лет назад французским нейробиологом Жан-Пьером Шанже [476]. Сегодня точное описание различных измерений человеческой цивилизации находится в пределах нашей досягаемости. Каждая культурная особенность, с этой «нейроантропологической» точки зрения, в конечном счете будет связана с четко определенными нейронными цепями. Их совокупные комбинации которых множественные формы, которые могут принимать культурные репрезентации. Разумеется, я вовсе не выступаю за прямое и наивное сведение культурных обычаев к одному-единственному гену, молекуле или категории нейронов. Как и в случае с чтением, связь культурных конструкций с определенными мозговыми сетями должна быть описана соответствующими законами. Они должны внедрять, а не исключать принципы человеческой психологии. Они также должны включать в себя исторические, политические и экономические факторы, которые значительно повлияли на человеческие общества.
Подобная задача может показаться чересчур сложной, но не я один верю, что это возможно. Многие мои коллеги высказывали подобные аргументы в пользу единства знаний (или «непротиворечивости» [477]) между гуманитарными дисциплинами, психологией и науками о мозге. Лингвист Ноам Хомский одним из первых обозначил границы культурного релятивизма:
[Согласно общепринятой точке зрения], именно богатство и специфичность инстинктов животных объясняют их прекрасные достижения в одних областях и отсутствие способностей в других, в то время как люди, лишенные столь выраженной инстинктивной структуры, вольны мыслить, говорить, совершать открытия и познавать мир без всяких ограничений. И сама логика проблемы, и то, что мы сейчас только-только начинаем ее понимать, наводят на мысль, что это некорректный способ определять положение человека в животном мире [478].
За несколько лет до этого, в 1974 году, французский антрополог Дэн Спербер заметил, что «накопленные этнографические данные свидетельствуют не столько в пользу неопределенной изменчивости, сколько в пользу чрезвычайно искусных вариаций в пределах, казалось бы, произвольно ограниченного множества» [479]. Гипотеза о том, что культурное многообразие скрывает определенный набор универсальных ментальных структур, впервые была выдвинута основателем структурной антропологии Клодом Леви-Строссом. В последнее время его теорию в значительной степени подтвердили исследования когнитивного антрополога Дональда Брауна. В своей книге «Human Universals» [480] Браун приводит список из 400 признаков, общих для всех культур. Эти универсальные черты варьируются от использования цветовых и числовых терминов до территориальности, мимики, музыкального творчества, игр, правовых систем и многого другого.
Каковы же истоки этих основополагающих культурных особенностей? Спербер считает, что они происходят из фундаментально модульной структуры человеческого сознания [481]. Развивая гипотезу Джерри Фодора [482], Спербер рассматривает сознание как совокупность специализированных «модулей», возникших в ответ на необходимость развития определенной сферы компетенции. По его мнению, каждый модуль начинает свое существование с узкой области применения, которая ограничена ситуацией, спровоцировавшей его эволюцию. Эта зона, однако, может расширяться и охватывать более широкий диапазон входных данных, тем самым оставляя место для культурного изобретения совершенно новых триггерных стимулов.
Хороший пример – распознавание лиц. Соответствующая зрительная компетенция развивается у всех людей еще в младенчестве. Она связана со специализированной зрительной областью, которую некоторые называют модулем лица [483]. «Надлежащая» сфера этого модуля, или информация, которую он обрабатывает согласно своей биологической функции, предположительно включает только человеческие лица – модуль специально развился для этого набора стимулов, так как его наличие давало нам эволюционное преимущество. Однако наше устройство для распознавания лиц реагирует не только на лица, но и на такие объекты, как статуи, фотографии, «лик» Иисуса Христа в проталинах на снегу, «лицо» на поверхности Марса (на самом деле это тень от горы), смайлики и другие эмотиконы (☺). Согласно теории Спербера все эти стимулы, естественные и искусственные, принадлежат «фактической» области модуля, то есть минимальным импульсам, которые удовлетворяют входным требованиям гипотетического модуля лица.
По мнению Спербера, именно несоответствие между «фактической» и «надлежащей» областями наших ментальных модулей обеспечивает место для изобретательности и эксплуатируется человеческими культурами. Люди изобретают различные культурные объекты, чтобы привлечь внимание своих собратьев. Их единственная цель – возбудить мозговые модули самым неожиданным и привлекательным образом. Универсальная склонность создавать портреты, статуи, карикатуры, маски, грим и татуировки, вероятно, является продуктом некой разновидности культурной игры, которая происходит на границах нашего модуля распознавания лиц. Эти культурные объекты не всегда имитируют человеческое лицо – они преувеличивают его черты, превращая их в то, что этнологи называют суперстимулом. Он активирует модуль лица сильнее, чем реальный облик человека. Превратившись в суперстимул, культурное изобретение повышает свою репродуктивную эффективность и может распространяться по всей популяции подобно ментальной эпидемии.
Нейронный рециклинг и мозговые модули
Концепцию Дэна Спербера о надлежащих и фактических областях и мою гипотезу нейронного рециклинга связывают очевидное сродство и даже некоторая взаимодополняемость. Обе теории стремятся объяснить, как культурный объект, который не был предвиден эволюцией, находит свое место в архитектуре нашего мозга. Очевидно, это возможно только в том случае, если он относится к числу поддающихся усвоению ментальных форм, определяемых условиями нормальной работы наших корковых цепей.
Мое единственное замечание относительно позиции Спербера состоит в том, что он склонен недооценивать роль пластичности мозга и процесса научения в истоках культурных универсалий. Спербер описывает все модули как своеобразные машины для приобретения новых знаний, однако подчеркивает, что они способны учиться лишь в пределах относительно ограниченной сферы. И действительно, их жесткость играет существенную роль в его рассуждении об универсальных особенностях человеческих культур: гипотетически все мужчины и женщины обладают одним и тем же фиксированным набором врожденных модулей, заданным человеческой эволюцией.
Видение культуры, вытекающее из теории Спербера, может показаться упрощенным. Если следовать этой логике, любая человеческая культура – это лишь набор хитроумных способов стимуляции уже имеющихся мозговых модулей. Но чтение возникло не просто благодаря возбуждению нашей зрительной системы. Письменность создала условия для настоящей «культурной революции», радикально расширив наши познавательные способности. Воздействие чтения на мозг ребенка в том возрасте, когда он наиболее пластичен, вызывает масштабную переориентацию человеческой когнитивной деятельности, выходящую далеко за рамки простого перенаправления входных сигналов одного модуля.
Лично мне не очень импонирует понятие модуля. Этот термин предполагает закрепление когнитивных функций за фиксированными клетками, предположительно устилающими поверхность нашего мозга. В реальности кора гораздо изменчивее и пластичнее. Жан-Пьер Шанже указывал на процесс активного формирования синапсов, который протекает в первые годы жизни и порождает разнообразие и избыточность в коре ребенка. Хотя при рождении мозговые цепи уже
