слухи о вакцине
MMR, то по другую сторону Ла-Манша СМИ транслировали иные новости: французские издания строили догадки по поводу недоказанной связи между вакциной от гепатита
В и рассеянным склерозом. Не так давно в японской прессе появились негативные отзывы о вакцине против вируса папилломы человека, а в Кении возродились слухи двадцатилетней давности об опасности прививки от столбняка [358].
Скепсис в отношении медицины возник не вчера. На протяжении столетий многие люди не доверяли методам профилактики заболеваний. Еще до того, как в 1796 году Эдвард Дженнер изобрел вакцину от оспы, для снижения риска заболевания использовался метод вариоляции, изобретенный в XVI веке в Китае. Суть его заключалась в том, что здоровых людей прививали содержимым пузырьков или корочек больных оспой, чтобы вызвать легкую форму заболевания и сформировать иммунитет к вирусу. Процедура была небезопасной – погибало около 2 % привитых, – но в целом значительно снижала смертность от оспы, которая обычно составляла около 30 % [359].
В XVIII веке вариоляция стала популярна в Англии, но был ли оправдан связанный с нею риск? Французский писатель Вольтер отмечал, что европейцы считают англичан, использующих этот метод, глупцами и сумасбродами: «Глупцами – потому что они прививают оспу своим детям для того, чтобы помешать им заболеть этим недугом; безумцами – потому что они с легким сердцем заражают своих детей неизбежной страшной болезнью с целью предотвращения сомнительной беды». Он также писал, что критика была взаимной: «На это англичане в свою очередь возражают: “Все европейцы, кроме нас, – трусы и извращенцы; трусы они потому, что боятся причинить малейшую боль своим детям, извращенцы же потому, что дают им в один прекрасный день умереть от оспы”» [360]. (Сам Вольтер, переболевший оспой, поддерживал английский подход.)
В 1759 году математик Даниил Бернулли решил положить конец спорам. Чтобы понять, превышает ли риск от заражения оспой риск от вариоляции, он создал первую в истории модель эпидемии. Исходя из закономерностей передачи оспы, Бернулли подсчитал, что вариоляция увеличит ожидаемую продолжительность жизни в том случае, если риск от процедуры не будет превышать 10 %; и это условие выполнялось [361].
С современными вакцинами все гораздо проще. С одной стороны, у нас есть почти полностью безопасные и эффективные вакцины, такие как MMR; с другой стороны – смертельно опасные инфекции вроде кори. Таким образом, участившиеся отказы от вакцинации – это роскошь, ставшая побочным эффектом жизни в тех регионах, где благодаря прививкам в последние несколько десятилетий подобных болезней практически не было [362]. Исследование, проведенное в 2019 году, показало: в европейских странах уровень доверия к вакцинам гораздо ниже, чем в Африке и Азии [363].
Традиционно слухи о вакцинах разнились от страны к стране, но из-за растущего числа связей в цифровом мире ситуация меняется. Информация теперь быстро распространяется в интернете, а возможности автоматического перевода помогают мифам о вакцинации преодолевать языковые барьеры [364]. В результате растущее недоверие к вакцинам влечет опасные последствия для здоровья детей. Корь крайне заразна, и поэтому для предотвращения вспышек должно быть вакцинировано не менее 95 % населения [365]. В тех местах, где идеи антипрививочников успешно распространяются, мы наблюдаем вспышки болезни. В последние годы в Европе от кори умерло несколько десятков человек, хотя более широкий охват вакцинацией позволил бы избежать этих смертей [366].
Деятельность подобных движений привлекла внимание к возможности существования эхо-камер в интернете. Но насколько алгоритмы соцсетей изменили наше взаимодействие с информацией? В конце концов, мы разделяем взгляды своих знакомых не только в интернете, но и в реальной жизни. Может быть, картина распространения информации в сети – всего лишь проекция той эхо-камеры, которая существует за пределами интернета?
На то, какую информацию мы узнаем из соцсети, влияет три основных фактора: поделился ли той или иной публикацией кто-то из наших контактов; появилась ли она в нашей ленте; перешли ли мы по ссылке. По сведениям Facebook, на потребление информации влияют все три фактора. В 2014–2015 годах специалисты по анализу данных компании проанализировали политические взгляды пользователей из США и выяснили, что люди видят в соцсети мнения, схожие с их собственным, гораздо чаще, чем это происходило бы, если бы они выбирали друзей случайным образом. Из всего контента, который публикуют друзья, алгоритм соцсети (который определяет, что появится в новостной ленте пользователя) отфильтровывает еще 5–8 % публикаций, где высказываются политические взгляды, не совпадающие со взглядами пользователя. А из всего контента, который видит в ленте конкретный человек, этот человек с наименьшей вероятностью откроет тот, который противоречит его политическим убеждениям. Кроме того, пользователи гораздо чаще открывают публикации, появляющиеся в верхней части ленты, что отражает степень конкурентоспособности контента. Все это означает, что если в фейсбуке действительно существуют эхо-камеры, то они начинаются с выбора друзей, а затем подкрепляются алгоритмом формирования новостной ленты [367].
А что насчет информации, которую мы получаем из других источников? Она так же поляризована? В 2016 году исследователи из Оксфорда, Стэнфорда и подразделения Microsoft Research проанализировали историю просмотров веб-страниц 50 тысяч американцев. Выяснилось, что контент, который люди просматривают в соцсетях и на поисковых страницах, обычно более поляризован, чем тот, который они видят на любимых новостных сайтах [368]. Тем не менее соцсети и поисковики знакомят людей с более широким диапазоном мнений. Возможно, контент в них сильнее идеологизирован, но пользователи также чаще видят здесь мнения оппонентов.
На первый взгляд, тут есть некое противоречие: если соцсети знакомят нас с более широким диапазоном взглядов, чем традиционные новостные ресурсы, почему это не ослабляет эффект эхо-камеры? Возможно, все дело в нашей реакции на информацию в интернете. Когда социологи из Университета Дьюка попросили добровольцев из США подписаться на аккаунты в твиттере, в которых транслировались взгляды, противоположные их собственным, выяснилось, что после этого участники только укрепились в своих политических убеждениях [369]. В среднем республиканцы становились более консервативными, а демократы – более либеральными. Но эта ситуация отличается от обратного эффекта, описанного в [370]. Содержательная личная беседа помогает изменить мнение – как в случае с предрассудками или насилием, – но знакомство с противоположными мнениями в интернете не обязательно даст тот же эффект.
Причиной конфликта может стать не только сам онлайн-контент, но и контекст, в котором он появляется. В интернете мы сталкиваемся с самыми разными идеями и сообществами, о которых не узнали бы в реальной жизни. Это может приводить к разногласиям: люди публикуют контент в расчете на одну аудиторию, а читает его совершенно другая. Исследователь соцсетей
