— Он просто хочет побыстрее избавиться от меня, — саркастично заметил Колон. — Но если он лишь рассердил его величество, то какой мне от этого прок?
— Меня прислала к вам королева. Кабрера говорил с ними обоими, и ее величество сегодня утром просила меня заверить вас, что дело скоро сдвинется с места. Столь долгая задержка вызвана лишь тем, что война в самом разгаре, да тут еще король Франции добавил
нам забот.
— Дьявол его побери!
— Это еще не все, — лицо канцлера посуровело. — Торквемада (Торквемада (1420—1498), с 80-х годов — великий инквизитор. Инициатор изгнания евреев из Испании в 1492 г.) требует принятия закона об изгнании всех евреев из Испании.
— Пусть Сатана лично изжарит его на костре! Сантанхель сжался в комок.
— Ш-ш-ш! Ради Бога! Людей сейчас сжигают и не за такие слова. Страстью тут не поможешь. Терпение. Терпение — наше единственное оружие.
— Терпением я сыт по горло. Сколько же можно еще терпеть!
Но потерпеть пришлось. Король и королева покинули Кордову, держа путь в Гранаду. Двор последовал за ними, Колон — за двором. Сначала в Севилью, потом — на зиму — в Саламанку, где Колон приобрел нового и очень влиятельного друга — доминиканца Диего Десу, приора монастыря святого Эстебана, наставника юного принца Хуана. Своим авторитетом Десу поддержал тех друзей Колона, что по-прежнему уговаривали их величества дать согласие на экспедицию в Индию. И возможно, добились бы своего, но вспыхнувший в Галисии мятеж заставил правителей Испании забыть обо всем другом.
В отчаянии от этой новой задержки Колон заявил, что все легионы ада ополчились на него, чтобы не дать выполнить волю Господню.
И вот более года спустя после первой аудиенции у королевы, на которую он возлагал столько надежд, Колон вновь прибыл со двором в Кордову, все еще ожидая решения своей судьбы. Все забыли о нем. И скоро придворные делились друг с другом стишками, где намерение Колона достичь востока через запад сравнивалось с возможностью попасть в рай через ад.
Один из таких стишков достиг ушей мессера Федерико Мочениго, венецианского посла при дворе их величеств, королевы Кастильской и короля Арагонского. И хотя в Испании о Колоне и думать забыли, в другом дворце сама мысль о возможности достичь востока через запад вызвала немалый переполох.
Глава 5. Дож
Венеция того времени — в зените славы и богатства — недавно добавила к своим владениям Кипр, приобретя главный перевалочный пункт, а, следовательно, монопольное право торговли между Востоком и Западом. Правил Венецией Агостино Барбариго — элегантный, веселый, в чем-то даже легкомысленный. Но как правителя его отличали трезвый, расчетливый ум и обостренное чувство патриотизма. Барбариго шел на любые жертвы, по крайней мере, если жертвовать приходилось кем-то еще ради сохранения могущества Республики. С этой целью он внимательно следил за всем, что происходило при различных королевских дворах Европы, благо его агенты поставляли ему обширную и многообразную информацию.
Сообщение из Испании, полученное от мессера Мочениго, встревожило его светлость, поскольку перед ним вновь возникла проблема, которую однажды ему уже приходилось разрешать. Об этом-то он и думал, сидя со своим шурином, Сильвестро Саразином, возглавлявшим Совет трех, наводящий на всех ужас инквизиции Республики Венеция.
Они находились в одной из комнат Дворца дожей, которую Барбариго превратил в личную гостиную, роскошно обставленную, с любовно подобранными произведениями искусства, на которых мог отдохнуть глаз после многотрудного дня.
Вот и сейчас Саразин, низкий толстячок с желтым, как у турка, лицом и двойным подбородком, разглядывал последнее приобретение Барбариго — картину, изображавшую купающуюся Диану.
— Если ты ищешь себе невесту с такими формами, я, пожалуй, начну завидовать тому, что ты — дож. Леда, я полагаю, — он вздохнул, — а Богу, естественно, придется превратиться в лебедя.
— Это не Леда. Это — Диана. Возжелав ее, ты рискуешь стать вторым Актеоном. И даже если Диана пощадит тебя, тебе не избежать мести моей сестры.
— Ты переоцениваешь влияние вашей семьи, — насупился Саразин. — Виргиния — женщина благоразумная. Она не видит того, чего не следует.
Практически одногодки — лет сорока с небольшим, — внешне они разительно отличались: толстяк Саразин выглядел на свой возраст, а светловолосый стройный высокий дож, разодетый в небесно-синий атлас, сохранял очарование юности.
Дож поднялся, постоял, засунув большие пальцы рук за золотой пояс, на его губах заиграла саркастическая улыбка.
— Интересно, как далеко заведет тебя сладострастие? Мне тут сказали, что тебя видели в новом театре на Санти Джованни. Пристало ли это государственному инквизитору?
Синие, вылезающие из орбит глаза Саразина впились в дожа.
— Тебе сказали? Кто же? Наверное, твои шпионы? Больше никто не мог узнать меня. Да, я не могу отказать себе в удовольствии ходить в этот театр. Но не могу и допустить, чтобы меня там видели. Поэтому появляюсь в плаще и маске. И не стоит меня в этом упрекать. Я хожу туда по долгу службы.
Саразин не лгал. Театр, который открыл Анджело Рудзанте, привлекал зрителей необычностью пьес и постановок. Назывался он Зал Лошади, Ла Сала дель Ковальо, вероятно, потому, что располагался на маленькой площади, украшенной громадной конной статуей.
— Тебе не занимать усердия, когда работу можно совместить с удовольствием, — усмехнулся дож. — И что ты там увидел?
— Повода для неодобрения я не нашел. Они играют несколько комедий, не похотливее тех, что я видел во дворце патриарха. Есть у них канатоходец, от выступления которого замирает душа, восточный жонглер, пожиратель огня и девушка, совсем как райская дева в представлении мусульман.
— Бедная моя сестра! И что делает она, эта дева из Рая?
— Танцует сарабанду, заморский сарацинский танец, аккомпанируя себе какими-то трещотками, называемыми кастаньетами. Тоже, наверное, завезенными от мавров. Еще она поет под гитару, как соловей или одна из сирен, что завлекали Улисса.
Барбариго рассмеялся.
— Райская дева, соловей, сирена... Откуда взялось такое чудо?
— Мне сказали, из Испании. Песни у нее испанские, андалузские, кровь от них начинает быстрее бежать по жилам.
Веселость дожа сняло, как рукой.
— Из Испании? Ха! Как раз об Испании я и хотел с тобой поговорить. Я получил оттуда тревожные новости.
Саразин сразу подобрался.
— Насчет Неаполя?
— Нет, нет, речь пойдет о другом. Угроза эта еще неопределенная, но однажды она уже возникала. Шляется по свету один лигурийский авантюрист, который утверждает, что может добраться до Индии западным путем.
— Сумасшедший, — на лице Саразина облегчение сменилось презрительной ухмылкой. — Сказки все это.
— Лигуриец утверждает, что у него есть карта, вычерченная самим Тосканелли из Флоренции.
— Тосканелли? — удивился Саразин. — Ба! Неужели Тосканелли на старости лет выжил из ума?
— О, нет. Лучшего математика еще не рождала земля. Он действительно нарисовал карту, основываясь на открытиях нашего Марко Поло и собственных математических расчетах. Карту эту вместе с письмом с обоснованиями он послал этому бродяге-лигурийцу, Коломбо, Кристоферо Коломбо, в Португалию.
— Как ты это все узнал? И с какой стати Тосканелли якшаться с бродягами?
— Этот Коломбо немало плавал по морям и преуспел в составлении карт. Как я понял из полученных мною донесений, Коломбо вбил себе в голову, что Индии можно достичь, плывя на запад, и обратился за советом к Тосканелли. Так уж вышло, что мечты лигурийца совпали с выкладками флорентийского математика. И Тосканелли снабдил лигурийца картой, гордый тем, что открытия можно делать не выходя из кабинета, нисколько не задумываясь, сколько бед могут принести они в реальной жизни.
С этой картой Коломбо отправился к королю Португалии. Имя и слава Тосканелли открыли ему двери королевского дворца. Король Жуан, покровительствующий мореплавателям, так как они принесли ему несметные богатства, создал комиссию из людей, которым доверял. К счастью, как и все комиссии, эта тоже не спешила с выводами. И мои агенты, державшие меня в курсе событий, успели в точности выполнить данные им указания. Мы подкупили двух членов комиссии. Третьего, еврея, подкупить не удалось. Может, этот Коломбо тоже еврей. Не знаю. Во всяком случае, двумя голосами против одного предложение Коломбо отвергли, карту и письмо Тосканелли предали забвению.
Но недавно мне сообщили из Испании, что этот молодчик объявился вновь, изменил свою фамилию на испанский манер и теперь называет себя Колон. Теперь он пытается добиться своего у владык Испании. Пока его успехи весьма ничтожны, потому что война с маврами отнимает время и деньги их величеств. Но едва падет Гранада, Колон получит свой шанс. Многие влиятельные сановники с ним заодно, и Испания, возможно, предпримет попытку обогатиться за счет заморских владений, как поступила ранее Португалия.
