мытарств стала ясна. Его собственный рассудок, его собственная способность выстроить логическую цепь событий и оценить ее с точки зрения профессионала опередила появление чужих воспоминаний.
«Наука, черт подери!» — таков был окончательный вывод Брянова.
Пауль Риттер поверил в старинную небылицу, и в этом оказалась его главная заслуга. Не только заслуга, но и удивительная загадка: как мог поверить в средневековую чертовщину ученый немец, сын военного, а сам воспитанник Гейдельберга времен индустриального материализма!
Брянов задал ему вопрос, но, просидев несколько минут в тишине, опять не дождался ответа.
Итак, сначала поверил Пауль Риттер, а следом поверили люди из общества Анненербе, имевшие финансовые возможности. Те люди действительно имели склонность верить всякой чертовщине… Остальное было делом техники и терпеливого ожидания сроков.
Пауль Риттер сумел законсервировать вирус в разных мутационных фазах: криогенные методики, герметизация, еще что-то… вполне примитивное, тех довоенных времен.
«Но, выходит, ты сам должен был заразиться чужими воспоминаниями, — сделал вывод Александр Брянов. — Зачем?..»
Пауль Риттер смолчал, но Александр Брянов догадался и вспомнил — скорее догадался, чем вспомнил. В герметичном объеме, защищенном от воздействия электромагнитных полей, Риттер просто-напросто соединил «воды» полнолуния и новолуния. Далее «согласно рецепту»: по три капли в каждый глаз. Риск был… но оправдался. Следующий этап: в течение нескольких секунд внимательно посмотреть на колбу со смесью. Вирус, попавший в организм, обладал таинственным излучением и с близкого расстояния мог заряжать начальную форму новой информацией. Местонахождения чужих кладов Пауль Риттер не вспомнил, а последующие эксперименты на шизофрениках подтвердили, что память самого Риттера или ее фрагменты заполнили информационную систему вируса.
Главный вопрос — вовсе не технический, а философский — «Зачем?» — оставался неразрешен.
«Этот морячок, допустим, влип случайно… Бандюга или нищий польстился на чужое золотишко, — рассуждал Брянов, невольно надеясь, что ученый-микробиолог Пауль Риттер ясно слышит его мысли, переходящие в шепот. — Тебе-то зачем вся эта чертовщина? Ты-то что за нее так ухватился?! Сукин ты сын, ведь другим пришлось расхлебывать!.. Тебе ведь зачем-то понадобилось в эту пакость поверить, загореться идеей… Неужто какие-то тайные знания каких-то там колдунов… магов Атлантиды, что ли? Жариться им всем в аду на сковородках — и ладно! Ты-то зачем туда сунулся… Не похож ты на замороченного алхимика, хоть убей, не похож! Смотри, какая женщина у тебя красивая! Как тебе с ней хорошо было!.. Деньги?.. Вроде не особо тебе платили, что-то не заметно там у тебя роскоши… Слава? Какая тут, к черту, слава, если результат — миллиарды умалишенных… и кстати, с тобой во главе… Недоговариваешь ты чего-то, разлюбезный ты наш Herr Ritter, такой вот ты херр… и очень плохо делаешь, скажу я тебе…»
Пока Александр Брянов вел медиумический допрос души Пауля Риттера, в читальном зале Музея морских путешествий появился еще один посетитель.
Он был замечен по вспышке света в двери, отделявшей теперь дневную ясность неведения от темени опасных для смертного знаний.
Человек — седой, согбенный старичок в клетчатом пиджаке, одной рукою опиравшийся на трость, а другой прижимавший к груди то ли книжку, то ли толстый журнал, — остановился там, между светом и сумраком, затем обернулся назад — тут Брянов приметил у него черные колесики очков, как у слепых в старину, — и, кивнув кому-то, кто остался в областях света, двинулся в глубину зала.
Он шел неторопливо, действительно как слепой, тщательно удостоверяясь, что можно пройти там, где он хочет, — и явным его намерением было приблизиться к единственному, кроме него, живому обитателю этого книжного заповедника.
Наконец Брянов спохватился: так пристально наблюдать за каждым шагом старика, пусть и слепого, было уже просто неприлично. И он вернулся в область заморских болезней и поветрий, стал листать книгу дальше, замечая, что Пауль Риттер остается равнодушен ко всем прочим «антоновым огням» и «пляскам святого Витта».
Теперь он невольно прислушивался к осторожным движениям старика, подступавшего к его уютному уголку, а затем — устраивавшегося за соседним столом.
«Ну, этот дед как пить дать из Анненербе! — мелькнула у него мысль. — То-то библиотекарша спрашивала, как долго я тут просижу… Как только я взял эти книги, она позвонила ему. Я иностранец, и это ее сразу насторожило. Тут заговор…»
Теперь он весь превратился в слух, продолжая невидяще разглядывать жутковатые средневековые картинки, изображавшие корчи и судороги каких-то несчастных.
Предчувствие не обмануло его.
Сначала тихо щелкнула кнопка настольной лампы и стало немного светлее… Старик зашуршал страницами, потом затих совсем, а потом, через несколько мгновений, проговорил едва слышно по-немецки, хотя по-немецки в этих стенах все равно получилось громко:
— Вам привет от Элизы…
— Danke schön… (Большое спасибо). — Конспирацию Брянов счел излишней и продолжил на том же, неродном ему языке: — Можно узнать, долго вы берегли для меня этот «привет»?
Он ответил шепотом, не отрываясь от книги, а потом повернулся к старику и, встретившись взглядом с черными колесиками, тут же невольно опустил глаза.
— Чтобы донести его вам, — очень неторопливо отвечал старик, — я прежде всего старался беречь собственное здоровье.
Брянов повернулся к старику вполоборота, но притом вовсе не поднимал глаз, разглядывая темный пол. Он приказал себе не пользоваться, вероятно, уже открывшейся у него страшной способностью.
— Вам известна такая фамилия: Гладинский?
Старик снова зашуршал и какое-то время отмалчивался. Осторожно приподняв голову, Брянов заметил, что старик сдвинул очки на лоб и совершенно по-зрячему что-то сосредоточенно пишет на большом листе бумаги, который раньше был явно припасен заранее между страницами журнала.
Через несколько секунд перед его глазами появился белый лист с двумя неровными строками у самого верхнего края. Брянов поднес его ближе к своему свету.
«Гладинский П. Е. (было написано — Gladinski Р. Е.) работал с нимтри года над одной проблемой. Из русских эмигрантов. Член Анненербе. Место жительства мне неизвестно».
Брянов принял правила и оставил чуть ниже свою реплику, в отличие от игры «в чепуху», не загнув верхний край.
«Зачем емубыла нужна эта работа?»
Старик взял лист неловко, почти смял его. Краем взгляда Брянов заметил, что у него задвигались брови и он принялся ворочать во рту вставной челюстью. Пришлось ожидать несколько минут, пока старик размышлял над вопросом, явно озадачившим его.
— Теперь я знаю, вы — действительно русский, — проговорил он вслух как будто с облегчением.
Брянов вздохнул и развел руками, а старик принялся писать. На этот раз буквы стали крупнее, прямее, и все сообщение заняло почти половину листа.
«Мои сведения ограничены. Я
