно много времени, пока он услышал из динамика над дверью голос Нейдельмана:
— Кто там?
— Граф Дракула, — отозвался Честертон зловеще.
— Очень смешно, — сказал Нейдельман, но улыбки в его голосе Честертон не услышал.
— Ради бога, Дик, открывайте скорее, а, то я весь промокну!
Замок щелкнул, и дверь открылась, пропуская гостя в абсолютно темный холл, пахнувший сыростью, как в пещере. Включив фонарь, Честертон медленно обвел лучом вокруг. Стены холла были оклеены дорогими обоями, висевшими местами клочьями, и увешаны большими гравюрами в рамах На гравюрах были сплошь изображены печальные коровы, освещенные лунным светом. Справа от Честертона наверх поднималась широкая лестница, в начале перил стояла бронзовая фигура Пана, держащая канделябр; Напротив Пана была дверь, по бокам которой стояли два кресла, украшенные оленьими рогами.
— Дик! — неуверенно позвал Честертон.
Никакого ответа.
Он двинулся было к двери, но почувствовал, как что-то живое, мягко коснулось ноги. Посветив вниз, Честертон увидел двух кошек. Выгнув спины и посверкивая желтыми глазами, они явно выказывали ему свое расположение. Он и так терпеть не мог кошек, а у этих к тому же головы были покрыты чем-то похожим на гипс, отчего они казались еще неприятнее.
