1.
Два мальчика шли по тропинке — узкой, спрятаной между зарослями травы, камышей и крапивы. Под ногами чавкала вода, и мелкие мушки вились перед самым лицом, норовя забраться в нос или в рот.
— Далеко еще? — проворчал Мишка, вытаскивая ногу в сандалии из жидкой грязи.
— Уже скоро.
Павлик уверенно шел вперед, ловко обходя топкие места и крапиву, тогда как Мишка поминутно ойкал, хватаясь за обожженное место.
— Здесь! — возвестил Пашка торжественно, когда тропа вдруг свернула вправо.
Это было кладбище, хотя Мишка и не сразу понял это, настолько это место отличалось от всех ему подобных, что Мишке доводилось видеть. Заросли крапивы едва не в человеческий рост, из-за которых едва виднелись покосившиеся кресты, поваленные памятники…
— Кладбище! — воскликнул он, потрясенно, — Ничего себе!
— Ага.
Пашка провел ладонью по провалившемуся в землю камню с полустертой надписью.
— Здесь все могилы разного времени. Больше всего прошлого века, а может и более ранние есть, только там надписи уже не прочтешь… А есть и совсем свежие. Я нашел одну прошлогоднюю.
— Я и не знал, что здесь есть кладбище, а ведь облазил весь этот лес… ни фига ж себе… — удивлялся Мишка, — Почему сюда никто не ходит… их не навещает. Ведь это наверняка местные жители.
Пашка пожал плечами.
— Помоги мне поднять этот памятник, — сказал он вдруг, — Я один не смогу.
Мишка с сомнением посмотрел на гранитную плиту столетней давности.
— А зачем это?
— Ей, наверное, очень грустно, что никто не приходит, и могила провалилась, и памятник упал… — Когда она умерла, ей было двадцать пять… всего-то на всего…
Мишка усмехнулся.
— Ей уже все равно, поверь мне! Ее дух где-то там — на небесах! Да и от тела нифига не осталось.
— Ты боишься, — улыбнулся Павлик.
— Чего?! Ну ты даешь! Чего мне тут бояться?! Хочешь, чтобы я поднял этот камень? Да пожалуйста!
Он ухватился за один угол, Павлик ухватился за другой, и они немного приподняли камень над землей чуть-чуть переместив на более сухое место.
— Фу… надорвался из-за тебя, — проворчал Мишка.
Несколько секунд они смотрели на дело рук своих.
— Ну и чего?.. Чокнутый ты какой-то, Пашка… Пойдем, что ли, купаться?
Они пошли через кладбище, которое довольно долго тянулось вдоль берега — все такие же покосившиеся кресты. Они наклонялись над гранитными плитами, читали имена и даты…
2.
Тот час после того, как они ушли — воздух наполнился едва слышным гулом, потом пришло эхо. Явилось будто из под земли. И разнеслись над кладбищем произнесенные павликовым голосом слова:
— Когда она умерла, ей было двадцать пять… всего-то навсего…
И потом мишкиным голосом:
— Чокнутый ты какой-то…
Старик — лохматый, небритый и неопрятный — вышел из-за деревьев, посмотрел мальчикам вслед и сел на гранитный камень.
— Пашка-Пашка-Пашка, — пробормотал он вслед за эхом, — Ну, и что скажете? Как вам это нравится?
И он удивленно покачал головой.
3.
Это был небольшой провинциальный городок выглядевший летом весьма уютно, несмотря на облупившуюся со стен домов штукатурку и грязные улицы. Сейчас городок утопал в зелени и солнечных лучах, и в этих красках разруха выглядела даже живописно.
Павлик и Мишка шли с пруда. Мокрые и счастливые.
— Давай зайдем в тот магазин, — предложил Мишка.
— Ты ж говорил, что тебя мать убьет, — Павлик посмотрел на часы, — Уже седьмой час…
— Она меня и так убьет! — махнул рукой Мишка, — Пошли… по быстрому? Я тебе покажу какой мне нравится.
Они припустили по улице бегом, смеясь, пихаясь и лупя друг друга по спине скрученными майками. Выбежали на центральную, довольно широкую улицу, выложенную брусчаткой, где дома были менее обшарпанными и украшенными яркими вывесками с рекламой.
Мальчики заскочили в стеклянную дверь одного из магазинчиков.
Магазинчик торговал спорттоварами. В одном углу его, выстроившись по росту, стояли велосипеды.
— Вот этот, — Мишка выбрал самый красивый, — Восемнадцать скоростей…
— Угу… — Павлик уважительно рассмотрел велосипед со всех сторон, — А мне больше этот нравится, — он указал на соседний, — У него колеса больше, их крутить легче…
4.
Павлик ковырял ложкой в тарелке и смотрел в окно на то, как шелестят листья… слушал как ревет мотоцикл и как вдалеке ругается на кого-то старуха.
— Ба… а ба…
— Чего?
— А какое сегодня число?
— Десятое…
— Да… до осени еще далеко…
— Что, в школу захотелось?
— Не-а… А мне здесь придется в школу ходить?
— Здесь.
Бабушка повернулась к нему от плиты, кинула быстрый взгляд на маленькую согбенную фигурку и отвернулась.
— Вместе с дружком своим Мишкой учиться будешь, — добавила она.
— Ба… а вдруг в конце августа раз — и мама с папой приедут… как всегда… Я проснусь утром и услышу их голоса?
Бабушка не ответила. Она как-то сжалась вдруг у плиты, застыв с поднятой ложкой над шкворчащей сковородкой с картошкой.
И Павлик замолчал, и слезы капали в тарелку.
— Им не нужно приезжать, Павлик, они давно уже здесь. Разве ты не чувствуешь?..
— Чего?
Павлик приподнялся и взглянул бабушке в глаза. И не смог ничего разглядеть за влажной дымкой.
— Того… они сейчас здесь. Только мы их не видим. Чем глупости говорить, ты лучше прислушайся хорошенько.
Павлик оглядел пустую кухню.
— Закрой глаза…
Он зажмурился. Крепко-крепко, так, что искры заплясали перед глазами.
— Ты точно знаешь, ба?
— Точно, — сказала бабушка уверенно, — Я тоже поняла это не сразу… и ты поймешь… очень скоро…
5.
Бабушка моет посуду. Павлик сидит за столом, смотрит на нее задумчиво.
— Ба… а почему то кладбище забросили? У тех, кто там похоронен никого не осталось?
— Какое кладбище?
— Ну там, в лесу, за трассой, на берегу озера…
— Что-то ты путаешь. Кладбище есть только у Тиманино, где твой дед похоронен.
— Там тоже есть кладбище…
— Не знаю я, Пашка. Много есть заброшенных кладбищ.
— Оно не заброшенное, там одна могила вообще прошлогодняя… Кто такой Севостьянов Антон Михайлович, ты его не знала?
— Не смей туда ходить, кладбище не место для игр, поди погуляй лучше с Мишкой, что-то ты все думаешь черти о чем…
6.
— Вот этот дом, — сказал Мишка шепотом.
Они сидели на дереве, спрятавшись в его густой листве и смотрели на ветхий домик, что стоял покосившись прямо посреди леса.
— У него даже собаки нет…
— Может быть он просто очень больной? — предположил Павлик.
— Ага! — усмехнулся Мишка, — Я тут встретил его однажды на узенькой тропинке… Такой, знаешь… — Мишка попытался очертить руками фигуру старика и чуть не свалился с дерева, — И посмотрел на меня так злобно, что думаю — сейчас прибьет!
— Ну не прибил же…
— Ага. Я так припустил, что за две минуты до дому добежал.
— Все ты придумал.
Павлик смотрел на дом старика. На темные пыльные окошки, на провалившееся крыльцо, на покосившийся забор и стало ему грустно и тоскливо.
— У него просто никого не осталось. Он совсем одинокий…
Мишка посмотрел на приятеля виновато, потом положил руку ему на плечо.
— Ладно… это… пошли что ль?
7.
Они брели по залитым солнцем улочкам и молчали.
— Слушай, Мишка, а есть здесь где-нибудь стол справок… мне нужно узнать про одного человека…
— Про кого это?
— Помнишь про то заброшенное кладбище?
— Ну.
— Там свежая могила была некоего Севостьянова…
— Ну.
— Я хочу узнать где он жил…
— А зачем?
Павлик пожал плечами.
— Понимаешь, Мишка, как-то странно, что его похоронили на этом заброшенном кладбище, вместо того, чтобы в Тиманино…
— Мало ли… Может у него там родственники похоронены.
— А тебе не кажется странным, что кого-то хоронят на заброшенном кладбище? О нем даже бабушка моя не знает.
— Не хочу я вообще про кладбища говорить, — буркнул Мишка.
— Так ты покажешь, где стол справок?
Мишка возвел глаза к небесам.
— Ну ладно, пошли… Только на кладбище я с тобой больше не пойду.
8.
Они совсем недолго потоптались возле окошка, и женщина крикнула им:
— Севостьянов!
Павлик взял из ее рук бумажку с адресом.
— Ты знаешь, где это? — спросил он у Мишки.
— Ну знаю, — сказал Мишка уныло, — И чего? Ну пойдешь ты туда, ну откроют тебе дверь. И что ты скажешь? Почему вашего Севостьянова похоронили не на том кладбище?
