Создавая образы сложные, характеры, разнообразно себя проявляющие, Салынский тем не менее ищет всегда ту или иную доминанту в раскрытии внутреннего мира персонажа. Будь то самолюбивый краснобай и трус Корчемный («Опасный спутник»), будь то карьерист и приобретатель Янушкин («Забытый друг»), будь то необычайно интересно задуманный и сложно выполненный драматургом образ кулака Тиунова (в пьесе «Хлеб и розы») с его неугасимой ненавистью к новой жизни и елейным призывом к врагам Советской власти быть «мудрыми, как змии, и простыми, как голуби», — везде драматург стремится к ясной отобранности черт, завершенности того или иного социального и психологического типа. Вместе с тем ничто так не волнует и не радует Салынского, как нравственное распрямление личности и социальное ее освобождение.
В драматургии Салынского звучит горьковская тема возрождения человека, способного к энергичному развитию, восстанию против сковывающего его гнета обстоятельств, предрассудков и заблуждений, к борьбе, в которой личность обретает себя. Едва ли не главная тема «Забытого друга» — прозрение Елены, уходящей из «бетонированного дота» янушкинского дома к чистому и осмысленному бытию. Эта тема выдвигает на первый план пьесы «Хлеб и розы» Любашу Тиунову, нашедшую в себе силы порвать со вскормившей ее средой, с благополучием. А разве форменный бунт, который поднимает бывшая пионерка Верочка Отощева против благоглупостей своей начальницы Клавдии Бояриновой в пьесе «Ложь для узкого круга», не есть знак победы в ней светлых идеалов, воспитанных детством? Понять себя, понять жизнь и найти свое место в ней стремятся Борис Куликов в «Летних прогулках» и Владик Мытников в «Долгожданном», и не они одни: в пьесах Салынского время стучится в сердца людей, жизнь зовет их за собой.
Далеко не случайно, что герой пьесы «Опасный спутник», в последние минуты своей жизни мучительно размышляющий о причинах катастрофы, говорит Корчемному: «Ближе…» Он хочет не просто выслушать объяснения, но и заглянуть в глаза предавшего его друга.
Личностное начало драматургии Салынского — оно распространяет свою власть не только на героев пьес, но и на актеров, воплощающих их образы на сцене. Без желания и способности «заглянуть в глаза» персонажу, без личного и трепетного к нему отношения, в главном адекватного отношению автора, ставить и играть пьесы Салынского — я уверен в этом — очень трудно и, наверное, бессмысленно.
Героев Салынского нужно любить по-человечески (или столь же искренно ненавидеть), ибо только живое чувство способно помочь актеру выразить мысль, заложенную автором в образ. Вместе с тем только оно дает возможность исполнителю в той или иной роли выразить свое человеческое и гражданское отношение к жизни.
Нила Снижко была любимейшей героиней (а не только любимой ролью!) Людмилы Фетисовой — актрисы, которую А. Д. Попов называл «максималисткой», а автор «Барабанщицы», где Фетисова одержала, быть может, самую важную в своей недолгой и блестящей творческой жизни победу, — «яростно-талантливой». Салынский так раскрывает секрет этого счастливого союза актрисы и драматурга, этого удивительного слияния исполнительницы роли с героиней: «Фетисова была человеком большой и чистой души… Правдиво и искренне прожить на современной сцене подвиг может лишь человек, который и в реальной жизни способен на нечто подобное». Так Салынский формулирует одно из самых главных требований, которое его драматургия предъявляет художникам сцены и которому он сам, автор пьес, стремится ответить.
Салынский верит в то, что искусство драматической сцены питается живыми, незаемными страстями. Он знает, что если оно подлинно, в нем всегда звучит исповедническая интонация. И самое ценное, чем, по его мнению, сцена может одарить зрителя, — это «взрыв искренних чувств, кипение живых страстей». И драматургия Салынского — при всей ее яркой гражданственности и энергии общественной мысли — это драматургия щедрой сердечности, неуемной эмоциональности и проникновенного лиризма.
Строго говоря, Салынский посвятил любви только одну пьесу — «Долгожданный». Это пьеса о трудном счастье, о красивом чувстве, вобравшем в себя все оттенки драгоценного тяготения одного человека к другому, пьеса о подлинно прекрасных людях, сумевших сохранить духовное родство, веру и верность друг другу и силой искреннего чувства способных перечеркнуть разлучавшие их десятилетия. Но в каждом его произведении рядом с главной, публицистически открытой и далеко выходящей за рамки интимных переживаний темой, как бы обвивая ее, ненавязчиво, но ощутимо обогащая ее звучание, явственно слышится тема любви. В пьесе «Хлеб и розы» чувство дочери богатея Любаши Тиуновой к питерскому рабочему Гавриилу Ивушкину придает рассказу о классовой борьбе неожиданное и живое освещение. В произведениях Салынского линия невидимого фронта часто проходит сквозь человеческие сердца. В известном смысле все пьесы драматурга — о хлебе и розах: любовь здесь входит неотъемлемой частью в самое ядро конфликтов. Она умножает горечь потерь — ведь у Терентия Гуськова отняли не только честь, доброе имя, отняли место в строю, любимую. Любовь приходит к Ниле Снижко и Николаю Вережникову не вовремя и не спросясь, неимоверно усложняя положение этих героев. Но она же несет людям надежду, возвращает веру в жизнь, укрепляет духовные силы. Любовь — это пробный камень личности и залог полноты человеческого счастья. Она — не случаем подаренная нечаянность, и не причуда своеволия чувств, но прочная духовная привязанность.
Надо ли говорить о том, что лирика произведений Салынского — лирика гражданская, что торжество любви здесь прямо связано с победой общественных идеалов, что герои драматурга не хотят и не могут быть счастливы в одиночку и мечтают добыть «хлеб и розы — для всех»? Любовь заставляет разделять чужую радость и чужую боль, помогает острее ощутить внутреннее, духовное родство с коллективом и обществом. Должно быть, именно поэтому в пьесах Салынского нет маленьких судеб и незначительных характеров: какая-нибудь Ася в «Опасном спутнике» и Анютка в «Хлебе и розах», какая-нибудь Еленушкина из «Мужских бесед» и Авдонин из «Марии» значат для драматурга ничуть не меньше, чем Селихов, Любаша, Кудинов и Мария.
Салынский исследует жизнь общества, в котором каждому человеку принадлежит право решающего голоса и от каждого в той или иной мере зависит судьба всех. Одной из центральных тем творчества драматурга стала тема партийного руководителя и партийного руководства, с необычайной остротой, полемическим темпераментом и, я бы сказал, государственной, партийной ответственностью поднятая Салынским сначала в «Мужских беседах», а затем в «Марии».
Уже шла речь о редкой способности Салынского чувствовать движение времени, угадывать только еще нарождающиеся конфликты, только еще намечающиеся проблемы. Не будет ошибкой сказать, что Салынскому принадлежит честь открытия в своеобразном и новом повороте нескольких тем, образов, психологических ситуаций, которым современная советская драматургия и литература уделяют самое пристальное внимание и которые привлекают сегодня всеобщий, я бы сказал, всенародный интерес.
Мне думается, в образе Николая Селихова («Опасный спутник»), утверждавшего в научном творчестве и производстве необходимость «логики, точного расчета», призывавшего «терпеливо, шаг за шагом, идти к победе наверняка», берет начало одна из самых животрепещущих тем драматургии 70-х годов — производственная тема. Инженер Селихов, который все «молчит и считает», — пусть отдаленный, но очевидный предтеча инженера Чешкова из пьесы И. Дворецкого «Человек со стороны».
В «Забытом друге», пьесе, написанной в 1954 году, Салынский с бесстрашием новатора обратился к теме напряженного трагического звучания. Гибель Терентия Гуськова — гибель положительного героя в мирные дни — мало вязалась с принятыми тогда в драматургии представлениями и вызвала острую дискуссию. Салынский был прав: жертвы на пути к будущему раскрывают те духовные качества советского человека, которые являются обещанием торжества идеалов коммунизма. Практика подтвердила правомерность трагического в нашей литературе и искусстве.
Одним из первых в послевоенной советской литературе Салынский обратился к теме воинского подвига и стремился раскрыть душевное состояние человека в эту решающую минуту, показать трагизм и величие «подвига, никому не известного, смерти не на людях», «судьбы непрославленной».
Сюжетная и психологическая ситуация «двойной жизни», намеченная Салынским в «Барабанщице», героиня которой искренно восхищается людьми, принимающими ее за предательницу, угрожающими самой ее жизни, — ведь не только камни бросают в Нилу одержимые праведным гневом ребятишки, но и гранату! — найдут свое продолжение в основной коллизии пьесы А. Макаёнка «Трибунал». Здесь, как и в «Барабанщице», на этот раз семейный «трибунал» грозит Терешке-Колобку казнью, не ведая, что новоявленный староста, лебезящий перед фашистами, — советский патриот, повергая Терешку в уныние и вместе с тем вызывая у него чувство законной гордости своей семьей, смешанное, как и у Нилы, с горечью одиночества и страстной жаждой людского доверия.
