— Мешок тоже когда-то весил девять килограммов, — заметил Стриндберг.
Пока мы нагружали сани, чуть южнее нашего лагеря открылось широкое разводье. Это означало, что поиски подходящей льдины придется начать с лодочного перехода.
— Странно, — сказал я, — как упорно и настойчиво мы идем на юг. Хотя лед сейчас, возможно, дрейфует на запад, и мы дальше продвинемся на юг, если пойдем на юго-восток.
Мы продолжали идти на юг. Шли страшно медленно — из-за бесконечных торосов, из-за свежего сухого снега, который не позволял как следует упереться ногами, скрывал щели и трещины, а местами образовал метровые сугробы — в рассеянном свете не различишь, мы замечали их, только когда спотыкались и падали ничком.
Под вечер мы нашли льдину, которая внушала доверие. Она была на редкость ровная, без единой лужицы пресной воды.
Мы остановились посередине, подле большой, почти кубической глыбы льда высотой около двух метров.
Я заметил, что Андре тоже хромает.
— Нарыв? — спросил я. — Судороги?
— Ничего особенного, — ответил он.
— Очень больно?
— Терпеть можно.
Мы со Стриндбергом сели на сани с подветренной стороны глыбы.
Андре обошел льдину. С севера, востока и юга ее окаймляли невысокие торосы, на западе медленно росло свежее разводье, тут же покрываясь коркой молодого льда.
Снегопад прекратился, но видимость оставалась плохой. Мороз крепчал, ветер постепенно усиливался.
Мы со Стриндбергом раскурили трубки. На ходу нас прошиб пот, зато теперь мы продрогли. Впрочем, мы так привыкли мерзнуть, что перестали с этим считаться.
Андре ходил по льдине сужающимися кругами и на каждом втором шагу втыкал в лед гарпун.
Толщина снега была около двадцати сантиметров, не считая глубоких сугробов с подветренной стороны торчащих глыб.
— Ну? — сказал я, когда он вернулся.
— Льдина как будто крепкая, — ответил он. — Но она покрыта снегом, при таком свете трудно судить о ее строении.
Посовещавшись, решили разбить лагерь. Можно было и не совещаться, все равно мы слишком устали, чтобы идти дальше.
Ставить обледеневшую палатку было нелегко. Спальный мешок скрипел и стонал, когда мы его расстилали, будто торос.
Стриндберг разжег примус и приготовил скудный ужин. В палатке потеплело, а когда лед и иней оттаяли и прекратилась капель, стало и вовсе уютно.
Стриндберг лег и тотчас уснул.
Пополуночи уже начало светать, я проснулся и увидел, что Андре приоткрыл палатку и стоит на коленях у выхода. Он уже снял куртку и теперь стягивал через голову толстый свитер.
— Не спится? — спросил я.
— Чертовски жарко, — бросил он через плечо. — А ты почему не спишь?
— В палатке совсем не жарко, — ответил я. — У тебя температура. Я из-за тебя проснулся.
Он промолчал.
— По-твоему, я с тобой слишком резок?
— Каждый вправе быть самим собой, — сказал он.
Мы говорили тихо, чтобы не потревожить Стриндберга.
— Теперь ты осознал все безумие твоей затеи с шаром? Ошибки в замысле. Плохое снаряжение. Провал был предрешен. Я уже не говорю про гайдропы и твою панику на старте.
— Нет, — ответил он.
— Не хочешь осознать?
— Нет.
— Тут мы с тобой сходимся, — сказал я. — Я тоже отказываюсь признать всю нашу экспедицию безрассудной затеей.
Андре лег поверх спального мешка и завернулся в одеяло.
Через несколько минут снова послышался его голос:
— Нобель, Альфред Нобель — один из величайших безумцев, каких я когда-либо встречал.
Минус четыре, крепкий норд-норд-вест, сплошная облачность.
Мы начали сооружать зимовье возле высокой глыбы, так чтобы она образовала одну из стен.
Мы со Стриндбергом начертили план. Ширина домика — три с половиной метра, длина — около шести, три помещения: кладовая, кухня с «гостиной» и в самой глубине — спальня, площадью чуть больше спального мешка. Условились делать двойные стены с воздушной прослойкой около десяти сантиметров, чтобы лучше защититься от предстоящих морозов.
Назначили Стриндберга подрядчиком и приступили к строительству.
Строительного материала — льда — кругом было сколько угодно, но нам не хватало нужного инструмента. У нас были только топор (латунный, со стальным лезвием) и маленькая пила-ножовка.
Нам бы две хорошие, метровые пилы, какими работают в лесу.
— Кстати, о пробелах, — сказал я Андре. — Ледовый бур тоже не помешал бы. С ним гораздо легче проводить научные исследования толщины дрейфующих льдов, которыми ты так увлекаешься. Между прочим, впервые мне в самом деле хотелось бы знать толщину льда — льдины, на которой мы находимся. Ее строение. Насколько она однородна и все такое прочее.
Во второй половине дня мы со Стриндбергом успели выложить фундамент, стало хоть видно, каким будет домик, и можно было убедиться, верно ли рассчитаны помещения.
Тут нашу работу прервал выстрел. Андре удалось застичь врасплох тюленя и убить его из двустволки. Мы торжествующе приволокли тюленя в лагерь.
Если прежде, когда удавалось убить медведя, мы могли взять только мозг, сердце, почки и несколько кусков мяса, а все остальное доставалось песцам и пернатым хищникам, то теперь не надо было думать о тяжести саней.
— Провиант на ближайшие три недели, — сказал Андре.
Мы устроили пир, зажарили тюленье мясо на тюленьем жире и наелись до отвала. Наши бороды лоснились от жира.
— Еще восемь тюленей, — сказал Андре, — и мы будем обеспечены на всю зиму.
— Жиры, белки, но как мы обойдемся без твоих углеводов? — спросил я.
— Кровь, — ответил он. — Она на вкус сладкая. В ней должны быть углеводы.
Мы со Стриндбергом продолжали строить домик; дул сильный норд-вест, температура воздуха падала.
Я нашел замерзшую лужу пресной воды в тридцати шагах от домика. Сделал топором прорубь, и работать стало легче: клади осколки льда, комья снега и поливай водой — она быстро замерзает, и получается прочная стена не хуже кирпичной.
Моя нога заживала, зато у Стриндберга на ногах появились новые нарывы.
Андре сделал несколько безуспешных попыток определить толщину льдины. В снегу на торосах собрал образцы глины и гравия. Нашел даже кусок прогнившего дерева.
В разводье у западного края льдины он поставил ярус, нет, пародию на ярус: вместо крючков гнутые булавки с наживкой из тюленьего жира. И конечно, ничего не поймал.
Один раз он упал навзничь на лед и остался лежать с поджатыми ногами. Мы подбежали к нему, но он поднял руку.
— Ничего особенного, судороги. Оставьте меня. Скоро пройдет.
Через несколько минут он выпрямил ноги, но встать не смог. Мы отнесли его в палатку, хотя он возражал.
Семнадцатое сентября был большой день. Солнце проглянуло между облаков, позволяя достаточно надежно определить место, и мы установили, что последние пять дней нас несло на юг со средней скоростью целых два километра в час.
Видимость была не ахти какая, тем не менее часа через два Андре объявил, что видит землю на юго-юго-западе.
Это не была галлюцинация. Мы видели невооруженным глазом остров, покрытый льдом.
Стены нашего домика были подняты уже на полметра, и мы со Стриндбергом прервали работу.
Никакого сомнения: впервые за два месяца показалась земля. Мы прикинули, что до нее километров десять.
Такое событие стоило отметить. Я подстрелил несколько чаек. Мы изжарили их на тюленьем жире и выпили по кружечке сладкого малинового сока.
— Это, должно быть, остров Нью-Айсленд (1 На современных картах — остров Белый.), он лежит между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа, — сказал Андре.
Других вариантов не могло быть.
— Мы продвинулись больше градуса по широте, — добавил он.
— С каких пор? За какое время?
Андре рассмеялся.
— Больше градуса продвинулись, — повторил он. — Плевать, за какое время. Главное — дрейфовали быстро. Дрейфовали на юг.
И в эту ночь я проснулся из-за него Видно, сон у меня стал чутким.
Выбравшись из спального мешка, он растирал икроножные мышцы, вытягивал ноги, снова сгибал, ворочался с боку на бок. Наконец прекратил массаж, встал на колени, порылся в аптечке, проглотил что-то и запил снеговой водой.
Немного погодя я спросил:
— Как себя чувствуешь?
— Жарко.
— Принял бы немного морфия или опия, — сказал я.
— Обойдусь без лекарств. Я раскурил трубку.
— Послушай, — сказал я. — Этот твой ярус с булавками... Когда я был мальчишкой, я ловил в ручье форель самодельной удочкой. Простая нитка, крючок из булавки. Но мы уже взрослые, и кругом полярное море. Не дети, а трое взрослых. Вместо новых самозарядных винтовок у нас два древних гладкоствольных ружья. Даже настоящей рыболовной снасти нет. Нет сети, только самодельный ярус с гнутыми булавками вместо крючков. Море кишит рыбой, а у нас даже сети нет.
