В тот дождливый день их предыдущая история кончается, но началась она совсем не здесь и не так.
Эта история начинается в тот день, когда Райену Сирису исполняется сорок лет. Сороковой день рождения Райена — это сороковая годовщина состоявшейся, образцово-показательной, удивительно удачной и успешной жизни, какой она была до сего дня и в дальнейшем твердо обещает быть.
Райен Сирис имеет дело с недвижимостью, он чрезвычайно популярный застройщик. Он ездит на зеленом «лексусе» и слушает современный рок «для взрослых». Его ногти всегда наманикюрены, его волосы цвета свежего меда уложены с обманчивой небрежностью. У него кобальтово-синие глаза, напоминающие солнце, которое светит сквозь лед.
Свой сороковник Райен отмечает вдвоем с невестой. Она хрупкая и рыжеволосая, серый шелковый костюм облегает ее, как перчатка. Сегодня они обедают в самом дорогом ресторане на верхнем этаже самого высокого в городе здания. Невеста Райена молча изучает оригинальную композицию на своей тарелке: пара деликатных листиков аругулы[12], горстка кубиков козьего сыра, инкрустированного пряной зеленью, пять или шесть гранатовых завитков отварной свеклы. Его невеста невероятно, душераздирающе прекрасна отшлифованной до предельной банальности красотой.
Однако Райен давно уже не замечает, как выглядит его нареченная. Взгляд его устремлен не на нее, а на высокие черные окна, за которыми простирается город. Словно самоцветы, разбросанные на причудливой, богатой ткани, все здания сияют для него, улыбаются ему, и он отвечает им своей любовью. Это и есть настоящие гости Райена, приглашенные к столу. Это с ними он разделяет праздничный обед.
Райен высоко поднимает бокал шампанского и кивает в сторону окна, посылая им всем мысленные воздушные поцелуи.
В двадцать лет благодаря довольно значительной сумме, подаренной ему дядюшкой-холостяком, углядевшим недюжинный потенциал в изумительно синих глазах юного племянника, Райен начал свою карьеру с обновления старых домов. Обветшавшие викторианские здания, разнокалиберные бунгало, каменные многоквартирные коробки, очень много стиля модерн. Гипсовая пыль, пары льняного масла, он дышал ими изо дня в день и пропитался их запахом. В тридцать лет он наконец дозрел до мысли об оригинальном, не похожем ни на что, амбициозном проекте. Райен принялся искать и наконец обнаружил то, что искал, в самой сердцевине китайского квартала, красного с золотом.
«Горхэм-отель» постройки 1911 года. Восемьдесят отдельных номеров, ныне кишащих пьяницами и торчками. Катастрофическая развалюха, руины с эфемерным намеком на былое благородство и с потенциальными возможностями. Дерзкий вызов его профессиональному мастерству. Вызов его природному таланту предугадывать то, что непременно должно понравиться публике.
Райен привел в «Горхэм-отель» самую эффективную и любимую им команду строителей. Русские работяги, крепкие и жилистые мужики, которые знают свое дело туго и вкалывают как звери. Он велел им выпотрошить здание, не оставив ничего, кроме капитальных или несущих стен и поэтажных перекрытий.
Разобрать всю дрянь на части, на кусочки — и сжечь дотла!
В одном из номеров рабочие обнаружили четыреста пустых аптечных пузырьков из-под метадона, аккуратно упрятанных в тайник под половицей. Неизвестно с какой целью, поскольку потолок этой комнаты был утыкан старыми стеклянными шприцами приблизительно в том же количестве (так школьники иногда швыряют в классе остро заточенные карандаши). Целый висячий сад диковинных стеклянных цветов, произрастающих сверху вниз…
В другом номере, где отчетливо воняло шариками от моли и какими-то стариковскими вещами, внутри стены покоилось несколько дюжин рассыпающихся на кусочки журналов для очень юных девиц. Кто-то протолкал их в проломленную дыру. Чтобы избавиться от сквозняка? Или скрыть постыдную тайну? Ну, теперь это уже неважно. Его русские работяги сожгли всю бумажную ветошь вместе с горами пожелтевшей и крошащейся изоляции.
На месте обрешетки, обмазанной штукатуркой, замешанной на рубленом конском волосе, они возводят свежие, идеально гладкие стены сухой кладки. Они настилают дорогостоящие, зато крайне экологичные бамбуковые полы. И когда русские наконец завершают работу, «Горхэм-отель» может с гордостью предъявить всем желающим 80 великолепных, ультрасовременных студий для богемы. Встроенные металлические рефрижераторы, очень удобные и притом изысканные кухонные уголки с поверхностями из натурального мрамора, все самое лучшее.
Так Райен Сирис сделал свой первый миллион — который тут же начал разбухать и увеличиваться в объеме. За истекшие с тех пор десять лет растущий капитал Райена неоднократно расширялся и сжимался — расширяясь при вливании очередной прибыли, сжимаясь после оплаты необходимых рабочих издержек. Он рос и усыхал, пульсировал, словно гигантское сердце, которое гонит свежую кровь в жилы старых домов.
Старый банк, который Райен переоборудовал под престижные офисы для юристов. Старый универсальный магазин, который он превратил в броскую, современную мини-ярмарку. Очень старая пивоварня, из которой он сотворил удивительно стильный пивной паб.
Последней в списке Райена числится старая мукомольная фабрика. Прежде чем приступить к работам, оттуда пришлось удалять, с помощью городской полиции, целую орду бранящихся и рыдающих испаноязычных иммигрантов, самовольно гнездившихся в лабиринте ее подвалов. Эту мукомольню Райен реконструировал во множество маленьких изысканных магазинчиков общей площадью в двадцать тысяч квадратных футов. Теперь там всегда можно будет купить свежую аругулу, лучший козий сыр с горными травами и абсолютно безопасную свеклу, взращенную на органических удобрениях.
Владельцы этих магазинчиков просто обречены на финансовый успех. Однако Райен не получит ничего. Его чистая прибыль от последнего проекта после вычета необходимых расходов выражается замечательно круглой цифрой. Это ноль. Просто ноль.
Каждое здание, за которое он берется, немного больше, чем предыдущее, схему очередной реконструкции он прорабатывает все более детально и любовно, и каждый новый проект приносит ему относительно меньше прибыли. Ну и что, если только так жизнь его наполняется некоей восхитительной чистотой, доставляющей Райену удовольствие.
Райен не гонится за деньгами. Деньги, в сущности, ничто, всего лишь рабочий инструмент или средство приобретения козьего сыра и аругулы для рыжеволосой, пустоглазой сильфиды, сидящей за столом напротив него. Подлинное удовлетворение ему приносит лишь твердая уверенность в том, что он возвращает своим домам былую младенческую чистоту. Выжигает въевшуюся в их кости жирную грязь столетий, избавляет от невидимых глазу пороков и мерзостей, которыми одарило их беспощадное время.
Райен вскрывал дымоходы, забитые мертвыми птицами. Извлекал из простенков кошачьи скелетики. Выгребал гниющий крысиный помет из престарелых вентиляционных труб. Он всегда упорно ищет все позорные секреты своих зданий, чтобы затем методично уничтожить их без малейшего следа.
Внезапно на Райена снисходит изумительное чувство полного довольства собой. Почти эротический разряд удовлетворения пробегает по его телу. Он бросает похотливый взгляд на свою невесту, немного удивленный тем обстоятельством, что она все еще здесь.
Ее волосы сияют, лицо совершенно, ногти блестят, кожа у нее гладкая как стекло. Взаимоотношения между этой сильфидой и художественными завитками свеклы, которые она созерцает, начисто лишены энтропии; ее вселенная прекратила расширяться уже давным-давно. Невеста Райена самодостаточна, она заключена сама в себя, словно яйцо.
Электрический заряд, подогревающий его нервы, резко улетучивается, и с той же внезапностью Райен ощущает глухое раздражение. Он порывисто кладет, почти бросает вилку на свою тарелку. Звук массивного серебра, столкнувшегося с тонким фарфором, вынуждает его невесту наконец поднять глаза.
— Зачем они положили эту свеклу в салат? — произносит она мелодичным хрустальным голосом. — Никто не любит свеклу.
— Некоторые, очевидно, любят, — откликается Райен, слегка пожимая плечами, и посылает ей одну из своих наждачных улыбок, рассчитанных на сглаживание любых шероховатостей и неприятно острых углов. Такие улыбки и ухмылки он довел до совершенства и очень часто ими пользуется. Дружеская наждачная ухмылка, как Райен заметил, почти всегда помогает, даже если собеседники уже готовы порвать друг другу глотку.
Жизнь, по-видимому, преподала его невесте тот же самый урок. Вежливая мимолетная улыбка изящно скользит по ее губам, а затем женщина с очаровательным выражением легкого недоумения на лице возвращается к созерцанию отвергнутой свеклы.
Это сороковой день рождения Райена Сириса.
