5. Экземпляр пьесы, скрепленный своею подписью, автор передает Дирекции при подписании сего договора.
6. Автор обязуется никакому другому театру в городе Ленинграде пьесу «Мольер» для постановки не давать и постановки ее не разрешать в течение того времени, пока пьеса «Мольер» идет в ГБДТ.
7. Указанные в п. 3 сего договора деньги в сумме одной тысячи двухсот рублей Дирекция обязуется перевести в адрес Автора телеграфом или каким-либо другим способом не позднее 20 октября с. г.
8. Юридические адреса сторон:
Дирекция – Ленинград, Фонтанка, д. 65;
Автор – Москва, Б. Пироговская, д. 35а, кв. 6.
9. Настоящий договор заключен в 2 (двух) экземплярах, из коих один хранится в делах Дирекции, а другой – у Автора…– Эдик, – сказал Р. Кочергину, – знаешь, в 1931 году художником «Мольера» должен был быть Левин Эм Зэ…
– Шикарный художник! – сказал Кочергин.
– Левин был конструктивистом, – убежденно сказал Изиль Заблудовский.
Изиль поступил в студию в 1944 году, тогда же был включен во вспомогательный состав и тайно отметил шестидесятилетие работы в БДТ.
У него единственная весь век жена Кира, по счастью, никогда не работавшая в театре, и двое самостоятельных сыновей. Старший – инженером-строителем в Америке, а младший – в популярном ансамбле «Секрет».
Никто лучше Заблудовского не знает даты рождения наших коллег, никто не осведомлен в истории искусств, как он. Живопись и рисунок ценит он, как настоящий знаток…
– Изиль, я не ошибаюсь, ты играл в «Мольере» Брата Силу, а Брата Верность – Толя Гаричев, да?..
– Да, – уверенно сказал Изиль и тут же добавил. – Впрочем, может быть, Брата Силу играл как раз Толя, а Брата Верность – я.
– Конечно, – сказал Р. – Одно из двух…
Толя Гаричев ушел из театра давно, ушел твердо уверенный в недооценке своего дарования и заслуг. В этом убеждении его постоянно поддерживала жена Инна. А потом она не прошла голосования на худсовете и должна была из театра уйти. Подробности процедуры из памяти артиста Р. как-то исчезли, и ему пришлось, как всегда, уточнять у Заблудовского.
Оказалось, что ежегодно пятая часть труппы проходила голосование. В течение пяти лет такой тест прошел весь состав. Большинство худсовета поднимало руку или отмечало бюллетень: нужен, не нужна…
За Инну голосовало меньшинство, и она оказалась вне театра.
Поговаривали, что Инна убеждала Толю в его гениальности, в том, что он равен одному Товстоногову, а себя считала актрисой не меньше Дорониной. И Гаричев стал говорить с Гогой на равных, а с другими – свысока. С кем, например?.. Например, с Заблудовским… И хотя Заблудовский – человек вполне демократичный, он не любил, когда с ним говорили свысока…
После разговора с Изилем Р. перечитал сцену «Кабалы», и ему показалось, что Брата Силу играл все-таки Гаричев, артист с низким голосом, лысый и коренастый, а Брата Верность – Заблудовский – высокий, худой, теноровый. Хотя Юрский мог пойти от противного и Брата Верность дать Толе, а Брата Силу – Изилю…
Много лет Гаричев провел в гримерке «на троих» с Юрским и Басилашвили и всегда проявлял себя не только как артист, но и как художник. В свободное время он рисовал портреты, наброски, шаржи, а иногда даже на репетиции его можно было заметить с рисовальной тетрадью в руках.
Занимали его довольно часто. Вот и в «Розе и кресте» он уверенно сыграл роль Капеллана. А когда Толя ушел вслед за Инной, Р. ввел на роль Капеллана Мишу Данилова…
Потом Гаричева можно было встретить в садике напротив Александринки с мольбертом, тушью и альбомом рисунков.
Потом по сходной цене у него можно было купить талантливый эскиз аникушинского Пушкина или балерины в полете.
Лет за пять до своей смерти Инна с Толей неожиданно развелась, но продолжала жить в той же квартире на Анникова вместе с неженатым сыном.
И Толя всю жизнь любил одну ее…
Что-то еще задело Р. в ответе Евгения Ивановича Чеснокова… Что-то еще… Ах да, калоши!..
Почему он ни слова не пишет Булгакову о судьбе собственных калош?..
Евгений Иванович, товарищ Чесноков, как же так?..
Неужели Вам безразлична судьба этой пары, забытой в прихожей Михаила Афанасьевича?.. Вернулась ли она к Вам?..
Не у кого спросить, вот беда!.. Разве только вопрос долетит до самого Чеснокова… Повышаю голос…
Так что же, Евгений Иванович, вернулись к Вам Ваши калоши?!
И если вернулись, каким путем?..
По железной дороге, с оказией?..
Или остались на всю осень, а то и на зиму в прихожей у Булгакова?..
И не казнила ли Вас жена за беспутную забывчивость?..
Как в Ленинграде жить без калош в дождливом октябре!..
И ведь, страшно подумать, но если они вдруг подошли по размеру и сам Михаил Афанасьевич обдуманно или по рассеянности надел их и прошел по мокрой Пироговке, что тогда?..
А тогда, дорогой Чесноков, они превратились в музейный экспонат и обессмертили Ваше имя и Ваши стопы!..
Обещаю, что, со своей стороны, стану неусыпно разыскивать ваши мокроступы, а найдя, начну ходатайствовать перед зав. музеем БДТ Вениамином Наумовичем Капланом о выставлении бессмертных калош непосредственно перед публикой и прямо под гоголевскою шинелью!..
Вот Вам, господа, гоголевская шинель, а вот булгаковские калоши!..
– Венечка, вы, конечно, знаете, как задробили «Мольера» в начале 30-х годов? – спросил Р. названного главу музея.
– Конечно, Владимир Эммануилович, – сказал Каплан. – Там Вишневский перекрыл кислород… Мне кажется, где-то в библиотеке был даже экземпляр пьесы… И я помню, на нем эпиграф на французском языке…
– Да, – сказал Р. – «Для его славы уже ничего не нужно. Но он нужен для нашей славы» . Надпись на бюсте Мольера… Попробуйте найти экземпляр!..
– Хорошо, постараюсь… Там главную роль, мне кажется, играли Монахов и Шапиро. Монахов хитрил, а главным идеологом был директор… Но когда против «Мольера» выступила «Красная газета», это было для них как шлагбаум: за черту не заходить!..
– Может быть, есть еще какие-то документы?..
– Документов в театре нет никаких. Но я все время читаю журналы, «Жизнь искусства», «Рабочий и театр», они постоянно давали хронику, и историческая картина ясна… Мне кажется, Шапиро был политкомиссаром… Но и Монахов вел себя выдержанно. Сын ламповщика, депутат Ленсовета… Хотя его, конечно, ущемляли… Жена была арестована. А до этого скакала на лошадях, как амазонка…
– Да, да, вспоминаю! – сказал Р. – Мне про нее рассказывал Карнович-Валуа, сосед по гримерке… Как же я не записал!.. Но вот что помню… Жена была намного моложе, очень красивая, он ее баловал… Потом появился какой-то чекист… Возник роман… Взяли чекиста… Потом ее… Монахов затосковал, умерла собака… И он скончался, сидя на балконе… Не то дома, не то на даче… Совершенно один… Факт или легенда?..
– Этого я не знал, – задумчиво сказал Веня. – Но есть фотография, как чествовали Монахова по поводу тридцатипятилетия творчества… Там пионеры, военные, начальство… И похороны были очень пышные, везли по Невскому, с конной милицией, провожал весь город… А могила в нескольких шагах от Гоги…
Ни в 1930, ни в 1931 годах Николай Федорович ни одной роли не сыграл, и «Мольера» брали, конечно, для него.
Сегодня трудно даже вообразить то бесспорное верховенство и безупречное первенство, которое отдавалось ему, создателю и столпу Большого драматического. Королем в театре был он, и один он.
Рувим Шапиро писал в юбилейном сборнике Монахова: «Он все время стоит в самом центре строительства театра, как член правления, управляющий, председатель Художественного совета».
Между тем когда Монахову поручили принять участие в создании БДТ, он «согласился с условием, что по окончании организационного периода он будет в театре работать исключительно как актер» [Курсив мой. – В.Р. ] [16] .
В книге воспоминаний Н.Ф. Монахова, над которой трудились и С.С. Мокульский («Литературная редакция»), и С.К. Абашидзе («Художественная редакция»), голос Николая Федоровича время от времени явственно различим, и нас покоряет обаяние художника-самородка, в чем-то наивного, в чем-то лукавого, но главное, светлого и мужественного человека.
О «Мольере» в книге, разумеется, ни звука, но вот что там есть.
«Так как в течение 1930 года у меня не было работы над новыми ролями [Конечно, Монахов. – В.Р. ], то это дало мне возможность уйти с головой в общественную работу [Конечно, Абашидзе. – В.Р .].
[…] В 1931 году среди моих работ по театру не было ни одной, которая художественно захватила бы меня [Монахов. – В.Р. ]. И опять общественная работа наполнила мою жизнь [Абашидзе. – В.Р .].
[…] Осенью 1932 года после длительного актерского бездействия я впервые сыграл Егора Булычева» [17] …
