— Осмотр закончен, — сказал Сейрон. — Как насчет перекусить с винишком?
Хорманн с улыбкой глянул на него. — Дичь?
— Конечно. Должно же ружье bногда стрелять. C овощами и фруктами полегче. Что касается вина...
Они спустились вниз.
— Пообедаем в гостиной, — с жеманством в голосе пропел Сейрон. — Там обстановка побогаче. Сегодня большой день... Как-никак возвращение блудного сына.
Хорманн подозрительно уставился на него. Потом покачал головой. Он подумал о Жаке Делишере, и у него засосало под ложечкой.
— Накрою на стол, — прервал его мысли Сейрон. — Слуги ушли в отпуск. И надолго...
— Вы, похоже, относитесь ко всему философски. Завидую. Кстати, сколько вам лет?
— Я родился, когда строилась база Доппельмейер!
— Доппельмейер! Погодите... 1995 год. Не может быть! Сейчас идет... Шестьдесят восемь лет! Вам шестьдесят восемь лет?!
— Все шестьдесят восемь, — подтвердил Сейрон. Он исчез, вернулся с двумя выщербленными тарелками, одним ножом и парой погнутых вилок и разложил все на подоконнике. — Теперь остается стол...
Хорманн двинулся за ним в зеленую комнату.
На стенах висели обрывки выцветших обоев и рамка, где когда-то красовалась репродукция Матье. Ставни прикрывали окна без стекол. Где-то в углу трещал сверчок. Единственной мебелью был одноногий столик, который Хорманн хорошо помнил. Старик Делишер частенько присаживался за него и делал в блокноте быстрые записи.
— Он иногда занимался исследованиями, не так ли?
Хорманн едва не вздрогнул. Его взгляд медленно перешел на лицо Сейрона — оно выражало любопытство. Он пожал плечами.
— Действительно. Время от времени.
— Я слыхал, что он занимал крупный пост еще при Малере...
Хорманн поднял столик и перенес его в гостиную.
— Да, — ответил он. — Он не терял связи со столицей. Но политика его не очень интересовала... А столик хорош. На него и Генрих VIII с удовольствием поставил бы бокал вина.
— Как, впрочем, и сир Жан де Бомон де Серв! — расхохотался Сейрон, направляясь в сторону кухни.
— Дедуля, — крикнул вслед ему Хорманн. — А сколько раз в день вы обычно едите?
— Не называйте меня дедулей! Я всегда был холостяком...
Обычно ем раз в день. В полдень. В саду приятно устраивать пикник.
Хорманн промолчал. Он подошел к окну. Небо побелело от жары. В тишине прогудел шмель и исчез в лопухах. Хорманн уставился на цоколь статуи. И вдруг ощутил нетерпение от желания приступить к делу.
Он заглянул в кухню.
— Пока вы готовите пир, я займусь лошадью.
— Не пользуйтесь насосом. Он давно не работает. Зачерпните воды из колодца. Насчет овса не знаю. Трактора его не едят...
Хорманн пересек прихожую, вышел на солнце. Ветер вздымал фонтанчики пыли. Лошадь давно перебралась в тень амбара.
Хорманн пересек двор, распахнул ворота. Внутри ржавел трактор. Покрытый толстым слоем пыли, он выглядел вполне целым.
«Странно, что он никому не приглянулся. Даже Сейрону. Впрочем, смыслил ли тот в технике?»
Он вышел за лошадью, завел ее в темный угол позади трактора. Бросил взгляд,в открытые ворота. Двор был пуст. Сейрон готовил завтрак — следовало управиться за несколько минут.
Хорманн вернулся к лошади. К седлу были приторочены два кожаных мешка. Он расстегнул их и извлек дюжину стекляшек и катушку с проводом. Положил все на землю и снял с лошади седло и уздечку. Потом отделил от нее удила и поместил рядом со стеклянными вещицами и проволокой.
Затем приступил к работе. Движения его были быстры и точны — тренировки не прошли даром. Он не имел права на ошибку. Но в душе таился страх перед тем, что произойдет в случае неловкого движения.
Он укрепил четыре стекляшки на стене, а остальные соединил проводом, сверкающим словно золото, когда на него падал случайный луч солнца.
Расслышав звон посуды, выглянул наружу и улыбнулся.
Потом быстро укрепил странную сетку на стене. Взял удила. Что-то щелкнуло, предмет вывернулся наизнанку и занял место в центре рукотворной паутины. Наконец Хорманн остановился. Лицо его истекало потом, а одежда, казалось, прилипла к коже. Он уже отвык от жары и давно не жил в таком напряжении, как последние дни.
Он наклонился, зачерпнул горсть пыли и припудрил сооружение на стене, чтобы оно не бросалось в глаза с первого взгляда.
«Если Сейрон войдет, — усмехнулся он про себя, — на второй взгляд времени у него не останется...»
Теперь следовало отправить первое донесение. Он надеялся, что второе будет сигналом к возвращению.
Хорманн наклонился над бывшими удилами и закончил регулировку. Пот заливал глаза, и приходилось сдерживать дыхание, чтобы лучше слышать. Ему не хотелось применять оружие против Сейрона. Спокойней было исключить любые неожиданности.
Он коснулся указательным пальцем кнопки, и странное сооружение налилось слабым сиянием. Провод и стекляшки засветились.
Хорманн медленно произнес позывные и коротко отчитался. О Сейроне он упомянул лишь для очистки совести.
Когда он закончил говорить, ему показалось, что одежда его срослась с кожей.
«Самое трудное позади, — мысль доставила ему удовольствие. — Теперь остается завершить миссию».
Он отыскал ведро и вышел под обжигающее солнце.
Ограждение колодца растрескалось, но вода была холодной. Хорманн даже узнал ее вкус.
Он напоил лошадь, вышел из амбара и медленно направился к крыльцу. В дверях показался Сейрон.
— Еще мгновение, и повар поставил бы вас к стенке. Рагу перестоит и станет волокнистым!
Они уселись друг против друга, и Хорманн невесело улыбнулся — слишком узок был их импровизированный стол. Хлеб лежал на тряпке, расстеленной на полу. А на столе едва хватило места для графинчика с розовым вином и тарелок с дымящимся рагу.
— Сейрон, вы сибарит, вынужденный жить по обстоятельствам.
— Ни одно событие никогда не испортило мне аппетита.
Надеюсь, вам тоже.
Хорманн засмеялся. Недоверие уходило куда-то вглубь, а вместе с ним и холодный страх неудачи. Он отпил вина, оно оказалось превосходным. Все складывалось удачно. Вскоре он выполнит трудную миссию.
— Кстати, Сейрон, — сказал он, приступая к рагу. — Может, расскажете о себе?
Сейрон осушил стакан, удовлетворенно цокнул языком и откинулся назад. В его удивительно живых глазах вспыхивали огоньки, но лицо было лишено всяческого выражения.
«Словно кора дерева, — подумал Хорманн. — Он напоминает старого демона... Может, он наделен колдовской властью?»
Где-то в глубине души прятался колючий страх.
— Я никто, — сказал Сейрон. — Больше никто. Вернее... как вы меня назвали?
— Сибарит.
Он поднял вверх указательный палец.
— Вот-вот. Сибарит. Вы знаете, когда-то я был очень богат. Жил в громадной вилле, набитой всяческими безделушками, с видом на море. Второй такой не было...
— Вы серьезно?
Старик кивнул.
— Совершенно серьезно. Это было слишком давно. Тогда еще и слыхом не слыхали о роялистах. По крайней мере, о наших. Бомон, наверное, зачитывался баронессой Орси. Испания и Португалия были разъединены, а неосоциализмом еще никто не увлекался. Монако оставалось княжеством, я жил в нескольких километрах от него, а вторжение французов выглядело, как заезженная шутка...
— Вы думаете, Бомон не читал в детстве ничего серьезнее баронессы Орси?
Сейрон поглядел на него.
— Я знаю одно. Реальность — пустая вещь, Хорманн. Эта эпоха минует, как и остальные. В Бомоне столько же культуры, как и голубых кровей...
— Голубых кровей? Я думал, генетики Малера...
— Ц-ц-ц! Возьмите еще мяса. Я поделюсь с вами кое-какими соображениями.
Сейрон унаследовал от отца небольшой заводик по производству электронных приборов. В тридцать лет ему удалось подписать контракт с Международной Космической комиссией для поставки аппаратуры на первые фотонные корабли.
— Вы представляете, о каких суммах шла речь? Только запуск «Самофракии» к Нептуну мог прокормить меня и моих потомков, обзаведись я ими.
Хорманн покачал головой. Они перешли к овощам — к довольно жесткой репе.
— А «Ланжевен»? — спросил он.
— Вы жестоки. — Сейрон усмехнулся. — Подвела не электронная система. Был саботаж.
— Саботаж? Тогда?
— Я говорю не о роялистах, а об азиатах. Хотя не знаю, зачем им была нужна та катастрофа... Вы знаете, что там спасся один человек?
— Нет. Всегда сообщалось, что погибли все.
— Одному удалось спастись... Он прожил еще несколько часов. Хотя сошел с ума.
Хорманн промолчал. Его мозг пробудился. Мысли кружились в быстром хороводе. Неужели Сейрон говорил правду? Или?..
— Как же случилось, что вы теперь сидите здесь и едите репу?
— Люди прево взорвали мой завод. Я помогал республиканскому Сопротивлению. И не рвал с друзьями в Монако.
