учила наизусть или есть записи?
Ленора молчала, глядя в потолок.
— Я поняла. Где записи?
— Не помню. Не знаю.
— Пойду я, пожалуй… Потом поищет моя собака.
— В трюмо! — взвизгнула Ленора с болью и злобой. — Под часами с фазаном есть ящичек. Часы… поставить на полдень…
Броук моментально оказался рядом с трюмо, перевёл часы, прелестные часы перелесской работы с бронзовой фигуркой фазана среди цветов. Ящик выскочил, и Броук протянул руку…
— Нет! — приказала я. — Не трогайте, опасно.
Он отшатнулся. К чести Броука, у него была отличная реакция — и он даже не думал спорить. А я испортила этот гримуар ко всем псам адским! Смочила нож в своей крови — и глубокими разрезами начертила на кожаном чёрном переплёте знак развоплощения.
Убила защиту.
Аж зелёный дым повалил — но только на пару минут. И когда он рассеялся, мне стало гораздо легче дышать в этом адовом будуаре.
Я взяла опустевшую книжку, где остались только буквы и прочее, что можно увидеть глазом. Придвинула стул ногой — и стала листать.
Писал некромант, ясно. С мозгами, сдвинутыми набекрень настолько жестоко, что меня замутило.
Это был учебник чернокнижия для простецов. Совершенно кромешные обряды: узнать тайну, вызвать или уничтожить влечение, убить. Обряды подобрали простые, безотказные и вызывающие неотвратимый распад души у того, кто ими пользуется, даже если речь не шла о порче на смерть.
Такой учебник точно составляли не для королевы.
— Откуда? — спросила я, поднося гримуар к лицу Леноры.
— Это моей няни, — сказала Ленора устало. — Она давно умерла. Я нашла его случайно… в её вещах.
Меня передёрнуло.
— А ты знала, что твоя няня — чернокнижница?
— Я всегда знала, что она может, — сказала Ленора. — И мать сказала мне: Тайса может, она защитит тебя и поможет в сложной ситуации. Она помогала.
— Только прожила недолго, — кивнула я. Нашла текст про руку славы, открыла на нём, показала Леноре. — Ты убила Гелхарда этим?
Лицо Леноры исказилось так, будто у неё снова начались судороги. И я вдруг поняла, что происходит с её лицом в такие моменты: с душой уже было совсем худо. Сколько же раз она использовала эту дрянь…
— Этим, — сказала Ленора и ухмыльнулась, как упырь.
— Проклят и уничтожен род, — кивнула я. — Я всё поняла. Эгмонду тоже не жить.
Ленора рванулась ко мне так, что села. Сморщилась от боли, но, видимо, пока терпимой:
— Чушь! Я сделала это для него! Для принца Перелесского! Если бы не междугорская девка…
— Ленора, — сказала я, — ты проговорила слова «проклят и уничтожен род», а Эгмонд — тоже из дома Путеводной Звезды. Он же законнорождённый? Сын Гелхарда?
Вот тут до неё и дошло. Она снова завыла, раздирая ногтями лицо — зрелище было кошмарное, но я поняла, что мне тут уже ничего не поправить.
— Штарх знал, зачем делает то, что делает? — спросила я. — Ты ему заплатила?
Ленора взглянула на меня, как мертвец из могилы, — глазом, в который натекла кровь:
— Знал! Обещала ему замок в Малиновых Садах, Дом-на-Озере — и восемьдесят тысяч сверху. Половину заплатила.
— Откуда деньги?
— Прислал брат… У, будь всё проклято! Чрево адово!
Я посмотрела на Броука:
— Я забираю книжку, мессир. Попытаюсь в ней разобраться. А здесь я ведь не нужна больше?
— Я понял, Карла, дорогая, — сказал Броук. — Истинно вам цены нет.
Я устало кивнула. Ленора подвывала и скулила, но, думаю, от тоски и злобы: пока ещё моя кровь на чертеже была достаточно свежа, чтобы держать защиту. В окна уже глядела глубокая пасмурная ночь — поспать бы…
— А что посоветуете мне? — спросил Сейл. — Что делать с Ленорой? Вы говорили правду, леди Карла? Она безнадёжна?
— Можно помочь ей умереть, — сказала я. — Но я не умею. Может оказаться, что до отведённого срока, пока Те не возьмут с неё всё, что она задолжала при жизни, её нельзя будет убить ни ядом, ни петлёй, ни железом. Сжечь только, а это… ну… не легче.
— Она вправду прокляла Эгмонда заодно с государем? — спросил Броук.
— Думаю, он из-за этого слетел с нарезки в последние месяцы, — сказала я. — Вы же видели, мессир: она завернула руку славы в королевский штандарт. Скорее всего, Эгмонд умер бы после коронации, медленно и больно, как Гелхард. Ему, можно сказать, повезло: теперь он умрёт быстрее. Думаю, одним ударом — после похорон государя. Вы ведь положили в гроб штандарт?
Броук кивнул.
— Ну вот, — сказала я. — Умрёт, когда гроб покроет земля. Надеюсь, не очень страшной смертью. Спасти от такого проклятия нельзя — иначе я бы всё сделала, но спасла бы Гелхарда.
Сейл понимающе и печально покачал головой.
Броук внезапно жутко усмехнулся.
— Нет в нашем государстве некромантии, — сказал он саркастически. — А уж перелесцы и вовсе перестали верить в этот средневековый вздор: внушают нам, отсталым, что и некромантия, и чернокнижие — салонные игрушки экзальтированных дамочек, со скуки. Ну и дураки верят, глупые мужики строчат доносы про чёрных котов и прогулки по кладбищам… Ах, Карла, Карла… в какую бездну я смотрю! Руки вам целовать — ничего больше не остаётся.
— Виллемина уже давно смотрит в эту бездну, — сказала я. — Не беспокойтесь, мессир Броук. Теперь вы знаете — а значит, можно будет придумать защиту. А пока мне отдохнуть бы чуточку… сюда уже всех можно, фрейлин, кого угодно… тут чисто.
— Идите, дорогая, — сказал Броук. — Лачерс вас проводит.
— Не надо, я сама, — сказала я и кончиком лезвия, оставляя белые полоски на окровавленной клешне, нацарапала маленькую звёздочку вызова друга.
Валор встретил меня за дверью.
— Мы все поражены, деточка, — сказал он. — Ужасно.
— Валор, — сказала я и протянула окровавленную руку, — поцелуйте меня, пожалуйста. У меня будет немного сил — и я смогу спать без кошмаров. А потом я вам всё расскажу. Обсудим… в деталях…
До спальни он меня донёс. Как в детстве.
* * *
С утра я сидела на постели в рубашке, придвинув поближе ночной столик, на котором стоял поднос с завтраком, и жрала. Жрала! Виллемина смотрела потрясённо и весело, а я мела всё подряд: булочки с карамелью,
