Летом, когда и самому Песку от жары становится невмоготу, он, обезумев, пускается в пляс. Песчаным хороводам становится тесно в Сахаре, и море перестает быть преградой. Пыль от дикой пляски долетает до Европы и даже попадает в Антарктиду. Средиземноморские народы говорят тогда, что задул сирокко.
— Сегодня будет песчаная буря,— сказал Салум,— нужно успеть добраться до Тессалита.
Западногерманские пустынники пропустили слова нашего проводника мимо ушей и остались ждать, не захватит ли их кто в сторону Алжира, а если будет мощный тягач — тогда оттащит и фургон до ремонтной мастерской.
Несмотря на поднимавшуюся в воздухе желтизну, которая всплывала, как жир на кипяченом молоке, Салум был невозмутим. Его спокойствие передалось мне, и я спросил:
— Салум, а где ты обучаешься водить машину и почему у тебя такая странная профессия?
— Вообще меня Мубарек учил. Где в пустыне автошколу найти? Некому права выдавать. Дорог тоже нет. Получается так: есть машина — ты шофер, нет машины...— Салум развел руками.— У меня нет машины, а клиентам нравится, когда проводник умеет водить машину — таких быстрее берут, им лучше платят, считают — от них больше проку. Но ни один чиновник, сколько ему ни посули, не согласится написать тебе в паспорте «шофер», если у тебя нет хотя бы мопеда.
Позже, в Тессалите, я убедился, что профессия «ученика шофера» весьма популярна в поселке. Находились там и такие, кто просидел в подмастерьях по десять-пятнадцать лет, так ни разу и не побывав «за баранкой». Вот таким странным образом автомобилизация сказывалась на жизни людей пустыни. Салум был прав: «ученик шофера» в Сахаре звучит привлекательнее и перспективнее (в смысле доходов), чем имгад — козопас.
Традиции и амбиции
Предсказания Салума насчет бури стали сбываться, стоило лишь нам притормозить на центральной площади Тессалита. Окруженная со всех сторон стоящими на возвышении глинобитными домиками песчаная площадь напоминала впадину, куда ручейками сбегали детишки со всего поселка. Мне в начале показалось, что ветер лишь подхватил пыль, поднятую любопытной детворой, но земля «задымилась» повсюду. У поверхности пыль дрожала и дергалась из стороны в сторону. Раздались раскаты грома. Создавалось впечатление, что некий великан вздумал выбить ковер. С каждым его ударом пыли становилось все больше. Закружились волчком песчаные воронки, потом они вдруг разом подпрыгнули и как по команде, подхваченные ветром, вытянулись параллельно земле в струи.
Песок больно хлестал по лицу и рукам, и нельзя было разобрать, что причиняет большее страдание — сами удары или обжигающая температура песчинок. Желтая муть поднялась выше домов, и средь бела дня Тессалит со всеми четырьмя десятками своих глиняных домиков погрузился в туман. От пыли невозможно было спрятаться даже в машине. Она все равно лезла в глаза, уши, рот. Ощущение такое, будто проглотил кусок глины, а тебе пихали и второй, и третий, и некуда бежать из этой столовой.
Мы сидели, не высовываясь из кабин. Дети жались к стенкам жилых построек и во все глаза наблюдали за приехавшими. Вдруг они что-то закричали нам и стали махать в сторону одной из хижин. На пороге стоял человек в униформе и жестом приглашал к себе.
За несколько веков до того, как в Сахаре появился радиотелеграф, в крупных торговых центрах — Томбукту, Каире, Кано — были люди, предсказывающие прибытие караванов. Даже теперь в отдаленных оазисах найдется старец, который назовет день и час, когда под пальмами появятся новые люди. В Тессалите предсказателя не было, поэтому о нашем приезде предупредила телеграмма из Бамако. Единственный человек, который об этом знал, был начальник таможни и главный пограничник по совместительству. Он-то и зазывал нас к себе в контору.
В глиняном домике таможни обстановка была аскетическая. Двери не было. Вместо нее висел лоскут темной казенной ткани. Под потолком сиротливо качалась лампа без абажура. На окнах — современные плотные алюминиевые жалюзи, а на стене, как и положено всякому государственному учреждению,— портрет президента Мусы Траоре и карта Мали. В таможню вызвали хозяйку отеля и страхагента и попросили заняться нами.
На улице Салума будто подменили. Он вдруг потребовал, чтобы ему оплатили половину причитавшихся за дорогу до Гао денег. Однако сумма уже десятикратно превысила ту, о которой договорились в Бордже. Я не мог поверить — на глазах разыгрывалась сцена, типичная для караванных путей прежних веков. Англичанин Александр Лэнг, чей маршрут через Сахару в 1826 году частично совпадал с нашим, жаловался в письмах, что вынужден постоянно доплачивать сверх договоренной суммы. Однако потом с Лэнгом обошлись еще более жестоко. Сопровождавший его шейх Бабани, пытаясь завладеть имуществом путешественника и членов его экспедиции, сговорился с туарегами. Во время ночного нападения спавший Лэнг даже не успел схватиться за оружие. Его посчитали мертвым и только поэтому не добили.
У нас требовали деньги в размере, ни много ни мало, месячной зарплаты французского рабочего. Такой суммы выплатить не могли, да и были опасения, что, согласись мы на это, аппетиты проводника могли бы возрасти.
Дело дошло до того, что пришлось обратиться в полицию. Не знаю, кого из туарегов отбирают на службу, но полицейских уважают здесь не меньше, чем вождей-аменокалов. Вожди одновременно являлись и верховными судьями. Они улаживали все споры. Теперь эти вопросы побольшей части решались в полицейском участке.
К чести тессалитской полиции, справедливость восторжествовала. Нам предложили сменить гида, и, чтобы не было никаких потом осложнений, здесь, в полиции, составить договор. Документ, заверенный двумя полицейскими чинами и скрепленный гербовой печатью, гласил, что от Тессалита до Гао за вознаграждение в тысячу французских франков нас поведет «шофер» Али Диалло.
До сих пор, утверждают исследователи Африки, среди туарегов выделяются три социальные группы: знать, вассалы и рабы. Согласно легенде благородные туареги пошли от Тин-Хинан — мифической праматери, а вассалы — от ее служанки Така-мат. Знать раньше промышляла разбоем, ей также принадлежали земли. Она стояла на вершине общества и жила за счет вассалов, разводивших верблюдов и мелкий скот. Знать, по словам путешественников, выделялась высоким ростом и светлой кожей, вассалы же были темнокожими, возможно, сохранили черты древнего населения Сахары. И знать и вассалы держали чернокожих рабов.
Наверное, из-за высоченного роста и рассудительной речи, Али сразу был причислен мной к благородным туарегам, несмотря на смуглый цвет кожи. Он держался с достоинством и не спеша, широкими шагами ступал по прибитому дождем песку в больших, новых найлах. В числе немногих Али мог позволить себе ходить в ненастную погоду в белой гандуре — длинной до пят рубахе без рукавов. «Шофер»...
Поглядев на лишившуюся заднего стекла машину, он покачал головой:
— Нужно идти к мастеру-инеден. Ведь если поедете дальше, пыль замучает и кто-нибудь обязательно залезет.
— Неужели здесь можно найти стекло для «Нивы»? — удивился Олег.
— Стекла, конечно, не найдут, но заделать проем смогут,— ответил Али и послал одного из крутившихся под ногами мальчуганов предупредить мастерового.
Инеден-ремесленники занимают у туарегов положение особое. Они не относятся ни к знати, ни к вассалам. Им, подобно кузнецам по всей Африке, часто приписывают знакомство с оккультными силами, поскольку инеден подвластны дерево и металл, известны тайны составления красок. Оттого и живут они обособленно. Нам тоже пришлось ехать на окраину поселка.
Слесарную мастерскую определить было легко. У входа валялись железки, куски автомобильных кузовов, среди которых затесался остов наших «Жигулей». Видимо, в силу традиций другие дворики держались на некотором удалении от синих ворот мастерской — живущие там твердо знали, что в отличие от меди железо — «нечистый» металл, и сами кузнецы — тоже «нечистые». Но обойтись без кузнецов не могли. Вот и приходилось «терпеть» соседа.
Раньше инеден изготовляли благородные клинки (обязательно с медной рукоятью), щиты из кожи антилопы (обязательно с медными заклепками), браслеты из мрамора, которые воины надевали на обе руки выше локтя. Браслеты предохраняли воинов от сабельных ударов и обладали якобы магическим действием, придавая силы хозяину. Кузнецы, чьи мастерские располагаются вблизи караванных путей, в том числе и кузнецы Тессалита, постепенно переквалифицируются в авторемонтников.
Уэшхазам, лучший слесарь Тессалита, вышел нам навстречу. Невысокого роста, моложавый, в прожженной спецовке и грубых черных ботинках на толстой подошве, какие выдают у нас дорожным рабочим, он совсем не походил на жителя, пустыни и уж никак на заклинателя оружия и браслетов. Завидев нас, растерялся и своим видом напомнил практиканта, впервые попавшего на завод.
