— Трения, — сказал Стриндберг.
— Вот именно, трения. Они неизбежны. Мы должны держать себя в руках, не раздражаться, не затевать слишком бурных споров. У нас будет вдоволь времени поразмыслить, и я боюсь, что тебе, Андре, придется выслушать немало горьких истин о твоем безумном плане лететь к Северному полюсу на воздушном шаре.
— Я тебя не уговаривал, — сказал Андре.
— Вот уже, — ответил я, — начало спора, который легко может перейти в ссору. Но нам надо сдерживаться. У нас есть жилье, есть провиант, попытаемся перезимовать спокойно.
Восемь часов спустя наша льдина начала разламываться со страшным грохотом и гулом. Вода проникла в спальню. Мы выбрались из спального мешка и выскочили наружу.
Перед самым входом разверзлась трещина шириной около двух метров, и наше имущество оказалось разрозненным на отдельных маленьких льдинах.
Это было утром, стоял сильный мороз, хорошо хоть, ветер слабый. Мы подтащили лодку за якорный трос к нашей льдине и принялись собирать имущество.
Больше всего пришлось повозиться с двумя медвежьими тушами, они лежали рядом на маленькой льдине, которая едва выдерживала их тяжесть. Мы отбуксировали льдину к нашему дому. При этом и Стриндберг и я провалились в воду.
С двумя тюленями, которых мы еще не успели переправить в нашу кладовую, оказалось легче справиться.
Мы переоделись. Промокшая одежда смерзлась так, что легко могла сломаться.
К вечеру практически все было спасено и сложено на оставшейся части нашей льдины.
Примус не капризничал, и мы плотно поужинали супом из тюленины — деликатес, который совсем несложно приготовить: тюленина в несколько минут разваривается в кашицу.
Стриндберга и Андре мучили ноги — нарывы, судороги. Я на сей раз чувствовал себя сносно.
В спальне нельзя было лежать. Торцовая стена отстала от льда, и в просвет текла вода из новой трещины.
Мы расстелили спальный мешок в соседнем отсеке, легли и через несколько минут уснули, не обмолвившись ни словом о событиях истекшего дня.
На другой день, 3 октября, проснулись поздно.
За ночь трещины закрылись, но, несмотря на мороз, лед не смерзся. Остатки нашей льдины были окаймлены низкими торосами из небольших глыб, которые то опускались, то опять всплывали, причем из щелей сочилась вода.
Наша льдина напоминала грушу в разрезе; хижина стояла в самом узком конце. Задний торец навис над битым льдом; в нескольких метрах перед другим торцом, напротив входа, колыхался низкий торос. Одну длинную стену составляла уже упомянутая глыба выше человеческого роста; ее подводная часть, по нашим расчетам, уходила вглубь метров на пятнадцать-двадцать.
В остальном льдина представляла собой почти правильную окружность около тридцати шагов в поперечнике.
Температура упала ниже десяти градусов; ветер — слабый зюйд-вест, густая облачность, но видимость вполне приличная.
Андре считал, что надо строить дом посередине льдины.
— На старый нельзя полагаться, — сказал он. — Рано или поздно глыба оторвется, подскочит, опрокинется и все разрушит. Глыба большая, — продолжал он, — но мы видим лишь около одной десятой. Остальное скрыто под водой. Точно не знаю, но похоже, это огромный ледяной столб. До сих пор он стоял вертикально, потому что вмерз в большую льдину, но теперь льдина раскололась. Через несколько дней, а может быть и часов, столб оторвется, поднимется над водой и рухнет, это будет что-то страшное.
— Он весит, должно быть, от полутораста до двухсот тонн, — сказал Стриндберг.
— Значит, надо строить новую хижину возможно ближе к центру льдины, — заключил Андре.
Я снова поставил палатку, расстелил спальный мешок на обледенелом брезенте.
Мы вынесли все наше имущество из «Приюта». Часть убрали в палатку, часть сложили у входа и накрыли проолифенным шелком.
У Стриндберга начался сильный понос. Потом мы с Андре помогли ему забраться в спальный мешок. Он тотчас уснул: усталость подчас усыпляет лучше, чем опий и морфий.
Андре сварил суп из тюленины, приготовил жиденький кофе.
Я подтащил все сани поближе к палатке и водрузил лодку на мои. Она оказалась неожиданно тяжелой — внутри и снаружи нарос лед. Потом я обошел остатки льдины, собирая разную мелочь.
Мы с Андре поели супу и выпили кофе. Был уже вечер, темно. Дни стали короче ночей. Тучи разошлись, показались звезды, тускло мерцало северное сияние. Я зажег свечу.
— Последняя, — сказал я. — Вчера оставалась еще половинка, да, видно, затоптали ее в снег. Будем рассуждать разумно.
— Я всегда за то, чтобы рассуждать разумно, — отозвался Андре.
— У нас две альтернативы, — сказал я.
— Какие же?
— Одна — оставаться на льдине. Вторая — перебраться на Нью-Айсленд.
Андре поразмыслил.
— Недостаток первого варианта в том, что льдина может опять разломаться, — сказал он. — Но есть и достоинство: похоже, что нас отнесет еще дальше на юг или юго-запад, и мы выберемся на берег Шпицбергена. Недостаток второго варианта в том, что мы прочно застрянем на месте. На всю зиму. И еще неизвестно, сможем ли мы весной пройти через паковый лед.
— У первого варианта есть еще один минус, — сказал я.
— Какой?
— Мы потратили две недели на то, чтобы построить наш ледяной дом. Отличный дом из льда и снега, две комнаты и кухню. Дома больше нет, одни развалины. Две недели...
— Знаю.
— Так неужели ты рассчитываешь, что мы еще раз станем тратить две недели, строить новый дом на льдине диаметром в двадцать пять метров? На льдине, которая послезавтра может совсем развалиться? Спи, Андре! И продумай все как следует. Завтра тебе опять придется принимать решение.
Дрейфуя, мы приблизились к юго-западной оконечности Нью-Айсленда. Было видно длинную темную полоску берега. Значит, не весь остров покрыт льдом, есть и голая земля.
Утро было холодное, слабый ветер, густая облачность, но видимость по-прежнему хорошая.
Нас разбудил Стриндберг, он жарил медвежатину и приготовил какао, к которому подал намокшие галеты.
— Андре хочет, чтобы мы остались на льду, — сказал я. — И построили новый дом, в котором он надеется доплыть до Шпицбергена. Я же считаю, что мы должны перейти на остров.
Стриндберг улыбнулся.
— Пойми, решение зависит от тебя, — сказал я. — Скажешь — на льду, останемся на льду. Скажешь — на острове, пойдем на остров. Обыкновенный демократический принцип. Понял?
— Еще бы не понять, — ответил Стриндберг. Он наклонился к Андре и положил ему руку на плечо.
— Прости меня, дружище, — сказал он. — Я не боюсь умереть. Несколько месяцев назад боялся. Да, боялся умереть. Теперь больше не боюсь. Мне хочется, чтобы мое тело нашли. Когда-нибудь, в будущем. Если мы останемся на льдине, не найдут даже наших следов. Прости, дружище, — продолжал он, не снимая руки с плеча Андре. — Я за то, чтобы перейти на остров. Я не боюсь умереть, — повторил он. — Месяц-два назад боялся. Теперь не боюсь. Но я хочу умереть на твердой земле.
Мы нагрузили сани и пошли к острову Нью-Айсленд. Андре и Стриндберг почти совсем обессилели, и приходилось, как прежде, тащить сперва одни сани, потом возвращаться за другими.
Торосы вдоль берега были самыми тяжелыми на всем нашем пути. Путь небольшой, всего несколько километров. Но только через двое суток все сани очутились на прибрежной гальке.
Мы с Андре поставили палатку. Грунт был не из лучших: крупная галька.
— Который час? — спросил Андре. — И какое число?
— Последние дни я запустил свой метеожурнал, — сказал я. — Судя по освещению, сейчас вечер, а дата, должно быть, вторник, 5 октября. Или же среда.
Стриндберг съел очень мало, потом забрался в мешок и уснул, поджав ноги. Дышал он неровно.
На другой день я проснулся оттого, что сильный северный ветер смял палатку. Я разбудил товарищей. Ветер ветром, метель метелью, а надо выходить, поднимать палатку.
Снегу было немного, но ветер уж очень крепкий и страшно холодный. Стриндберг жаловался на сильные судороги в ногах и животе. Мы дали ему горячего кофе и облатку опия.
Во второй половине дня, когда стало потише, мы с Андре совершили небольшую рекогносцировку. На берегу лежало много плавника, в остальном остров мало подходил для зимовки. Среди береговой гальки редко попадались большие камни. Сама галька для постройки дома не годилась.
Переезд состоялся на следующий день. Поставили палатку подальше от воды, под прикрытием невысокой скалы. Брезентовый пол обложили плавником и китовыми костями. Нам стоило огромных усилий подтащить сани поближе к палатке.
— От северного сияния мало света, — сказал Андре, — и никакого тепла.
Ночи становились все длиннее.
Мы решили перекрыть палатку снежным домом, как только выпадет достаточно снега.
