Биолог Роберт Мак-Кланг назвал черноногого хорька самым редким животным Северной Америки.
Были времена, когда тысячи и тысячи черноногих хорьков бегали по земле Нового Света. Индейцы ловили их в больших количествах — мясо шло в пищу, из меха шили одежду. Колдуны украшали свои головные уборы пышными хорьковыми хвостами.
Постепенно зверьков становилось все меньше и меньше. Хорьков еще видели то там, то здесь на огромной территории от Северного Техаса до Северной Дакоты, но уже возникло у индейцев поверье: встретишь черноногого хорька — богатым будешь. Однако все реже и реже индейцы встречали зверька, приносящего счастье,— наступала пора жестокого натиска бледнолицых, эпоха резерваций.
Американские зоологи впервые узнали о черноногом хорьке в середине прошлого века, Джон Одюбон и Джон Бахман, работавшие над фундаментальным трудом «Живородящие четвероногие Северной Америки», были очень обрадованы, когда охотники принесли им шкурку неизвестного животного, похожего на хорька, но во многом от него отличного. Призвав на помощь воображение, они подробнейше описали внешность нового вида.
Но лишь спустя двадцать пять лет биологам посчастливилось увидеть зверька. Правда, издали. Еще через четверть века ученые получили пять шкурок из штата Вайоминг. Так и продолжалось: один натуралист случайно видел следы зверька; десять лет спустя другой натуралист наблюдал хорька в течение нескольких минут и потом больше не смог обнаружить, сколько ни бродил по округе; третий слышал рассказы о черноногом от фермеров и индейцев, которые тоже, впрочем, не знали толком ни подробностей его жизни, ни мест обитания. Сведения собирались по крупицам.
Как рассказывает американский журнал «Нэшнл джиогрэфик», в течение десятилетий хорьков видели раз сто, собрали множество шкурок и скелетиков — всегда в районах, где водилось множество луговых собачек-грызунов, которых Брем называл «чем-то средним между сурками и сусликами».
В начале прошлого века луговых собачек — главной пищи черноногих хорьков — было примерно пять миллиардов штук.
По внешности и образу жизни луговые собачки не имеют ничего общего с собаками. Прозвище им дали в старину канадские добытчики пушнины — голоса зверьков похожи на лай. Луговые собачки дружно жили в «деревнях», обширных поселениях на низменных лугах.
Ни земледельцы, ни скотоводы не собирались терпеть полчища прожорливых зверьков. Фермеры повели ожесточенное сражение против собачек — их уничтожали миллионами: травили самыми страшными ядами, взрывали норы динамитом, изыскивали и пускали в ход новые отравы. Таким образом хорьков лишили главной добычи, и их, число упало до нескольких сот.
Около тридцати лет назад Бюро спортивной охоты и рыболовства потребовало: фермеры, прежде чем обрабатывать ядом поселения луговых собачек, обязаны убедиться, что там нет черноногих хорьков. Если же они есть, то нору не следует трогать, а зверьков надлежит поймать и вывезти в другое место. Стоит ли говорить, что никто и никогда хорьков не видел. Хотя обнаруживали и следы, и прочие приметы проживания. Об отлове и вывозе не было речи.
Наконец, семь лет назад в штате Вайоминг начались систематические поиски редкого животного. Из года в год группа биологов колесила по прериям, собрала массу интересных данных, но только не о хорьках.
Но на седьмой год пришла удача. Однажды ночью в свете фар мелькнула долгожданная буро-черная тень. Через неделю ночных бдений на том же месте удалось подстеречь первого зверька, проследили за ним и нашли еще двух. И снежный ком покатился: сейчас обнаружено более шестидесяти хорьков.
Зверьки, по описанию ученых, шустрые, легкие и изящные: лапки и кончик хвоста черные, мордочка словно разбойничья маска. Девять десятых жизни они проводят под землей. Вылазки на свет, когда света нет, ночью. Это оберегало хорьков не только от глаз наблюдателей, но от естественных врагов — от когтей ястреба и орла, от зубов койота и барсука. За ночь неутомимый хорек может обежать две-три сотни норок луговых собачек на площади гектаров так в двести.
Детеныши рождаются весной в норах и только поздним летом начинают регулярно исследовать окрестности. Лето — тяжелый период для хорьков: луговые собачки отъедаются и становятся раза в три тяжелее своих врагов. Схватка с ними не всегда приносит победу хищнику.
Сейчас, когда обнаружено более полусотни неуловимых и за ними ведется постоянное наблюдение, судьба вида все равно под вопросом. Для гарантированного выживания нужно с полтысячи особей. А пока малейшая оплошность, и черноногий хорек снова сгинет, теперь уже навсегда.
Поэтому ученые приняли меры предосторожности: в своих статьях они указывают лишь штат, где нашли зверька, а точные места не называют. Скажи, где норы хорька, так и повалят досужие туристы, охотники, горе-исследователи. А как же: самое редкое животное!
Триумф биологов благодаря семилетнему упорству отыскавших зверька-призрака был, мягко говоря, омрачен. В редакцию журнала «Нэшнл джиогрэфик» пришло письмо Кейлора Т. Блозиса, фермера из Южной Дакоты.
Он писал: «Сынишка подсунул мне журнал со снимками черноногих хорьков. Удивляюсь, что за шум вокруг них? У меня вот уже четыре года живет парочка — Свит и Джеди, так я их зову. Повадились было эти хорьки у меня кур давить — одну утащат, десяток задушат. Гонял, гонял их собаками — без толку. В капкан не идут, яд обходят. Раз я их в сарае застукал. Все, голубчики! И вдруг пожалел. Глазенки испуганные, а сами собой красавцы... Жена было раскричалась, а потом и сама стала прикармливать. Не сразу, а подружились. Свит и Джеди ручные, ласковые. Мне дешевле с ними дружить: покормишь, они и не безобразничают, других хорьков отгоняют. Они вообще-то и сытые разбойничают, но со мной — по-джентльменски». Удивленные журналисты спросили Кейлора: в газетах часто мелькали заметки о поисках хорьков, что же вы молчали?
— До газет ли мне? — усмехается фермер. — Что я, что мои соседи, мы читаем только про политику и про цены на зерно. Да и то зимой. А летом нам и вовсе не до чтения...
В. Задорожный
Когда мы с Кеном подошли к пирсу, нас уже ожидали. Крепкий, лет тридцати, мужчина сидел на огромном мешке, покачивая ногой. Гладкий открытый лоб, бронзовые волосы и борода, синие, как небо над бухтой, глаза.
— Знакомьтесь,— Кен хлопнул его по плечу. — Отличный парень Гордон Халелвуд.
Гордон соскочил с мешка. Мне понравилось, как он крепко пожал руку. Вблизи было заметно, что в его усах и бороде поблескивают кристаллики соли.
— Ну как работал сегодня? — спросил Кен.
Гордон молча кивнул на огромный мешок, который бугрился, будто был набит булыжниками.
Открыв горловину мешка, он так же молча протянул мне черный шершавый ком и произнес:
— Пауа.
— Это — пауа? — против своей воли разочарованно переспросил я.
Усы Гордона растянулись в широкой улыбке, и он повторил:
— Пауа. Со дна бухты Паллисер.
Я видел пауа не один раз в музеях, в витринах новозеландских лавочек. Описать эту раковину и даже сфотографировать так, чтобы передать ее красоту, по-моему, невозможно. Это сотнями радуг переливающаяся живая феерия красок. Ну как, скажите, передать словами нежный перламутровый перелив натуральной жемчужины размером с боксерскую перчатку? И все же это была именно она, пауа, как называют ее в Новой Зеландии. Халиотис — «морское ухо», как прозаично окрестили ее ученые.
— Пошли ко мне,— предложил Гордон.
В небольшой двухкомнатной квартирке Гордона мы просидели не один час. Гордон оказался не только ловцом, но и знатоком халиотисов-пауа.
— На дне пауа узнаешь лишь по округлой форме. Почти черные, они лепятся на рифах среди водорослей, и оторвать их можно, лишь просунув под «подошву» моллюска вот такой тесак.
Стена комнаты, полки выложены переливающимися раковинами, на их фоне теряются ласты, тесак, маска и дыхательная трубка.
— Это и есть твои рабочие инструменты? — удивленно спрашиваю я.
— И еще его рабочие руки и душа поэта,— посмеивается Кен. — Вижу, вы найдете общий язык. А мне пора — сегодня у нас еще работы много. Пошел. Буду в комитете.
Гордон доверчиво поворачивается ко мне:
— А вы недавно знакомы?
Я объясняю, что познакомился с Кеном Дугласом несколько дней назад, когда у нас на корабле была встреча с прогрессивной молодежью Веллингтона. Мы весь вечер не расставались с Кеном. Я переводил ответы наших моряков на вопросы молодежи из местной ячейки — Партии социалистического единства Новой Зеландии.
Вопросы были об учебе и профессиональной подготовке наших рыбаков, о борьбе за мир и право на работу, о докерах и учителях, об одежде и кушаньях, о семьях и квартплате... Вопросы конкретные и «обо всем сразу», то лукавые, то задиристые, то добродушные.
