Однажды под вечер они ехали втроем в карете - после посещения выставки картин, где экспонировались работы Михаила Врубеля, произведшие на Эсту удивительное и вместе с тем тягостное впечатление, может быть, от разговоров о том, что художник сошел с ума. Правда, Леонард ни слова не проронил на эту тему, а лишь опечалился, тем более что Жорж, против обыкновения, выказал осведомленность о жизни художника, его странностях.
- Художник превосходный, хотя и спорный, он пробует себя все в новой и новой области. Пишет декорации и костюмы, а там увлекается майоликой и собственноручно изготовляет изразцы для каминов.
- Вот это удивительно, - заметил Леонард. - Универсальность интересов художника, как в эпоху Возрождения в Европе.
Жорж не унимался.
- Бедный, как все художники, едва заведутся деньги, одевшись франтом, задавал пир, причем, чуть ли не сам распоряжался в качестве метрдотеля.
- Ну-с, в этом смысле и вы на высоте, - усмехнулся Леонард. - Только без гениального дара.
- Кто знает! - отвечал Жорж, горделиво вскидывая голову и глядя в сторону, что называется, показывая профиль. - В Ротшильды и Рокфеллеры без дара не выходят.
- Жорж, видимо, ощущает присутствие в себе финансового гения, - сказал Леонард с вполне серьезным видом.
Эста рассмеялась, как шутке. Но Жорж воспринял слова собеседника всерьез, поскольку в самом деле уповал проявить великие таланты на поприще, избранном им.
- Да, у меня бывали случаи, когда я, как по наитию, предпринимал шаги, взметнувшие меня на много ступеней, - проронил он, лишь делая вид, что рассматривает картины.
- Куда же эти ступени ведут? - спросил Леонард.
- Известно, куда. К богатству и власти.
- Тсс! - Эста рассмеялась, как всегда она смеялась, когда Жорж заговаривал о своих далеко идущих планах и целях. Она ничего не имела против них, только полагала, что есть вещи, о которых не говорят вслух и даже не всегда признаются себе: совестно как-то, стыдно или просто самонадеянно. В богатстве и власти нет правды, поскольку под ними нищета и смерть. Стремиться нужно, наверное, к чему-то другому.
- Да, да, - с грустью проговорил Леонард, - взять и убить старуху-процентщицу и еще, кто подвернется, и не раскаяться и не попасться. Вот и все.
- Сударь! Не по адресу. Упомянутый вариант как раз для бедных студентов, которые, однако же, хотят решать непременно мировые вопросы, умирая с голоду.
Пока молодые люди, от отходя друг от друга, то снова сходясь, перебрасывались тирадами, Эста, поднимая голову, остановилась у дальней стены, где высоко, почти у потолка, висело полотно, пламенеющее облаками на заре и сверкающее то ли грудой драгоценных камней, то ли живыми цветами, и там сидел юноша с обнаженными плечами, с темно-голубым покрывалом на коленях, на которых сомкнулись могучие руки. В повороте головы и во взоре - великая грусть, пронзающая и твою душу. Чуждый и вместе с тем до боли знакомый образ, точно художник писал его с Леонарда! Сходство было даже не чисто внешнее, а внутреннее. Тревога охватила Эсту. Недаром, наверное, он играет Эрота, демона, по Платону. Словно он сошел с картины, явление которого предугадал гениальный художник. Искусство и жизнь слились некогда в мифе, а теперь вновь в усилиях художников, артистов, архитекторов, да и всех, кто стремится к красоте. В том, говорят, знамение времени, и Эста дорожила своей причастностью к новым веяниям в русской жизни.
Выбравшись на улицу, - осень звала за город, - взяли извозчика, чтобы завершить достойным образом день, в сущности, удивительный. Жорж предложил отужинать в ресторане, вообще повеселиться, и Эста, по настроению, согласилась: «Хорошо! Давайте кутить!»
Леонард однако весьма смутился, готовый сейчас выскочить из кареты и уйти восвояси, да и Жорж ему надоел, а веселость Эсты даже задевала его, с ним обычно впадавшей в грусть.
- В чем дело, Леонард? - рассмеялась Эста.
- Да он гол как сокол, - заметил Жорж без тени злорадства, а скорее с сочувствием. - Но ведь приглашаю я.
- А я и не выдавала его за богача, - улыбнулась Эста Леонарду. - Уж что угодно, только не это.
- Да будь он князь и богат, вы бы не водили его за нос, а поспешили бы выскочить за него замуж, - Жорж, видимо, шутил, осведомленный, может быть, о предсказании и о том, что князь Ошеров мог усыновить пасынка.
- Ничего, еще, может, выскочу. В конце концов, с милым рай и в шалаше, - произнесла Эста, желая шуткой сгладить бестактность Жоржа, и невольно коснулась рукой Леонарда, сидевшего с нею рядом, а Жорж напротив.
- Что? - впал в полное изумление Леонард. - О, Психея!
Он обнимал ее и целовал, к веселому ужасу Эсты, при этом она, плутовка, одним глазом следила за реакцией Жоржа, который, отличаясь самообладанием и гордясь своей выдержкой, тем не менее был близок к обмороку или негодованию, что они позволяют себе в его присутствии.
Эста с любопытством ожидала, что будет, пока не закружилась голова от сладчайше-упоительного поцелуя, коим ведь не Леонард ее одарил, а скорее она его, ощутив на миг к нему нежность, не испытанную ею ранее.
Еще два-три подобных поцелуя, она знала, полюбит его безвозвратно, юного отрока, который гол как сокол и не от мира сего, как, впрочем, все поэты. Это трогательно, но удивительно несерьезно. А что? Может быть, и ей пуститься с ним в его странствия во времени, чем он живет? И Эсте уже мерещилось, как она с Леонардом уносится в какие-то дали, так, прямо по воздуху... Так не бывает.
- Хватит! Хватит! Мы с тобой с ума сошли, - Эста выпрямилась на сиденье.
Жоржа не было. Карета стояла. Он, верно, ушел. На пустынной набережной его нигде не видать. У кареты близко приостановилась старушка с собачкой, поглядывая на них совсем без осуждения, а скорее с какой-то необыкновенной радостью.
«Это сон!» - подумала Эста.
Старушка образумила Леонарда. Эста раскраснелась, готовая заплакать. Они оба выскочили из кареты, словно из нежданной западни. Жорж показался в туннеле двора, вероятно, оказавшегося не проходным.
- Леонард, уходите! Ради Бога. Мне необходимо с ним объясниться, чтобы не было никаких недоразумений.
- Эста! Как же я могу уйти? - возразил с удивлением Леонард. - Это он должен от меня потребовать объяснений, если задета его честь.
- Вздор! Я не жена его и даже не невеста. Вы не при чем здесь абсолютно. Этот казус я сама спровоцировала. И Жорж это отлично понял.
- О, Психея! Что ты со мной делаешь? - заломил руки Леонард.
- Ну-с, детки, нацеловались? - проговорил Жорж, удивленнно оглядывая Эсту и Леонарда. - Как вас разобрало! Даже завидно. Хорош мальчик, ничего не скажешь. И вы, Эста, не промах. Ну, ладно, я никому не скажу.
- Что-о? - Эста неожиданно оскорбилась до глубины души, до слез, она буквально заплакала и быстро направилась по набережной в свою сторону. Молодые люди смущенно поплелись за нею, велев кучеру следовать за ними.
Обдумав случившееся, Леонард пришел к убеждению, что Жорж оскорбил Эсту, пусть невзначай, и должен дать ему удовлетворение.
- Милостивый государь! - вполголоса, с явной угрозой он произнес. - Наконец, очевидно, до вас дошло, что над вами смеются...
- Что такое? - опешил Жорж.
- Смеются вам в глаза. Я понимаю, обидно.
- Оставьте! - свысока бросил Жорж. - Все шло своим чередом, как должно быть. Изображайте на маскарадах кого угодно, но в жизни рядиться Эротом, это смешно. Это над вами смеются.
- Речь не обо мне. Вы оскорбили Эсту. Если вы не в состоянии по своей буржуазной тупости понять это, то я заставлю вас, по крайней мере, раскаяться.
- Ах, вот как! Извольте. Я к вашим услугам, - холодно поклонился Жорж и, сев в карету, уехал в свою сторону.
Леонард, весьма довольный собой, последовал за Эстой. Она обернулась, слез не было, глаза ее весело смеялись. Он же вдруг загрустил, словно предчувствуя разлуку и даже смерть; хотя в переменах его настроения для Эсты не было новости, она вопросительно поглядела на него, получилось, нежно, будто ласки от него она ждет, но он уже не дал себе воли, а поспешил расстаться. Проводив барышню до дома Легасова, Леонард зашел к себе и уехал к Аристею.
Застал Леонард художника в превосходном настроении. Поработав всласть, чтобы снять возбуждение или усталость, он любил выпить и закусить как следует. На этот раз, как выяснилось, он обедал у Легасова.
- Прекрасная модель! - вскричал он. - Но, знаешь, слишком женщина. Или я так воспринимаю ее? А это не годится. Я бы охотно взялся за портрет Тимофея Ивановича. Колоритная личность! Даже внешне похож на Мамонтова.
Леонард, против обыкновения, слушал художника невнимательно, раздумывая, сказать ли Аристею, или секунданта найти на стороне.
- Кстати, если не секрет, ты был с Эстой? - вдруг спросил он, переходя к своим обычным заботам о юном друге. - Ее не могли дождаться ни к обеду, ни к ужину.
