и одел на палец кольцо.
– Ничего, кроме верности, гарантировать не могу… – произнес он, – но обещаю каждую свободную минуту проводить с вами.
– Дима! – воскликнула я, не в силах сдержать эмоции.
Обняв его плечи, уткнулась носом в крепкую шею.
Позже, когда после второго захода мы лежали в обнимку, я на боку, а Дима, торсом прижимаясь к моей спине, до меня донесся его тихий голос.
– Моя мать была наркоманкой… В шестнадцать лет влюбилась в одноклассника, он ее и подсадил на эту дурь…
Я замерла и вся обратилась в слух. Шестое чувство подсказывало, что сейчас Дима рассказывает нечто очень важное, возможно, самое сокровенное.
– Она родила меня в семнадцать. Подозреваю, что сама не знала, от кого. На тот момент она уже ушла из дома, так и не окончив школу… Скиталась по притонам… в одном из них я и родился… – судорожно выдохнув, на мгновение замолчал, – Возиться семнадцатилетней наркоманке с орущим младенцем не хотелось… поэтому она положила меня в коробку из-под обуви и унесла на помойку…
Мои глаза полезли из орбит. Мозг отказывался воспринимать услышанное. Этого просто не может быть!!! Наверное, я уснула, и мне приснился кошмар…
– Был февраль… Если бы не дед, выгуливающий неподалеку пса…
Огромный колючий ком в горле не дал дослушать. Не выдержав, я разрыдалась…
– Эй… ты чего? – перевернув меня на спину, прижал к своей груди, – меня нашли… отвезли в дом малютки, а потом нашли мою мамашу…
– И? Тебя отдали ей? – громко всхлипывая, спросила я.
– Нет, конечно! Ее посадили, а меня забрала ее сестра тетка Людмила.
– Мама Владимира, твоего брата?
– Да. Тогда у них с мужем не было еще детей, а когда родились, они вернули меня в детский дом.
– Что?! Как?.. Так же нельзя!
– Как видишь, можно… – мрачно улыбнулся он.
– Но Владимир… ты ведь с ним общаешься…
– Он ни в чем не виноват. Он сам нашел меня три года назад и предложил поддерживать связь. Я не отказался…
– А твоя мама… она умерла?
– Ну почему же? – растер шершавой ладонью слезы по моей щеке, – она жива и даже, по-моему, вполне здорова.
– И ты… ты не простил ее?
Конечно, не простил. Простить такое невозможно. Как вообще можно жить с этим? Как?! У меня в голове не укладывалось, как можно оставаться вменяемым с такой психологической травмой!
– Простил?.. Этой женщины для меня не существует, – безымоционально ответил он.
– Она пыталась извиниться?
– Пыталась и не раз.
– Боже… Дима, мне так жаль… – прошептала, прижавшись лицом ему к основанию шеи.
Я вдруг ясно представила новорожденного малыша, брошенного в этой коробке в мороз у мусорного бака. Наверняка, он громко плакал… Господи… какой ужас…
Содрогнувшись всем телом, я зажмурилась, но слез удержать не смогла.
– Если бы я знал, что ты так отреагируешь, не стал бы рассказывать, – проворчал Дима.
– Прости… Но это правда ужасно…
– Все давно в прошлом. Я это пережил и забыл.
А вот здесь он лукавил. Я видела, что как бы он не старался выглядеть равнодушным, эта тема была для него крайне болезненной. Предательство матери, по природе самого близкого человека, оставило в его душе огромную незаживающую рану. Теперь становились ясны мотивы большинства его поступков. Нелегко доверять женщинам, если сначала тебя предала мать, а следом родная тетка.
Надеюсь, со временем, своей любовью и преданностью я смогу излечить его раненую душу.
– Теперь у тебя есть мы, – сказала тихо.
– Знаю… – Дима прижался губами к моему лбу и серьезно произнес, – Ольга, если когда-нибудь сможешь простить, сделаешь меня самым счастливым человеком.
– Дима… – сказала, прижимая к уху трубку дрожащей рукой, – кажется, началось…
– Как ты? Крови нет?
– Нет. Только воды отошли.
– Артем знает? – голос его звучал по-деловому спокойно, чего нельзя было сказать обо мне.
Мы ждали этого со дня на день. А когда сегодня в обед отошли воды, и живот скрутило в сильнейшем спазме, а растерялась.
– Да. Мы уже выезжаем. Дима… – понизала голос, – ты приедешь в больницу?
– Разумеется. Я там буду раньше вас.
– Хорошо…
– Оля… Успокойся и дыши, как учили. Все будет хорошо. Слышишь?
– Слышу…
Артем ехал быстро, уверенно обходя других участников движения, то и дело, бросая на меня тревожные взгляды, когда я сжималась от боли во время очередной схватки.
Срок ровно сорок недель, матка опустилась, шейка матки готова к родам, давление в норме. Но… черт, почему так больно?! Так и должно быть?!
Дверь внедорожника распахнулась и я глазом не успела моргнуть, как оказалась на руках Димы.
– Больно? – спросил он, заходя со мной в больницу.
– Немного.
– Держись. Я рядом.
Я быстро закивала и уткнулась лицом в его рубашку, пережидая новую схватку.
Дальнейшие события остались в моей памяти смазанным пятном. Все, что я помню, боль, боль и еще раз боль. Роды были стремительные и уже вскоре превратились в одну непрекращающуюся схватку. Мне давали дышать через какую-то маску, только это ни черта не помогало.
Дима все это время был рядом. Держал за руку, массировал спину, вытирал лоб, и все время что-то говорил. Что именно, не понимала. Казалось, этому кошмару нет конца, и когда силы уже были на исходе, я услышала звонкий крик. Наш сын родился.
3900. 54 см.
Позже, спустя 3 часа, я сидела на кровати, откинувшись на подушки, и с упоением любовалась малышом. Рядом с нами был наш папа и муж. Да, мы поженились месяц назад. Просто съездили в ЗАГС и расписались. Никакого торжества, пышной свадьбы и кучи гостей. Валентина Ивановна накрыла праздничный стол, за которым собрались мы и Владимир с семьей.
Пригласить маму Димы я не рискнула, даже, не смотря на то, что с огромным трудом уговорила его навестить ее. Визит этот дался ему нелегко, но я безумно рада, что дело сдвинулось с мертвой точки.
В тот день, когда мы возвращались от нее домой, муж всю дорогу молчал, а потом вдруг повернулся ко мне и сказал: «Я тебя люблю».
– Дим, он на тебя похож.
И правда, на моих руках сопела маленькая копия Шевца. Те же губы, надбровные дуги, так же лобик морщил.
– Он еще десять раз поменяется, – буркнул муж, но от меня не укрылась мелькнувшая на его лице горделивая ухмылка.
– Надеюсь, что нет…
Год спустя.
Дмитрий.
- Дмитрий Александрович! – затрещал селектор, – там опять эта звонит… Елена Полька. Что ей сказать?
– Пошли ее нахрен, Наташа!
– Я вчера посылала… Боюсь, она не
