Комплекс художественных задач, решаемых с помощью природного света, — такова сущность термина «световая архитектура» применительно к архитектуре прошлого. Но сегодня световая архитектура — это не только умение пользоваться дневным светом.
Сегодня жизнь города не затихает с наступлением ночи. Сегодня вечерние часы не менее интенсивны, чем дневные. Значит, и архитекторы должны думать об архитектуре, пластике, цветовой отделке зданий, улиц, ансамблей — в применении не только к дневному, но и к вечернему освещению.
Пройдитесь по вечернему Ленинграду. По Невскому проспекту. Аничков мост, кони, вставшие на дыбы над изогнутой поверхностью моста. Разворот колонн Казанского собора. Золотая игла Адмиралтейства. Насыщенная, эмоционально-разнообразная смена архитектурных комплексов. Человек не успевает позабыть впечатление от одной красоты, как перед ним открывается другая... Сегодняшняя техника освещения позволяет не только сохранить художественные образы дневной архитектуры города, ансамблей, зданий, но и обогащать их с наступлением вечера. Вспомним недавно осуществленную подсветку Московского Кремля. Древние башни его с наступлением вечера смотрятся неожиданно ново.
В мировой практике есть ряд интересных примеров решения вечерней архитектуры города.
Для Парижа, например, характерно стремление сохранить пространственность площадей и проспектов города, акцентировать главные архитектурные ансамбли, связать город со световыми воротами — аэропортами. Световой ансамбль Парижа — это многокилометровый его центр, и центр этого центра — Елисейские поля. Глубина пространства этого авеню создается на фоне белого света фонарей и реклам и прекрасно решенным интенсивным теплым светом Триумфальной арки... Итальянские архитекторы выделяют цветным светом наиболее ценные архитектурные памятники Рима, связывают их в единую светоцветовую сюиту, особенно выразительную на фоне обычной городской застройки. Днем солнце подчеркивает руины Форума и Колизея, мягкая гамма вечернего освещения Форума и красноватый свет, проходящий изнутри через открытые проемы Колизея, оживляют эти памятники, возвращают им ощущение жизни. В Риме свет — гид, чичероне...
Световая архитектура Нью-Йорка, как, впрочем, и других городов США, строится по принципам, далеким от эстетики. Вечером исчезают пространственность, форма и пластика — и только огни, яркие, броские, назойливые, зовут, приглашают, внушают, навязывают. Огни рекламы... Горький говорил о них: «царапанье глаз».
Для нас, конечно, неприемлемо вечернее освещение, которое диктуется интересами коммерции. Наши поиски идут по другому пути.
Если на первых этапах своего развития наука об освещении города была занята главным образом созданием такого освещения, которое обеспечивало бы безопасность движения, если позднее стали думать о повышении качественной стороны освещенности, то сегодня искусственное освещение рассматривается совершенно по-иному.
Намечающийся путь вечерней световой архитектуры наших городов можно проследить в экспериментальном проекте освещения Тольятти, на основе которого сделана попытка изучить и разработать научные принципы нормирования, расчета и проектирования архитектурного освещения городов.
Прежде всего городское искусственное освещение рассматривается как материал для создания на улицах и площадях городов светоцветовых композиций и ансамблей. Другими словами — огни на улицах города должны служить не только утилитарным целям, но и выполнять эстетическое назначение. Их функциональность должна быть неразрывно связана с художественностью. Это единственно правильное и экономичное решение проблемы вечернего освещения.
Далее. Вечернее освещение должно быть составляющей общего архитектурного и планировочного решения города. На смену случайному, хаотичному подсвечиванию зданий должно прийти проектирование художественного образа зданий, улиц города.
Но архитектор не должен обращать ночь в день, не должен подражать мотивам дневной архитектуры, его поиски следует направить на создание ансамблей, естественных для ночи.
Надо смелее вводить современные средства освещения, в частности, подобные природным светодинамические эффекты, помня, конечно, о том, что каждому архитектурному стилю свойственны свои индивидуальные приемы освещения и что одни средства хороши для современной архитектуры и другие для исторических ценных ансамблей.
И последнее — в этом далеко не полном перечне принципов — для наших городов, конечно, неприемлемо противопоставление окраин центру. С наступлением вечера центр города и его окраины связываются светоцветовым лейтмотивом и образуют впечатляющую световую панораму.
Так старая проблема света в архитектуре вновь вернулась к нам, но уже в другом виде, подтвердив свою неисчерпаемость и вечность.
Дерево, камень, глина и солнце
Одного рода дома следует строить в Египте, другого — в Испании... потому что одна часть земли лежит прямо под путем солнца, другая отстоит от него далеко, третья находится посредине между ними.
Витрувий
В ночи афинский Парфенон массивен и нерасчленен. Он кубичен и замкнут. Он не рассчитан ни на тьму, ни на серое низкое небо, ни на пасмурный свет. Ему нужно солнце.
Именно солнце вот уже двадцать пять веков каждое утро начинает выстраивать храм. Оно четко прорезает лучами безупречные вертикали колонн, замкнутые в горизонталях ступеней, архитрава и фриза. В каждом отчетливом углу портика, в единых прямых линиях фронтона, в строгой общей симметрии здания говорит гордость классического геометра, не помышляющего еще о Лобачевском. Геометра, для которого параллельность линий и равенство углов равноценны философским истинам.
Однако античный строитель не так простодушен и наивен, как может показаться тому, кто увидит в постройках лишь нехитрый геометрический этюд, правильный и соразмерный. Острием палки на чуть влажном песке или мелом на плоскости камня можно вычертить точный чертеж. Таким он и останется.
Другое дело — храм. Он стоит на покатой земле, он ослеплен солнцем и, наконец, окутан летучей воздушной стихией, Палладой, «синеокой богиней», по словам Гомера.
Поэтому вам не увидеть задуманного чертежа в готовой постройке. Чтобы воздушная перспектива и изменчивое освещение не нарушили архитектурного замысла, в строении Парфенона заранее предусмотрены «ошибки»: искривлена линия основания и кажется потому идеально прямой, утолщены удаленные элементы здания, концы балок и блоки колонн, и уравнены таким образом с себе подобными, прорезаны в колоннах вертикальные желобки — каннелюры, обогащающие восприятие колонн благородными градациями светотени. Каждая такая каннелюра подчеркивает стройность колонны, а так как их много, человеческому глазу не под силу заметить, что колонны вышли не совсем равной толщины. Кверху сами колонны чуть сужены и представляются припухлыми, будто не из камня они вовсе, а из плоти. Сходство с плотью довершает солнце, оно золотит теплом, будто пропитывает насквозь и оживляет камень.
Антика — это человек. И архитектура здесь не исключение. Пропорции колонн, их размеры, голова — капитель — все это соразмерно человеческой фигуре. Поэтому, когда изваянные Фидием скульптуры-кариатиды подменяют колонны, это выходит легко и естественно. Парфенон требует большого простора вокруг себя, на удалении, на фоне сини неба и далекого контура гор дорический строй колонн — периптер, опоясывающий прохладную сердцевину храма, смотрится торжественно, как строй людей (или, если угодно, богов, но очень похожих на людей), собравшихся на форум.
Все здесь — пространство, освещение, пластика, размеры — соответствует человеку. Они призваны укрепить в нем чувство собственного достоинства, приподнятости, героизма, призваны дарить радость при встрече с прекрасным.
Вся сила изобретательности, все искусство и умение строить сосредоточено только в членении.
Леон-Баттиста Альберти
Если античные храмы подставлены лицом к солнцу, солнцу, в котором нет недостатка под южным небом, где нескончаемо долог и светел день, где стены призваны спасать человека от зноя и слепящего света, то готика средневековой Европы стремится сберечь каждую крупицу света. Будто губка, кружевной собор старинной столицы Нормандии — Руана аккумулирует свет в бесчисленных своих ячейках — в средних широтах ведь его не так уж много, света. Здание, казалось, готово раствориться в воздухе, если бы не грубая материя камня, хотя и утонченного мастерами до крайности, до скелета.
День ясного солнца готический собор принимает торжественно, как дар, как удачу. Вы видите тогда, как он начинает мерцать и светиться, исполняя гимн свету, а роза на фасаде будто приходит в движение. И, даже не видя этого воочию, можно представить этот праздник по полотнам Клода Моне, на которых Руанский собор то горит расплавленным золотом под солнцем, то, остывая после полудня, превращается в многоцветный коралловый риф.
