— И вы не пытались с ней заговорить?! — удивился я.
— Представьте себе — нет! — Амосов развел руками и улыбнулся.— Конечно, я бы с удовольствием пришел к бабушке в гости. Побеседовал бы, попили чайку, но я боялся одной неудачной беседой смазать всю последующую работу... Но, — он снова улыбнулся, — неспешность меня и подвела. — Ждал, ждал и переждал.
— Хорошо, что сотрудники музея проявили такую оперативность...
— Малинина и Федышин просто молодцы, и я им искренне завидую. Но здесь нужно отметить и исключительную роль Елены Александровны, потому что без таких, как она, помощников-доброхотов, собирательство книг никогда бы не получило такого размаха, как сейчас. В июле 1982 года я снова в этом убедился.
Мы приехали в деревню вместе с Надеждой Николаевной Малининой, и Калягина сказала: «Ищите, ребята! Чует мое сердце — что-то еще у нее было припрятано». И мы стали искать: сначала в избе — в кладовке и на печи, потом на чердаке. Честно говоря, я надеялся найти ну пять, ну десять книг от силы.
— А амбар? — не вытерпел я, подстегивая рассказчика.
— Амбар приглянулся мне с первого взгляда, но я решил оставить его «на потом». Собственно говоря, его можно назвать и сараем, и дровяным складом одновременно. Ключ от помещения был утерян, и с разрешения Елены Александровны пришлось выломать дверь. Первое, что я увидел, — связка шестов и жердей, заслонивших проход. И между ними... «Псалтирь» восемнадцатого века. Когда выгребли древесный мусор, открылся лаз, в котором стоял ящик, и в нем проглядывало что-то темное, матовое, похожее на кожу. Потянул его на себя, и сразу в моих руках оказалось, тридцать книг. «А где один ящик, — подумал я про себя, — там должен быть и другой». Приподнял «бревна, проделал новую дыру и полез. Но сверху что-то посыпалось, и я застрял посередине: оказалось, на шее лежала толстенная доска, а бока придавлены дровами. Рядом с теменем со звоном рухнула ржавая коса. Я посмотрел наверх и увидел вторую косу, которая качалась на тоненьком гвоздике, готовая вот-вот сорваться мне на голову. Снаружи что-то кричали, но я не отвечал: без второго ящика возвращаться назад не имело смысла. Пришлось ползком расширять нору и ощупывать пространство между бревнами. И как только я освоился в новой для себя обстановке, тут же нашелся и второй ящик. Книги я передавал через лаз Елене Александровне, а та — Надежде Николаевне. Третьего ящика, несмотря на все поиски, не оказалось. Но абсолютной гарантии, что его не существует, у меня нет... Когда пересчитали книги, их оказалось около сотни, в том числе XVI—XVII веков.
Все время, пока мы беседовали, перед Амосовым лежали книги из Калягинского амбара. Иногда он бережно разглаживал потрепанные корешки, а страницы переворачивал не пальцами, как принято, а специальной палочкой, которая не оставляет следов. Названия некоторых книг я выписал в блокнот: «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда», «Евангелие учительное», выпущенное в Вильно в 1595 году, уникальное издание «Псалтири», текст которого не совпадает ни с одним из зарегистрированных в научной библиографии.
По предварительным подсчетам Амосова, калягинское книжное собрание складывалось более полутора веков. Часть книг попала в калягинский дом из вологодского архиерейского дома и из близлежащих монастырей, другие, так называемые «мигранты», совершили путешествие из Польши, Белоруссии, Украины. Но история большинства книг пока остается тайной за семью печатями.
На одном из древних изданий я увидел грубые следы подчисток и уже смог сделать самостоятельный вывод: когда некий старообрядец заполучил желанную книгу, он постарался вытравить имя прежнего владельца и таким образом запутать время. Но обмануть археографа ему не удалось.
— Для каждого века существовали свои водяные знаки на бумаге, примерно двести-триста сюжетов, — сказал Александр Александрович. — И, зная историю бумажных фабрик, их клейма, установить время рождения книги не составляет большой трудности: XVI век — это знаки с изображением кисти руки, розетки, звездочки, XVII — кувшинчик, геральдическая лилия, XVIII — русские эмблемы. Бумага веленевая с мелкой сеточкой — век XIX... Опытный глаз автоматически отмечает шрифты, орнаментику, отличает старые дониконовские издания от поздних, исправленных, подмечает влияние книжного барокко и рококо. С первого взгляда иной раз удается установить возраст книги с точностью до двадцати пяти лет... Но главное сейчас не в этом!
Амосов вдруг поднялся со стула, высокий, с ясными серыми глазами, и, глядя на его атлетическую фигуру, трудно было представить, как он смог уместиться в темном крошечном лазе, окруженный бревнами и ржавыми косами.
— Главное сейчас — реставрация, — сказал он почти по слогам. — Многие книги и рукописи требуют экстренной помощи. И еще одно обстоятельство: нужно снова ехать в вологодскую деревню! Есть у меня еще там кое-кто на примете. Так что ставить точку в нашей истории пока рановато. Скорее — многоточие...
Вологодская область — Ленинград Олег Ларин
С наружи туман, и все серо, с какой стороны ни глянь: серые, расположенные террасами невысокие дома под чешуей серых шиферных крыш. Но внутри серого панциря — мир, греющий душу светло-бежевыми плитками мостовой, кривизной узких улочек да ароматом жареных пирожков и ванили. Совсем не современный мир.
Витрины магазинов: ни разряженных в пух и прах манекенов, ни ослепляющих никелем бытовых приборов, ни сногсшибательной косметики, а какие-то глиняные, кожаные, тряпичные изделия и никакой пластмассы. Все кустарное. Сплошная лавка древностей. Это Керкуолл, столица Оркнейского архипелага.
Две трети островов необитаемы, а на обитаемые почти не ступала нога чужеземца. Всего островов более семидесяти. Керкуолл обосновался на крупнейшем — на «главной земле» — острове Мейнленд. В городе четыре с половиной тысячи жителей. Для шотландского графства Оркни, так официально именуются Оркнейские острова, и это много. Во втором — и последнем — городе Стромнессе населения и того меньше.
По одной версии, на языке кельтов, первооткрывателей архипелага, Оркни значило «лесной остров». Однако сейчас считают, что здесь никогда не росли деревья. Острова покрыты вересковыми пустошами, травами и мхами, растущими на торфяниках. Лишь кое-где близ хуторов людям удалось выпестовать чахлые березки.
Зато на островах всегда был и есть камень. Луга, на которых пасутся коровы и овцы, отделены друг от друга каменными изгородями в метр высотой, возведенными без всякого раствора. Просто наложены плоские серые камни один на другой в несколько рядов. Сверху они придавлены тяжелыми валунами, поставленными на ребро. Из камня и крыши домов. Они заросли толстым слоем мха.
Камень — властелин Оркнейских островов, главное богатство этой земли. И — ее летопись.
С Никитой Касалищевым, редактором судовой многотиражки, мы не поехали на запланированную экскурсию. Никита — по образованию археолог, и для него интереснее было посвятить день истории. Беда, однако, что сегодня воскресенье. А мы знали, что в этот день вся Шотландия, а стало быть и графство Оркни, только и делает, что ходит в церковь. Но в конторе фирмы, обслуживающей туристов, перед нами предстала рыжеволосая молодая женщина. Звали ее Джин. Она была, как нам показалось, одета слишком тепло для мягкого климата этой, хоть и очень северной, части Великобритании. Из-под воротника видавшей виды твидовой куртки выглядывал домашней вязки толстый свитер. На мне был плащ, а Никита и того не взял. «Не будет ли холодно?» — спросила Джин. Археолог демонстративно надел солнцезащитные очки и напомнил, что на дворе август, а не декабрь. Джин пожала плечами:
— Оркнейский август...
Но больше к этой теме не возвращалась. И это было нашим первым знакомством с нравами оркнейцев: не вмешиваться в чужие дела и давать возможность каждому поступить, как он считает нужным.
— Понимаете ли вы хорошо по-британски? — осведомилась Джин.
— ??
— Шотландия — часть Британии, но отнюдь не Англия. Нашего здешнего — гэльского языка вы, конечно, не знаете. Я предпочитаю не называть язык, на котором мы с вами сейчас общаемся, английским.
Что ж, «по-британски» так «по-британски». И мы уселись в рыжий «опель».
По узкому шоссе мчим среди холмов мимо пастбищ, хуторов, озер на юг, потом сворачиваем на запад. По программе мы должны увидеть залив Скапа Флоу, доисторическую деревушку Скара-Брэ и загадочное Брогарское кольцо.
— Конечно, — говорю, — мы в Шотландии, а движение здесь все-таки по левой стороне дороги, прямо как в Англии.
— Это в Англии ездят, как в Шотландии, — невозмутимо отвечает Джин. — А знаете, кстати, что левостороннее движение вообще более обосновано, чем правостороннее? В прежние времена, когда не было машин, британские кучера могли случайно задеть кнутом лишь крышу встречного экипажа. Кнут-то в правой руке держат. А на континенте вечно попадало ни в чем не повинным пешеходам.
