Жаннета. Почему вы говорите об этом с такой нежностью?
Фредерик. Потому что это нежно. Не так нежно, как я надеялся, по- другому… Нежность в том, чтобы до чего-то дойти, пусть то предел безнадежности, и сказать: Ах, вот оно где… теперь я дошёл.
Жаннета. И вы думаете, что мы дошли?
Фредерик. Да. В этот раз, мы тут. Это длилось долго, и какой это странный был путь! Но я чувствую телом ваше тепло, и эти минуты, которые мы находимся в ожидании, прежде чем отдаться друг другу, со вкусом помолвки. Да, мы были именно здесь.
Жаннета. Это была точно я?
Фредерик (с улыбкой, с движением руки). Нужно верить…
Жаннета. И теперь слишком поздно? Бог с ним, что вы хотели раньше? Вы ответственны? Потому что, если мне больно, нужно, чтобы и вам было стыдно, а если со мной случиться беда, то вы возьмёте на себя её половину?
Фредерик. В любом случае.
Жаннета (после короткой паузы). Я понимаю, почему они серьёзные…
Фредерик. Кто?
Жаннета. Настоящие невесты… (Встаёт.) Но то, чего я не понимаю, это почему они потом лгут. Зачем судачат на кухнях, рассказывая истории. Потому что если б однажды я вот так поклялась, в церкви, вся в белом — с букетом цветов, если б сказала молодому человеку… теперь я — твоя жена, и мы всё поделим поровну — хорошее и плохое, то я бы была, как солдат со своим капитаном, тогда лучше б мне отрубили руку! (Поворачиваясь, кричит.) Почему вы всё время говорите об Улии?
Фредерик (бормоча). Об Улии? Что я сказал?
Жаннета (кричит). Вы себя просто не слышите? Всякий раз, когда замолкаете, вы кричите: «Улия!»… Каждый раз, когда вы смотрите на меня, ваши глаза на неё смотрят. Я сделать ничего не могу, я отворачиваюсь… Так как вы же знаете, что я никогда не буду на неё похожа! Вы же знаете, что я обратная её сторона! Посмотрите-ка на меня — я здесь, со всем тем, что во мне есть хорошего и плохого, узелок, который распутать нельзя. Брать меня нужно, не распутывая! (Бросаясь в его объятья и, как ребёнок, крича.) Ах, если бы вы сейчас же достали из кармана ваш ножик и разрезали моё сердце надвое — вы бы увидели, как оно чисто, и красное внутри…
Фредерик (прижимая её к себе, побеждённый, шепчет). Оно так быстро бьётся…
Жаннета. Вы слышите? Ах! Если я ещё вру, если я запутываюсь и не могу распутать эти нитки — они сплелись, несчастные космы, если я не могу найти ещё слов и доставляю вам боль, если я несправедлива — думайте об этом узнике-сердце, о его бессилии… Потому что это я говорю — я, это опять моя хитрость или злость, или это моя гордость, я — женщина со всем тем, что она сделала раньше, и всем тем, на что способна ещё, но сердце — оно, как животное, чтобы его поняли, оно может ведь только прыгать. И оно прыгает к вам! Чувствуете его сквозь меня? Так что, если я даже и удаляюсь, даже если мне всё равно — вдруг, если я похожа на ту, которая хочет доставить вам боль, прислушивайтесь к нему, только к нему — не ко мне. (Прижимаясь к Фредерику.) Тут. Теперь крепко обнимите меня, так как у меня, должно быть, не так много сил, как у вас.
Отстранившись от Фредерика, Жаннетта бежит к окну, чтобы отдёрнуть занавеску.
Фредерик. Что вы делаете?
Жаннета. Я всё открываю, чтобы в лесу издалека был виден свет.
Фредерик. Зачем?
Жаннета. Так уж больше не скажут, что я сделала меньше, чем настоящие невесты. И потом, это для всего, что есть в жизни хорошего и плохого, а это ведь может теперь же начаться, не правда ли? Это как соревнование по плаванию через бухту. Победителем всегда будет только один. Но ведь недостойным нечего было и соваться!
Возбуждённая, она стоит на ветру напротив отворённой двери.
Фредерик. Затворите дверь. Лампа потухнет.
Жаннетта. Мы опять её зажжём. Мы будем зажигать её до тех пор, пока человек, который бродит теперь по лесу, как старый, потемневший от грусти филин, ни увидит света между ветвями, и ни ткнётся в стекло. (Фредерик, сделав шаг, останавливается.) Он знает, что меня потерял. Я уверена, он меня ищет. Но он — зверь, он некрасивый, и ему стыдно, он, верно, не посмеет войти. Пусть не входит — спасибо! Но я сделаю всё, чтобы он пришёл. Это как в школе… Божий суд в книжках, во времена инквизиции… виновный и невинный. Нужно, чтобы тот и другой взяли в руку раскалённое до красна железо… остальное решал только шанс и мужество… они заслуживали другого суда.
Фредерик. Зачем вы хотите, чтобы я увидел этого человека?
Жаннетта (нежно). Это, как операция, Фредерик. И если я не потеряю слишком много крови, если не буду слишком изуродована, может быть, останется небольшая надежда на то, что я буду жить. (Серьёзно.) Только потом я хочу, чтобы вы любили меня, как Улию.
Фредерик. Если этот человек войдёт сюда, если я увижу его, я, может быть, не смогу вас любить.
Жаннетта. Я это знаю. Как и с раскалённым железом, тоже нельзя быть уверенным, что не умрёшь от ожогов. И, тем не менее, нужно взять его в руку.
Они оба смотрят на дверь, распахнутую в ночь. Сверкая каплями дождя, появляется Люсьен.
Люсьен. Простите меня. Я вам помешал. Мы все сегодня много гуляли под дождём. Странная погода для идиллии! (Закрывая дверь.) Меня послал Азарьяс. Он тут. Он не решился войти, это человек застенчивый. Но, в общем, не плохой малый, и можно верить, что он тебя любит. Он передал, что ты можешь оставить себе платье. (Жаннетта не двигается. Фредерик поворачивается к ней, молча… Люсьен открывает коробку, которую держит в руках.) Он послал тебе и вуаль, которую ты забыла.
Люсьен укладывает длинную белую фату на стул.
Жаннетта. Да. Это свадебное платье.
Фредерик. Это он тебе его дал?
Жаннетта (как ребёнок). Красивого у меня было только это.
Они стоят друг напротив друга, молча, не двигаясь.
Люсьен (улыбаясь). Вам трудно это понять, молодой человек? Будьте справедливым. Она отправляется с вами к большой любви, и навсегда. Признайтесь, самое время, чтобы заняться твоим туалетом! Это мужская мысль… кто купил и т. д. Азарьяс богат, он её любит, а она бросает его, чтобы быть с вами, и ни о чём не жалеет… И не нужно думать, что она опять пойдёт к нему за деньги. Моя сестра не потаскуха… Она ходила к нему потому, что ей это нравилось, и идёт к вам только потому, что ей это нравится больше… Она просто берёт с собой платье — вот и всё.
Жаннетта (нежно). Я тебя ненавижу, Люсьен.
Люсьен. Да, я играю плохую роль. Признаюсь, все это не блестяще. (Молча глядя на них обоих, ухмыляется.) Бедные агнцы! Мне вас жаль. Они хотят правды, только правды, всю правду и ничего кроме правды, а когда оказываются с ней лицом к лицу, им хочется плакать. И нужно быть сваренным и переваренным, как я, чтобы поприветствовать эту госпожу-правду.
Фредерик. Почему вы мне солгали?
Жаннетта. Вы же видели, что платье новое, так что я поняла, что никогда не смогу вам это сказать.
Фредерик (кричит). Сказать мне что? Что платье дали вам накануне?
Жаннетта. Да.
Фредерик. Но вы его всё равно принесли?
Жаннетта (после паузы). Да.
Фредерик (после паузы, лишившись надежды, кричит, падая на диван и роняя голову на ладони). Не могу понять.
Люсьен (нежно). Понять, что? Что происходит в такие минуты в этом хрупком тельце? Никто никогда не понял. Даже они сами. Из чего, по- вашему, сделаны женщины? Из стали, платины, из бриллиантов? В нотариальных конторах про это мало что знают! (Присаживаясь рядом с Фредериком, став неожиданно тонким.) Ах, ну и весело же мы смотримся со всем нашим этим человеческим! Мы отлично выглядим, когда нужно объяснить, что мы учёные, воины, поэты, что мы хотим жить свободно или умереть, что у нас есть обо всём общие мысли! Вот, о чём речь! (Пристально глядит на гравюру, которая косо висит на стене напротив, встаёт и идёт её поправить.) Этот дом сослужил нашей семье большую службу. Когда меня бросила жена, я часто здесь прятался. И однажды, в силу того, что я, ничего перед собой не видя, смотрел на стену, я обнаружил эту гравюру. Она косо висела вот тут, в центре стены. Стекло было грязное, и гравюру не очень хорошо было видно. Это Аррия, жена Поэта, они оба были приговорены к смерти Нероном. Она только что взяла из руки центуриона меч и, так как Поэт колебался, то ударила себя первой… на гравюре она протягивает мужу клинок, с весёлой улыбкой говоря: «Non dolet, Poete».
