Ромул. Могу тебя поздравить. Отличная порода, ничего не скажешь.
Германец. Сам вывел.
Ромул. Ты, я вижу, выдающийся куровод.
Германец. В конце концов, как правитель, я вынужден этим заниматься.
Ромул. Как правитель? А кто ты, собственно, такой?
Германец. Я Одоакр, князь германцев.
Ромул. Рад с тобой познакомиться.
Одоакр. А ты кто?
Ромул. Я — римский император.
Одоакр. Мне тоже очень приятно завести такое знакомство. Я, правда, и раньше знал, с кем говорю.
Ромул. Ты знал?
Одоакр. Прости меня за притворство. Врагам бывает неловко оставаться с глазу на глаз, и я решил, что для начала разговор о куроводстве будет уместнее, чем разговор о политике. Позволь представить моего племянника. Поклонись, племянник.
Племянник. Как прикажешь, дядюшка.
Одоакр. Оставь нас одних, племянник.
Племянник. С удовольствием, дядюшка. (Уходит.)
Молчание. Они глядят друг на друга.
Одоакр. Ты, значит, Ромул. Все эти годы я много о тебе думал.
Ромул. А ты, стало быть, Одоакр. Для меня ты был олицетворением врага, а оказывается, ты такой же куровод, как я.
Одоакр. Настала минута, которой я ждал столько лет.
Император вытирает рот салфеткой, встает.
Ромул. Как видишь, я готов.
Одоакр. К чему?
Ромул. Умереть.
Одоакр. Тебе грозит смерть?
Ромул. Всему миру известно, как германцы обходятся с пленными.
Одоакр. Ты слишком поверхностно знаешь своих врагов, император Ромул, если полагаешься на то, что о них болтает весь мир.
Ромул. А чего ты можешь хотеть, кроме моей смерти?
Одоакр. Сейчас увидишь. Племянник!
Справа входит племянник.
Племянник. Что прикажешь, дядюшка?
Одоакр. Поклонись римскому императору, племянник.
Племянник. Как прикажешь, дядюшка. (Кланяется.)
Одоакр. Ниже, племянник.
Племянник. С удовольствием, дядюшка.
Одоакр. Стань перед римским императором на колени!
Племянник. Как прикажешь, дядюшка. (Преклоняет колени.)
Ромул. Что это значит?
Одоакр. Встань, племянник.
Племянник. С удовольствием, дядюшка.
Одоакр. Выйди, племянник.
Племянник. Как прикажешь, дядюшка. (Уходит.)
Ромул. Ничего не понимаю.
Одоакр. Я пришел не за тем, чтобы тебя убить, римский император. Я пришел, чтобы вместе со всем моим народом вступить к тебе в подданство. (Тоже преклоняет колени.)
Ромул (насмерть перепуган). Но это же безумие!
Одоакр. И германец может поступить разумно, римский император.
Ромул. Ты что, издеваешься?
Одоакр (встает). Ромул, о курах мы с тобой поговорили, отлично понимая друг друга. Неужели нельзя, понимая друг друга, поговорить о судьбах наших народов?
Ромул. Говори.
Одоакр. Можно сесть?
Ромул. Нечего спрашивать, ты победитель.
Одоакр. Ты забываешь, что я только что вступил к тебе в подданство.
Молчание.
Ромул. Садись,
Оба садятся. Ромул мрачен. Одоакр внимательно на него смотрит.
Одоакр. Ты видел моего племянника. Его зовут Теодорих.
Ромул. Видел.
Одоакр. Очень воспитанный молодой человек. «Как прикажешь, дядюшка», «С удовольствием, дядюшка». И так с утра до вечера. Его поведение безукоризненно. Он весь народ заразил своей добропорядочностью. К девушке но прикоснется, пьет только воду, спит на голой земле. Каждый день — боевые учения. И сейчас в прихожей небось тренируется.
Ромул. Так он же герой!
Одоакр. Воплощенный идеал германца. Мечтает о мировом господстве, и весь народ вместе с ним. Потому мне и пришлось затеять этот поход. Я был один, а против меня племянник, стихотворцы и общественное мнение — пришлось уступить. Я надеялся вести войну гуманно, ведь римляне почти не оказывали сопротивления. Но чем дальше я продвигался на юг, тем больше преступлений совершала моя армия. И не потому, что она кровожаднее других армий, а потому, что всякая война — зверство. Я был в ужасе. Хотел даже прервать поход. Собирался взять деньги у фабриканта штанов, — моих полководцев еще можно было купить, я еще мог, наверное, все сделать по-своему. Какое-то время еще мог. Но вскоре я уже ничего больше не смогу. Тогда мы окончательно станем народом героев. Спаси меня, Ромул, на тебя вся моя надежда.
Ромул. Какая надежда?
Одоакр. Остаться в живых.
Ромул. А что тебе грозит?
Одоакр. Мой племянник пока еще кроток, он еще вежлив, но в один прекрасный день он меня убьет. Знаю я эту германскую преданность.
Ромул. И поэтому ты решил вступить ко мне в подданство?
Одоакр. Всю жизнь мне хотелось увидеть подлинное человеческое величие, не похожее на дутое величие моего племянника, которого, увидишь, они еще назовут Теодорихом Великим — я этих историков знаю! Я — мужик и ненавижу войну. Я ищу человечности, которой я не мог сыскать в дремучих германских лесах. Я нашел ее в тебе, император Ромул. Твой обергофмейстер Эби тебя раскусил.
Ромул. Эби был у меня при дворе по твоему заданию?
Одоакр. Он был моим шпионом. Но он доносил о хорошем, о настоящем, о справедливом человеке, о тебе, Ромул.
Ромул. Он доносил тебе о дураке. Всю жизнь я отдал на то, чтобы приблизить день, когда Римская империя рухнет. Я считал собя вправе судить Рим, раз я сам готов был умереть. Я требовал от моей страны неслыханных жертв, поскольку я жертвовал собой. Я спокойно смотрел, как льется кровь моего народа, который я обезоружил,- ведь я решил пролить свою собственную кровь. И вот я должен жить. Моя жертва не будет принята. Мне суждено быть тем единственным, кто уцелеет. Мало того. Перед твоим приходом мне сообщили, что моя дочь, которую я люблю, погибла вместе с женихом. Погибла моя жена и весь мой двор. Я принял эту весть с легкостью — ведь я думал, что сам умру, а теперь эта весть беспощадно меня разит, безжалостно меня опровергает. Все, что я сделал, стало бессмыслицей. Убей меня, Одоакр.
Молчание.
Одоакр. Ты это говоришь от горя. Преодолей свою боль и прими меня в подданство.
Ромул. Ты боишься. Победи свой страх и убей меня.
Молчание.
Одоакр. Ты думал о своем народе, Ромул, подумай теперь о своих врагах. Если ты не примешь меня в подданство, если мы с тобой не будем действовать сообща, мир достанется моему племяннику. Тогда возникнет новый Рим — германская империя, столь же бренная, как и Римская, и столь же кровавая. Если это случится, дело всей твоей жизни — гибель Рима — и впрямь станет бессмыслицей. Ты не вправе растоптать собственное величие, Ромул, ты — единственный человек, который умеет править этим миром. Будь милостив, прими меня в подданство, стань нашим императором, защити нас от кровавого величия Теодориха.
Молчание.
Ромул. Я больше не могу, германец. Даже если бы и хотел. Ты выбил у меня из рук оправдание моих поступков.
Одоакр. Это твое последнее слово?
Ромул (преклоняет колени). Убей меня! На коленях тебя молю!
Одоакр. Я не могу тебя заставить помогать нам. Дело плохо. Но я не в силах тебя убить. Я ведь люблю тебя.
Ромул. Если ты не хочешь меня убить, я найду выход. Единственный человек, еще жаждущий моей крови, спит у меня под кроватью. Пойду разбужу его. (Встает.)
Одоакр (тоже поднимается). Это не выход, Ромул. Ты просто отчаялся. Твоя смерть тоже бессмыслица, — в ней был бы смысл, если бы мир был таким, каким ты его себе представлял. А мир не таков. Твой враг тоже человек, и так же, как ты, он хочет быть справедливым. Надо покориться судьбе. Ничего другого не придумаешь.
Молчание.
Ромул. Присядем-ка опять.
Одоакр. Что нам еще делать?
Ромул. А как ты поступишь со мной?
Одоакр. Переведу тебя на пенсию.
Ромул. На пенсию?
Одоакр. Другого выхода нет.
Молчание.
Ромул. Выход на пенсию, пожалуй, самое страшное, что может со мной случиться.
Одоакр. Не забудь, что и меня ждет нечто ужасное. Тебе придется провозгласить меня королем Италии. Это будет началом моего конца, если я сразу же не приму меры. Итак, хочу я или нет, придется начать мое царствование с убийства. (Обнажает меч и устремляется направо.)
