С этими словами Джин прибавила газу.
Через несколько минут над равниной, плотно устланной сиреневым вереском, поднялись зубья исполинской гребенки. То были врытые в землю каменные прямоугольные глыбы, установленные строго по кругу.
Диаметр этого круга, как просветила нас Джин, составляет сто четыре метра, и камней первоначально было шестьдесят. Все они были развернуты по отношению друг к другу ровно на шесть градусов. Сейчас сохранилось тридцать шесть камней, из них в вертикальном положении только двадцать один.
Преодолев небольшой, заросший вереском ров вокруг кольца, мы подошли вплотную к камням и погладили их шершавые холодные бока. Верхний край каждой из этих песчаниковых глыб был как бы срезан, что придавало глыбе вид цифры единицы. Камни напоминали слоеное пирожное «наполеон». Что-то кондитерское было и в их расцветке: оранжево-белесо-розово-кофейной.
— Ученые, — вещала Джин, — придерживаются самых различных взглядов на происхождение и назначение Брогарского кольца. Одни считают, что на пространстве, огороженном камнями, был храм, где совершали свои обряды солнцепоклонники. Другие видят в этом кольце древнюю обсерваторию — по их мнению, внутри должно было существовать другое, каменное, сооружение, которое состояло из конструкций, похожих на ворота.
— Трилитов,— уточнил Никита. — По-моему, Брогарское кольцо — разновидность кромлеха — мегалитической постройки эпохи неолита и главным образом бронзового века. Они обычно такие: крупные, отдельно стоящие камни, образующие концентрическую, окружность. В центре иногда находится дольмен или менгир — тоже каменные сооружения.
Джин, несомненно, хотела возразить, приведя довод в пользу уникальности именно Брогарского кольца, но речь Никиты была прервана монотонно-тягучей мелодией волынки. — Мы обернулись и увидели мужчину в шотландской юбке килте. Усердно надувая щеки, он приближался к нам. Мягко пружинящий вереск хлестал его по голым коленям. С ним была девочка лет девяти. По-видимому, волынщик, не дождавшись за целый день туристов, спешил хоть немного заработать с нашей помощью. Трогательно-бесхитростная музыка зависла в сыром воздухе. Мы вручили волынщику скромное вознаграждение. Он его, правда, не требовал, но принял с большим достоинством. И спросил:
— Гадаете, что это такое?
Девочка тотчас раскрыла было рот, но отец остановил ее.
Понизив голос, волынщик произнес:
— Камни Брогарского кольца — это столбы, на которых прежде держались каменные площадки. На эти площадки клали тела умерших. Слетались птицы, и через некоторое время оставался чистый скелет. Его хоронили в Куонтернессе. Слышали об усыпальнице?
Джин, явно несогласная с этой теорией, поджала губы, не пытаясь, однако, перебить. Никита не выдержал:
— Стоп-стоп-стоп! Тут явная неувязка. Куонтернесская усыпальница возникла на полторы тысячи лет раньше Брогарского кольца...
— Эх, молодой человек, — возразил волынщик, — да кто же это мог точно вычислить возраст кольца?
— У каждого оркнейца на этот счет своя теория, — шепнула Джин.
— Папа, — дождавшись наконец заминки в нашей беседе, попросила девочка, — ну дай же я расскажу все, как рассказывала Нам в школе мисс Макдональд!
И, не переводя дыхания, затараторила:
— Да разве вы не видите, что эти камни остались от замка Главного Великана? Раньше, давным-давно, на нашем острове жили-были великаны. У людей тогда не было ни грузовиков, ни подъемных кранов. Даже лопат и то не было. Главный Великан был очень злым и страшным, потому другие великаны, поменьше, его не любили. А уж люди просто боялись, потому что он был людоедом.
И замок его был очень скучным, там не было ни игрушек, ни ти-ви. Даже простой дудочки и то не было. Люди боялись Великана и его слуг и прятались в землянки, лишь бы не попадаться им на глаза. Но каждый день великаны обходили остров, чтобы поймать какого-нибудь рыбака или пастуха. Через несколько лет остров Мейнленд почти опустел, только в подземной деревушке Скара-Брэ еще остались люди. Среди них жил мальчик, который в самые грустные часы, когда нечего было есть, играл на волынке. Потому что девочка, с которой он дружил, просила его об этом.
Как-то раз отправились слуги Главного Великана за добычей, но вернулись с пустыми руками, потому что ни одного человека не нашли. Рассердился Главный Великан, выбежал из своего замка и стал искать пищу сам. От его топота дрожала земля — такой он был тяжелый. И он провалился в одну из подземных комнаток Скара-Брэ, крыша которой не выдержала его веса. В ужасе все жители бросились к выходу, только маленький волынщик не испугался и продолжал играть для девочки. Звуки музыки, которой Главному Великану еще никогда не приходилось слышать, заставили его остановиться. Он и увяз в земле, среди камней.
Джин, которой в свое время в школе конечно же рассказывали ту же историю, слушала с большим вниманием, чуть-чуть улыбаясь. Когда отец с дочкой ушли, она еще немножко помолчала, а потом вдруг улыбнулась.
— Знаете, за что я еще люблю наши острова? Сколько оркнейцев — столько и историй. И все мирно уживаются.
Керкуолл — Москва В. Чудов
Т акой богатой сувенирной лавки я не видал ни в Белеме, ни в Сантареме, ни в Манаусе. Небольшая комната буквально от пола до потолка заполнена экзотической утварью: коллекциями тропических бабочек и полудрагоценных камней, индейскими луками и змеиными шкурами; чучелами обезьян, рыб и птиц, амулетами и безделушками.
Ричард говорит, как и все в Манаусе, о ценах на японские транзисторные приемники, о вчерашнем ливне, затопившем несколько кварталов, о прокладке дороги из Манауса в Порто-Вельо, о контрабандистах и, скупщиках золота. Он — ходячая энциклопедия Амазонии, знает об этих краях все и... безжалостно давит конкурентов — владельцев других сувенирных лавок Манауса.
Из-за ширмы повеяло пряным ароматом гуараны.
— Еще минуту, и вы почувствуете себя на седьмом небе,— говорит Ричард, позвякивая ложечкой. — Десятый год живу в Манаусе и могу вас заверить: никто лучше меня гуарану здесь не приготовит. На будущий год куплю домик в кварталах, прилегающих к порту. Внизу открою магазин. На втором этаже — ресторан. В стиле «типико индиано» стулья в баре обиты крокодильей кожей, на стенах— луки, стрелы, маски. Представьте: приходите, пьете аперитив — стакан гуараны, на первое — черепаховый или рыбный суп с лепешками из маниоки, на второе — рыба, печенная на угольях, обезьянье мясо.
— Насколько я знаю, у индейцев не бывает первого, второго и десерта.
— Но туристы-то этого не знают,— смеется Ричард, появляясь из-за ширмы с двумя стаканами коричневой жидкости.— Прошу принять это чудодейственное лекарство.
Я с любопытством дегустирую магическое зелье. Оно обладает терпким вкусом, приятно освежает и стремительно утоляет жажду.
— В чем еще преимущество этого напитка? — назидательно спрашивает Ричард. — Сырье хранится практически вечно. Вот посмотрите! — Он протягивает темно-коричневый твердый брусок.— Это высушенный и спрессованный экстракт, добываемый из ягод гуараны. Когда нужно заварить напиток, берем язык рыбы пирарук, — он протягивает совершенно окаменевший, шершавый, как напильник, серый рыбий язык, — натираем с бруска гуараны столько порошка, сколько необходимо для заварки. Смотрите! — С ловкостью столяра-краснодеревщика он проходится по брусочку, и на тарелочке появляется щепоть коричневой пудры. — Похож на кофе? — торжествующе спрашивает Ричард и сам отвечает: — Похож, но только в десять раз вкуснее и полезнее. Если хотите, могу продать любую партию. Хоть десять килограммов. Со скидкой, конечно.
Напиток, как утверждает Ричард, сделан по рецепту доколумбовых обитателей Амазонии.
В разговор вплетается тихий перезвон колокольчика на открывающейся двери. В хлынувшем с улицы потоке солнца возникает темная фигура с мешком в руках.
— Исидоро! — восторженно кричит Ричард и идет навстречу гостю, широко раскрыв объятия. Впрочем, за два шага до Исидоро Ричард опускает руки, хватает стул, придвигает его к посетителю, смахивает воображаемую пыль с сиденья и стучит по нему твердой американской ладонью:
— Садись, старина! А мы о тебе только что говорили!
Я безуспешно пытаюсь вспомнить, что это Ричард говорил об Исидоро, а гость тем временем закрывает дверь. Теперь можно разглядеть его сухое морщинистое лицо, седые волосы, падающие прядями на широкие плечи, серую рубаху навыпуск, подпоясанную грязным шнуром, и дерюжный мешок на полу возле жилистых босых ног.
— Так что же принес ты мне сегодня, дружище? — спрашивает Ричард, положив старику руку на плечо.
