— Замаскируйтесь так, чтобы немецкие танкисты вас не обнаружили. Пусть думают, что авиация и артиллерия сделали свое дело. Полагаю, большей частью они пойдут по дороге, на стык с лесом. Там в глубине их будет ждать вторая батарея...
Замысел командира дивизиона на батареях поняли.
Только прекратился артиллерийский налет, на горизонте снова показались танки. Приникнув к стереотрубе, Криклий насчитал пятьдесят четыре машины. На тридцать минут, позиции дивизиона замерли.
Криклий, наблюдая за движением танков, радовался. Они шли именно тем маршрутом, который он предполагал,— в основном по дороге и параллельно ей. За танками двигалась мотопехота.
Громада, которую отчетливо видел перед собой Криклий, катилась в направлении второй батареи. Капитан попросил к телефону командира:
— Танки вам еще не видны? А мы уже и видим и слышим. Держись, лейтенант! Держись, Родь!
Колонна немцев втягивалась в «мешок». Криклий предупредил Рябченко и Быкова:
— Огонь открыть после первых выстрелов второй батареи.
Минут через двадцать до НП командира дивизиона донеслись выстрелы второй батареи. Криклию показалось, что стреляли не два орудия, а все четыре, и ритм ударов так участился, что капитан даже усомнился: наша ли это батарея стреляет?
Передние танки замешкались. Два из них уже горели, а задние напирали. Ровно через три минуты по этому скоплению вражеской силы ударили все четыре орудия первой батареи и два — третьей.
Стальные машины заметались, подставляя свои борта и гусеницы для ударов прямой наводкой. Вот еще один остановился, дымит, еще, еще... Пехота залегла. Танкисты начали разворачивать машины. Раздалось множество беспорядочных залпов. Танки окутались дымом. Сердце Криклия часто билось от возбуждения.
Он связался со второй батареей:
— Танки наседают, удержитесь?.. Двиньте пару раз осколочным и по пехоте.
Отчетливее всего слышал командир, как стреляли орудия третьей батареи, они были ближе всего к его НП. И поэтому он сразу заметил, как одно орудие прекратило стрельбу.
— Что случилось, Рябченко?
— Смято орудие...
— Гранаты! Гранаты пускайте в ход!..
Нелегко было и батарее Быкова. Вышли из строя два наводчика. Один ранен, другой убит наповал. У первого орудия за наводчика встал командир огневого взвода гвардии младший лейтенант Горлов. У другого — парторг батареи гвардии лейтенант Шашин. Орудия раз за разом посылали по танкам бронебойные снаряды. Вот Шашин увидел, как замер один фашистский танк, потом еще один... По-снайперски расстреливал вражеские танки командир орудия Лычак. На его счету три танка. А бой гремит, продолжается.
Командир батареи Быков, когда увидел лавину танков, повернувших к его позициям, начал считать их. Получалось почти по десять на каждое орудие. Артиллеристы по его команде повели прицельный огонь. Вскоре вокруг Быкова взметнулись комья земли. Со свистом полетели осколки. Осыпаемый землей, он не обращал внимания на разрывы снарядов и подавал команды. Инстинкт самосохранения требовал лечь, спрятаться, вжаться в землю, а он стоял, открытый всем пулям. Если бы лег, то не увидел бы танков, не смог бы определить расстояние до них и точно подать команды. Среди разрывов, пороховой гари и едкого дыма он заметил, что с левым орудием первого боевого взвода случилась какая-то беда. Оно вмиг замолчало. Быков не видел, не знал, что ранило сразу троих из расчета... А тут гитлеровский танк недалеко и движется прямо на его позиции. Если он доберется туда, то не только левое орудие, но и вся батарея может погибнуть. Быков бросился на позиции первого взвода, хотя сознание подсказывало: не успеет. Но он все же бежал и махал руками, кричал во все легкие, чтобы его услышали подчиненные, чтобы увидели, какая беда грозит их батарее.
Фашистский танкист видел бегущего человека и мог очередью из пулемета сразить его. Но почему-то не сделал этого. Возможно, понял, что бежит офицер, и предвкушал: орудие сейчас накроют гусеницы, а офицер будет взят в плен.
Артиллеристы увидели своего бегущего командира. Раненные, окровавленные, собрав последние остатки сил, поднялись, поддерживая друг друга, Кутаев, Огонян и Баширов. Танкист выпустил на позицию один снаряд, второй... И вдруг раздался ответный выстрел орудия. Танк остановился, повертелся на одной гусенице и замер. Добежав до позиции, Быков встал у орудия за наводчика...
Незадолго до окончания сражения осколком снаряда тяжело ранило в голову командира дивизиона. Санитары быстро перевязали Криклия и приготовили носилки, но он наотрез отказался.
— Я смогу идти. Возьмите тех, кто без сознания.
Морщась от боли, он приказал передислоцировать штаб и третью батарею, у которой осталось одно орудие, ближе к позициям Быкова,— там идет бой, там скучились немецкие танки. Со второй батареей связи не было, оборвалась. Командир послал туда связного и приказал явиться с данными в расположение первой батареи. Он будет там. Надо помочь Быкову.
Под покровом рощи перебирался Криклий, превозмогая острую боль, на батарею Быкова. Бой то затихал, то вспыхивал с новой силой. Незадолго до прихода Ивана Ильича под гусеницами танков погибли два орудия и оба орудийных расчета. Но и стальные мг шины врага нашли здесь свою гибель — их остовы дымились чуть в стороне.
Капитан добрался до места на заходе солнца. Сильно беспокоила рана. Но он держался стойко. На батарее Криклий узнал, что ранены Быков и политрук батареи Лемешко; уцелели два орудия, их расчеты. Узнал он и самое страшное: часть его дивизиона и 39-й стрелковый полк, который они поддерживали, попали в окружение.
Собрав последние силы, Криклий продолжал руководить боем. По его приказу установили оставшееся орудие третьей батареи, которое артиллеристы перетащили сюда на руках, и теперь уже три орудия били по врагу.
Долгих три часа длился этот жестокий бой. Фашисты на этом участке не прошли. Дивизион капитана Криклия стоял насмерть. Одна только батарея Быкова уничтожила одиннадцать танков. Поединок с фашистскими машинами артиллеристы выиграли. Противник понес огромные потери. На поле боя осталось 32 вражеских танка. Немцам пришлось изменить направление и уйти на Терновку.
До захода солнца дрались артиллеристы. А когда наступили сумерки, 34-й полк Трофимова и остатки дивизиона Криклия, ведя бои с пехотой врага, вышли из окружения и заняли оборону по реке Бабке.
Капитана Криклия сразу же отправили в госпиталь, где он от тяжелого ранения в голову на второй день скончался.
Григорий Резниченко Старший лейтенант Быков за это сражение удостоился звания Героя Советского Союза. Капитан Криклий был награжден только что учрежденным орденом Отечественной войны I степени.
П риезжая в ГДР, я всякий раз осознаю, что нахожусь на немецкой земле, лишь когда поезд останавливается у закопченного здания железнодорожной станции, под окнами которого пышно цветет розовый куст.
Куст осыпают пылью мчащиеся мимо поезда, секут частые дожди, но он цветет. Цветет в самых, казалось бы, неподходящих условиях, являя собой символ домовитости и обжитости.
Не помню, как родилась эта ассоциация. Может быть, причина — сказки Андерсена, которого я в детстве считал немецким писателем. В памяти всплывали окошки с розовыми кустами, взявшиеся за руки Кай и Герда.
Я рос, учился, узнал, что Андерсен — не немец, а датчанин; сказочные представления о Германии сменились знанием ее действительной истории. Но с каждым приездом в ГДР во мне крепло убеждение, что любовь к цветам, особенно к розам,— не почерпнутая из книг, а подлинная черта немецкого характера.
В ГДР в глаза прежде всего бросается необычайная ухоженность пейзажа. Поля распаханы по самую кромку леса, фруктовые деревья, обступающие автодорогу, побелены, возле каждого коттеджа — небольшой цветник.
В последнее время горожане интенсивно обзаводятся садовыми участками. У нас бы их назвали «микродачами» — настолько малы их размеры. Желая дать вам представление о величине своего участка, владелец обязательно назовет его площадь в квадратных метрах. Но как же ухожен этот клочок земли, отвоеванный у наступающих новостроек, как используется каждый квадратный метр! Стоит отъехать от центра Берлина всего лишь несколько остановок на надземном метро «эсбане», как обязательно увидишь зеленый оазис среди бетонного многоэтажья. Побеленный летний домик в одно окошко, узенькая тропинка, выложенная из каменных плиток, скамейка-качели, две-три вишни, или яблони, или кустик смородины... И обязательно цветы. Как правило, розы.
К обилию цветов в стране постепенно привыкаешь. Но все равно захватывает дух, когда попадаешь на Международную садовую выставку в Эрфурте. Безбрежный цветочный океан, легко колышущийся под нежным июльским ветерком, совершенство снежно-белых, кроваво-алых, нежно-розовых, лимонно-желтых бутонов...
