Сцена 6
Герцог полуобнаженный; Тебальдео пишет с него портрет; Джомо играет на гитаре.
Джомо (поет).
Когда умру, о кравчий мой,
Снеси к подружке вздох последний;
Пусть к дьяволу пошлет обедни
И всех монахов черный рой.
Вода — не больше — слезы милой.
Откройте бочку вы, друзья,
Да спойте хором над могилой —
Подтягивать начну из гроба я.
Герцог. Я же помню, мне надо было о чем-то спросить тебя. Скажи-ка, Венгерец, что тебе сделал тот мальчик? Я видел, как весело ты его колотил.
Джомо. Право, не мог бы вам сказать, да и он не может.
Герцог. Почему? Разве он умер?
Джомо. Это мальчишка из соседнего дома; когда я сейчас проходил там, его как будто хоронили.
Герцог. Уж если бьет мой Джомо, так бьет по-настоящему.
Джомо. Это вы только так говорите; я сам не раз видел, как вы одним ударом убивали человека.
Герцог. Да? Значит, я был пьян. Когда я навеселе, самый слабый мой удар — смертелен. Что с тобой, малыш? У тебя рука дрожит? Ты страшно скосил глаза.
Тебальдео. Ничего, сударь, простите, ваша светлость?
Входит Лоренцо.
Лоренцо. Подвигается дело? Довольны вы моим живописцем? (Берет с дивана кольчугу герцога.) У вас, мой милый, очаровательная кольчуга! Но в ней, должно быть, очень жарко.
Герцог. Право же, если б в ней было неудобно, я бы не носил ее. Но она из стальной проволоки, самое острое лезвие не разрубит ни единого колечка, а в то же время она легка, как шелк. Пожалуй, во всей Европе нет другой такой кольчуги; зато я и расстаюсь с ней очень редко, вернее, никогда не расстаюсь.
Лоренцо. Она очень легкая, но очень крепкая. Вы думаете, что кинжал не пробьет ее?
Герцог. Конечно, нет.
Лоренцо. Да, да, припоминаю теперь; вы всегда ее носите под колетом. Недавно на охоте я сидел позади вас на лошади и держал вас за талию — я прекрасно чувствовал ее. Это привычка благоразумная.
Герцог. Не то чтобы я остерегался кого-нибудь; это, как ты говоришь, привычка, всего лишь привычка воина.
Лоренцо. Ваше платье великолепно. Что за аромат от этих перчаток! Почему вы позируете полураздетым? Эта кольчуга очень шла бы к вашему портрету; напрасно вы не надели ее.
Герцог. Так захотел художник; впрочем, всегда лучше позировать с открытой шеей — посмотри на мастеров древности.
Лоренцо. Где, черт возьми, моя гитара? Надо бы мне подыграть Джомо. (Уходит.)
Тебальдео. Ваша светлость, на сегодня я кончаю.
Джомо (у окна). Что там делает Лоренцо? Вот он остановился в созерцании перед колодцем, среди сада; казалось бы, не там ему надо искать свою гитару.
Герцог. Дай мне мое платье. Где моя кольчуга?
Джомо. Не нахожу ее, как ни ищу: исчезла.
Герцог. Ренцино держал ее каких-нибудь пять минут назад: он, верно, по своему похвальному обыкновению бездельника, забросил ее, уходя, в какой-нибудь угол.
Джомо. Невероятно; кольчуги нет как нет.
Герцог. Полно, что ты! Да это невозможно.
Джомо. Посмотрите сами, ваша светлость; комната не такая большая!
Герцог. Ренцо держал ее тут, на этом диване.
Лоренцо возвращается.
Что ты сделал с моей кольчугой? Мы не можем ее найти.
Лоренцо. Я положил ее туда, где она лежала. Погодите… Нет, я положил ее на это кресло… нет, на постель. Не знаю, но я нашел свою гитару. (Поет, аккомпанируя себе.) Госпожа аббатиса, здравствуйте…
Джомо. Она, верно, в садовом колодце? Ведь вы только что стояли над ним, и вид у вас был такой сосредоточенный.
Лоренцо. Плевать в колодец и глядеть на разбегающиеся круги — для меня величайшее наслаждение. Если не считать питья и сна, у меня нет другого занятия.
Аббатиса, госпожа моего сердца, здравствуйте. (Продолжает играть на гитаре.)
Герцог. Неслыханно, неужели кольчуга пропала? Кажется, я не снимал ее и двух раз в жизни, разве только ложась спать.
Лоренцо. Полно вам, полно вам. Не хотите ли сына папы обратить в лакея? Ваши люди ее найдут.
Герцог. Черт бы тебя побрал! Это ты потерял ее.
Лоренцо. Будь я герцогом Флорентийским, меня беспокоило бы что-нибудь другое, а не мои кольчуги. Кстати, я говорил о вас с моей бесценной теткой. Все обстоит как нельзя лучше; подите-ка, сядьте здесь, я скажу вам на ухо.
Джомо (тихо герцогу). Это по меньшей мере странно; кольчугу похитили.
Герцог. Найдут. (Садится рядом с Лоренцо.)
Джомо (в сторону). Покинуть общество, чтоб идти плевать в колодец, — это неестественно. Хотел бы я найти эту кольчугу, чтобы выбросить из головы одну давнюю мысль, которая порой словно покрывается ржавчиной. Да нет же! Какой-то Лоренцаччо! Кольчуга где-нибудь на кресле.
Перед дворцом. Входит Сальвиати, окровавленный, хромает; двое поддерживают его.
Сальвиати (кричит). Алессандро Медичи! Открой-ка окно и погляди, как обращаются с твоими слугами.
Герцог (в окне). Кто это барахтается там в грязи? Кто ползает у стен моего дворца с такими ужасными криками?
Сальвиати. Строцци меня убили; я умру у твоей двери.
Герцог. Кто из Строцци? За что?
Сальвиати. Я сказал, что сестра их влюблена в тебя, мой благородный герцог. Строцци считают, что я оскорбил их сестру, сказав, что ты ей нравишься; трое из них напали на меня. Я узнал Пьетро и Томазо; третьего не знаю.
Герцог. Пусть тебя внесут во дворец. Клянусь Геркулесом, убийцы проведут ночь в тюрьме, а завтра утром их повесят!
Сальвиати входит во дворец.
Спальня Лоренцо. Лоренцо, Скоронконколо фехтуют.
Скоронконколо. Господин, не довольно ли игры?
Лоренцо. Нет, кричи громче. — Вот! Парируй этот удар! Вот тебе! Умри! Вот тебе, подлец!
Скоронконколо. Помогите! Убивают меня! Режут!
Лоренцо. Умри! Умри! Умри! — Топай же ногами!
Скоронконколо. Ко мне, моя стража! На помощь! Меня убивают! Дьявол Лоренцо!
Лоренцо. Умри, презренный! Я пущу тебе кровь, свинья, пущу тебе кровь! В сердце, в сердце! Вспорю брюхо! — Кричи же, стучи, бей! — Выпустим ему потроха! Разрежем его на куски и будем есть, будем есть! Я запустил руку по локоть. Вороши в горле, валяй по полу, валяй! Будем грызть, будем грызть его, будем есть! (Падает в изнеможении.)
Скоронконколо (вытирая себе лоб). Нелегкую игру ты затеял, господин, и берешься за нее, как настоящий тигр. Гром и молния! Ты рычишь, словно целая пещера, полная пантер и львов.
Лоренцо. О день крови, день моей свадьбы! О солнце, солнце! Давно уже ты сухо, как свинец; ты умираешь от жажды, солнце! Кровь его опьянит тебя. О моя месть, как давно уже растут твои когти! О, зубы Уголино! Вам надо череп, череп!
Скоронконколо. Уж не бредишь ли ты? Горячка у тебя или сам ты бредовая греза?
Лоренцо. Трус, трус, — развратник, маленький худой человечек, — отцы, дочери, — разлуки, разлуки без конца, — берега Арно полны слез разлуки! — мальчишки пишут это на стенах. Смейся, старик, смейся в своем белом колпаке; ты не видишь, что мои когти растут! О! череп! череп! (Лишается чувств.)
Скоронконколо. Господин, у тебя есть враг. (Брызгает водой ему в лицо.) Полно, господин! Не стоит так бесноваться. Благородные чувства не всякому знакомы; но я никогда не забуду, что тебе я обязан некой милостью, без которой я был бы теперь далеко. Господин, если у тебя есть враг, скажи, я избавлю тебя от него так, что никто не узнает.
Лоренцо. Пустяки. Говорю тебе, я только люблю наводить страх на соседей.
Скоронконколо. С тех пор как мы беснуемся в этой комнате и переворотили в ней все вверх дном, они, должно быть, привыкли к нашему шуму. Кажется, ты мог бы зарезать в этом коридоре тридцать человек и катать их по полу, а в доме и не заметили бы, что случилось что-то. Если ты хочешь нагнать страху на соседей, то плохо берешься за дело. Первый раз они испугались, это правда; но теперь они всего только злятся и даже не побеспокоятся встать с кресла или открыть окно.
