— Именно так,— молвила Оса Турелль.— И я этому совсем не верю. Что-то здесь не согласовывается. Попробую объяснить, чтобы тебе стало понятно, как изменился Оке за время нашего знакомства. Когда мы впервые оказались в этой комнате, последнее, что снял с себя Оке, был пистолет. Видишь ли, хотя он на пять лет старше меня, более взрослой тогда была я. Но нам было очень хорошо вместе, и большего ни он, ни я не желали. Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что Оке не мог мне изменить? Постепенно я почувствовала, что он становится в чем-то мудрее меня. Он уже не приходил ко мне с пистолетов, был весел, уверен в себе. Может быть, это я так на него повлияла, может быть, его работа. А скорее и то и другое. Да и я изменилась. Забыла даже, когда последний раз ходила в театр. Но вот этим летом мы поехали на Майорку. Как раз в то время произошел очень скверный, тягостный случай в городе.
— Да, убийство в парке.
— Вот именно. Когда мы возвратились, преступника нашли. Оке был раздосадован, что не принимал участия в раскрытии преступления. Он был честолюбив, тщеславен. Я знаю, что он все время мечтал раскрыть что-то важное, чего другие недосмотрели. Кроме того, он был моложе всех нас и считал, по крайней мере раньше, что на работе над ним подтрунивали. Мне он говорил, что именно ты был в числе тех, кто больше всех это делал.
— К сожалению, у него были основания.
— Он не очень тебя любил. Предпочитал, например, иметь дело с Беком и Меландером. Когда мы возвратились с Майорки, работы у вас было мало. Оке целыми днями не выходил из дома, был очень нежен со мной. Но где-то в середине сентября он вдруг замкнулся в себе, сказал, что получил срочное задание, и стал пропадать целыми сутками. И вновь начал таскать с собой пистолет.
— И он не говорил, что у него за работа? — спросил Колльбёрг.
Оса покачала головой.
— Даже не намекал?
Она вновь покачала головой.
— А ты не замечала ничего особенного?
— Он возвращался мокрый и замёрзший. Я не раз просыпалась, когда он ложился спать, холодный как лягушка. И всегда очень поздно. Но последним случаем, о котором он говорил со мной, был тот, что произошел в первой половине сентября. Муж убил свою жену. Кажется, его звали Биргерссон.
— Припоминаю,— молвил Колльберг.— Семейная драма. Обыкновенная история. Я даже не понимаю, почему ее передали нам на рассмотрение. Как будто взята из учебника криминалистаки. Несчастливый брак, неврозы, ссоры, плохие материальные условия. В конце концов муж убил жену. Более или менее случайно. Потом хотел наложить на себя руки, но не смог и пошел в полицию. Да, верно, Стенстрём в самом деле занимался этим делом. Проводил допросы.
— Подожди, во время тех допросов что-то произошло.
— Что именно?
— Я не знаю. Но однажды вечером Оке пришел очень возбужденный.
— Там не было из-за чего возбуждаться. Типичное преступление. Одинокий муж и алчная жена, которая все время грызла его, что он мало зарабатывает. Что они не могут купить себе моторную лодку, дачу и такую хорошую машину, как у соседа.
— Но во время допросов тот муж сказал что-то Оке.
— Что?
— Не знаю. Но что-то такое, что он считал очень важным. Я, конечно, спросила то же самое, что и ты, однако он только засмеялся и сказал, что скоро сама увижу.
Они немного помолчали. Наконец Колльберг встрепенулся:
— А ты не находила блокнота или календаря, где он делал заметки? В кармане у него лежала записная книжка, но мы не нашли там ничего интересного.
— Конечно, у него был еще один блокнот. Вот он, лежит там, на письменном столе.
Колльберг поднялся и взял блокнот, такой же самый, как тот, что они нашли в кармане Стенстрёма.
— Там почти ничего не записано,— сказала Оса.
Коллъбёрг перелистал блокнот. Оса была права. На первой странице были основные сведения о бедняге Биргерссоне, который убил свою жену. Вверху на второй странице стояло только одно слово: «Моррис».
Оса заглянула в блокнот и пожала плечами.
— Наверное, это название машины,— сказала она.
— Или фамилия литературного агента из Нью-Йорка,— сказал Колльберг.
Оса стояла около стола и вдруг хлопнула ладонью по столешнице.
— Если б я хоть имела ребенка! — почти вскрикнула она, затем приглушила голос и прибавила: — Оке говорил, что мы еще успеем. Что надо подождать, пока его повысят по службе.
Колльберг нерешительно направился в переднюю.
— Вот и успели,— пробормотала она.
Затем спросила:
— Что теперь будет со мной?
Колльберг обернулся и сказал:
— Так дальше нельзя, Оса. Пойдем.
Она молниеносно повернулась к нему и с ненавистью спросила:
— Пойдем? Куда?
Колльберг долго смотрел на нее.
— Пойдем ко мне. Места у нас хватит. Ты уже достаточно насиделась одна. Моя жена с удовольствием познакомится с тобой.
В машине Оса заплакала.
Дул пронзительный ветер, когда Нурдин вышел из метро на перекрестке Свеавеген и Родмансгатан. Свернув затем на Тегнергатан, он оказался с наветренной стороны и пошел медленней. Метрах в двадцати от угла находился небольшой ресторан.
В помещении было полно молодежи. Гремела музыка, слышались голоса. Нурдин оглянулся вокруг в поисках свободного столика, но его, кажется, не было. Какое-то время он размышлял, снимать ли шляпу и пальто, но наконец решил не рисковать. В Стокгольме никому нельзя доверять, в этом он был убежден.
Нурдин принялся изучать гостей женского пола. Белокурых было много, но ни одна не отвечала описанию Малин.
Здесь преобладала немецкая речь. Около худощавой брюнетки, что походила на шведку, оказалось свободное место. Нурдин расстегнул пальто и сел. Положив шляпу на колени, он подумал, что в своем непромокаемом пальто и охотничьей шляпе не очень отличается от большинства немцев.
Когда наконец ему принесли кофе, он, мешая его, посмотрел на свою соседку. Стараясь говорить на стокгольмском диалекте, чтобы походить на постоянного посетителя, он спросил:
— Ты не знаешь, где сегодня Белокурая Малин?
Боюнетка вытаращила на него глаза. Потом усмехнулась и, обратившись к подруге, сидевшей за соседним столиком, сказала:
— Слышишь, Эва, этот норландец спрашивает о Белокурой Малин. Не знаешь, где она?
Подруга посмотрела на Нурдина, потом крикнула кому-то за дальним столиком:
— Здесь какой-то легавый спрашивает о Белокурой Малин. Где она?
— Не-е-е? — послышалось оттуда.
Нурдин, попивая кофе, размышлял, как они узнали, что он полицейский. Ему было трудно понять стокгольмцев. Когда он выходил из помещения, его остановила официантка, подававшая кофе:
— Я слыхала, что вы ищете Белокурую Малин. Вы в самом деле из полиции?
Нурдин на миг заколебался, затем понуро кивнул головой.
— Если арестуете эту обезьяну, я буду страшно рада,— молвила официантка.— Она, наверное, сейчас в кафе на площади Энгельбрект.
Нурдин поблагодарил и вышел на холод.
Белокурой Малин не оказалось и в указанном кафе. Однако барменша посоветовала заглянуть в ресторан на Кунгсгатан.
Нурдин поплелся дальше ненавистными стокгольмскими улицами.
Но на этот раз он был вознагражден за свой труд.
Движением головы он отослал гардеробщика, который подошел взять у него пальто, остановился в дверях и осмотрел ресторан. И почти сразу заметил ту, которую искал. Ее белые волосы были уложены в высокую искусную прическу. Нурдин не сомневался, что это Белокурая Малин.
Она расположилась с бокалом вина на кушетке возле стены. Рядом сидела женщина немного постарше, черные волосы которой, свисая длинными закрученными прядями на плечи, еще сильнее старили ее.
Нурдин обратился к гардеробщику:
— Вы не знаете имя той белокурой дамы на кушетке?
— Ничего себе дама,— фыркнул тот.— Ее все зовут Малин. Толстая Малин или как-то так.
Нурдин отдал ему пальто и шляпу.
Черноволосая выжидающе посмотрела на него, когда он подошел к их столику.
— Извините, что перебиваю вас,— сказал Нурдин,— но мне хотелось бы поговорить с фрекен Малин.
Белокурая Малин взглянула на него:
— О чем?
— Об одном вашем приятеле,— ответил Нурдин.— Может, пересядем на минуту к отдельному столику, чтобы нам никто не мешал?
Белокурая Малин посмотрела на свою приятельницу, и он поспешил прибавить:
— Конечно, если ваша подруга не возражает.
— Если я мешаю, то пойду сяду около Туре,— обиженно отозвалась черноволосая.— До свидания, Малин.
Она взяла свой бокал и пошла к столику в глубине зала.
Нурдин пододвинул стул и сел. Белокурая Малин презрительно взглянула на него.
— Я ни на кого не доношу.
Нурдин вынул из кармана пачку сигарет и предложил ей. Малин взяла одну, и он зажег спичку.
