Результаты соответствовали ожиданиям. Первые 150–200 миллисекунд мозговая активность оставалась ограничена зрительной затылочной корой, после чего распространялась на левую область «буквенной кассы». До этого никаких заметных различий между тремя категориями стимулов не наблюдалось. Затем псевдослова и псевдоомофоны активировали верхнюю височную область, в том числе левую planum temporale, которая отвечает за репрезентацию произношения звуков речи. Иррегулярные слова активировали левую среднюю височную область, которая содержит семантическую «зону конвергенции», и только позже вызывали вторичную волну возбуждения в слуховых областях. Наконец, семантические области практически не реагировали на псевдослова, лишенные смысла, но срабатывали, хотя и с опозданием, на омофоны вроде «hed».
Результаты этого эксперимента прекрасно согласуются с данными огромного количества психологических исследований, посвященных чтению. Чтобы понять слово, его обязательно нужно произнести мысленно? Или же стадию проговаривания можно пропустить и перейти от буквенной цепочки сразу к ее значению? Возможно и то, и другое: все зависит от самого слова. Употребительные слова, а также те, которые пишутся не так, как произносятся, направляются прямо в лексические области средней височной доли – в эксперименте Симоса скорость ее активации служила надежным фактором скорости называния. Редкие и неизвестные слова, а также те, что произносятся так, как пишутся, испытуемые сначала проговаривают мысленно, задействуя слуховые области верхней височной доли, и лишь затем восстанавливают их значение. В эксперименте Симоса скорость называния таких слов определялась задержкой, с которой «вспыхивали» слуховые области.
Ограничения мозга и культурное многообразие
Немного разобравшись в системе маршрутов, которые наш мозг использует для чтения, мы можем вернуться к вопросу о том, как он справляется с разными видами письменности. Многочисленные мировые системы письма характеризуются разной степенью орфографической прозрачности (рис. 2.20) [205]. Некоторые языки, такие как итальянский, обладают понятной системой правописания с простыми правилами и минимальным количеством исключений: если вы знаете, как произносятся буквы, то можете прочитать любое итальянское слово или псевдослово. Другие языки менее прозрачны. В английском, например, одна и та же буквенная цепочка «ough» читается по-разному в словах «tough» [tʌf] и «though» [ðəu]. В подобных языках правил конверсии недостаточно. Чтобы читать написанные слова вслух, необходимо обладать обширным лексиконом. Без него восстановление произношения слова невозможно. Правила преобразования букв в звуки, конечно, существуют, однако бесчисленные исключения требуют постоянного обращения к лексической памяти.
Китайский и японский языки, очевидно, расположены на другом конце шкалы орфографической прозрачности. Носители этих языков вынуждены запоминать тысячи знаков (для ежедневного чтения достаточно около 7000 китайских иероглифов, хотя в литературе используется до 40 000). Каждый из них должен быть соотнесен с определенным устным словом. Эти соответствия не всегда произвольны – в действительности многие китайские знаки содержат фонетический маркер, который читается относительно одинаково: одна форма читается [ма], другая – [ти] и так далее. Однако этих маркеров, как и исключений, существует так много, что говорить об орфографическом правиле едва ли уместно. Китайская письменность в основном опирается на вероятные ассоциации между знаками и звуками речи, которые должны быть усвоены по одному, так как их структура не подчиняется никаким абстрактным правилам.
Каково же влияние культурных вариаций на нейронные сети, отвечающие за чтение? Межкультурное обобщение здесь явно преобладает. Хотя нейровизуализационные исследования позволили выявить некоторые расхождения между итальянскими, английскими, китайскими и японскими читателями, все они сводятся к локальным изменениям в пределах универсальных нейронных цепей (рис. 2.20). Два маршрута чтения, описанные ранее, существуют во всех культурах и локализованы в одних и тех же областях мозга. Единственное различие заключается в том, каким образом каждый язык использует эти маршруты. Китайские иероглифы или знаки кандзи, обозначающие целые слова, как правило, вызывают бо́льшую активность в областях, связанных с ментальным лексиконом (особенно в левой средней височной области). Системы письменности, передающие звуки с помощью относительно простых правил, такие как алфавитное письмо, китайский пиньинь или японская слоговая азбука кана, задействуют слуховые области напрямую, опираясь на маршрут преобразования букв в звуки (особенно левую верхнюю височную область и угловую извилину) [206].
Рис. 2.20. Прозрачность системы орфографии влияет на организацию мозга читателя. Системы письменности различаются по размеру обозначаемых ими единиц (фонемы, слоги или целые слова) и по степени их ясности (постоянство связи между символами и звуками речи). Итальянская орфография очень правильная, в то время как английская орфография изобилует иррегулярностями и исключениями. При сравнении активности мозга во время чтения на итальянском и английском языках в рамках общей сети наблюдаются небольшие изменения. Итальянский язык вызывает более сильную активацию в слуховых областях верхней височной доли, тогда как английский больше задействует затылочно-височную и левую нижнюю лобную области (по материалам статьи Paulesu et al., 2000).
Аналогичные культурные различия можно обнаружить и для алфавитных систем письменности [207]. В отличие от английского, итальянский язык, обладающий высокой прозрачностью, вызывает чуть более сильную активацию в слуховых областях височной доли, что, по всей вероятности, обусловлено более простыми правилами преобразования букв в звуки. Английский язык, орфография которого непрозрачна, вызывает бо́льшую активность в левой нижней лобной области, участвующей в семантическом и лексическом отборе, а также умеренное усиление активности в левой затылочно-височной области. Судя по всему, эти закономерности связаны с тем фактом, что вычисление зрительной формы английских слов требует особых усилий. В то время как итальянскому читателю достаточно идентифицировать последовательность букв, чтобы преобразовать их в звук, английский читатель должен обратить внимание на контекст, в который помещены эти буквы. Без этого он не сможет извлечь произношение таких сложных графем, как «ou», «gh» или «ing», – единственных единиц, допускающих несколько вариантов правописания.
В некотором смысле межъязыковые отличия сравнимы с внутриязыковыми различиями между словами, которые читаются по правилам, и теми, что читаются не по правилам. Когда носитель английского языка сталкивается с такими исключениями, как «colonel», паттерн его мозговой активности напоминает модель китайского читателя: при чтении подобных слов он вынужден в значительной степени полагаться на лексико-семантический маршрут, анализирующий буквенную цепочку как известный «знак» с собственным произношением. И наоборот, читая новую, но правильную последовательность букв, например «Ло-ли-та» Набокова, англичанин, как и итальянец, опирается на прямой путь от букв к звукам, идущий через верхнюю часть височной доли.
Все эти особенности говорят в пользу фундаментальной универсальности нейронных цепей для чтения. Несмотря на все многообразие систем письменности
