- Жив? - Аристей усмехнулся не без досады. - Нет, ты мне скажи, куда пропал?
- Кажется, я был ранен, - наконец не без смущения признался Леонард. - Подброшенный вверх, я повис в воздухе, ну, и унесся, как подстрелянная птица, неведомо куда.
- Ну да!
- Странно проходил полет. Во времени, похоже, я мгновенно достигаю того или иного места, где я жил прежде или еще только буду жить, вместе с тем движение мое в пространстве продолжалось неудержимо, и тут не все в моей власти, словно у меня есть парабола, как у кометы.
- Что из этого следует? - с заинтересованным вниманием спросил художник.
- Похоже, я вновь и вновь вступаю в жизнь. Ведь недаром я ощущаю себя младшим современником всех, кто жил когда-то или только будет жить на Земле.
- Но такова вечная сущность юности, преходящей для каждого из нас столь скоро.
- Скоро и вечно, - оживился Леонард. - Если все это не сон, не мои фантазии, как легко подумать, нас ожидают удивительные приключения, Аристей.
- Какого же рода?
- Эрот, едва пустившись в странствия, претерпел странные изменения, - его приняли за Люцифера.
- Ну, мало ли за кого нас могут принять.
- Не скажите.
- И что же?
- Здесь несомненно загадка моей судьбы, - промолвил Леонард, с грустью взглядывая в даль времен.
Диана только что воротилась из города, как принесли письмо от Тимофея Ивановича из Москвы. Он наскоро и весьма неопределенно, не называя имен, сообщал о сведениях, полученных от известного им лица: его ищут, арест неминуем - по обвинению в участии в транспортировке оружия, о чем дело находится в производстве, что грозит, Диана знала, не просто тюрьмой, каторгой, а, уж верно, смертной казнью, как нетрудно понять, исходя из итогов ряда громких процессов подобного рода. Тимофей Иванович настоятельно советовал лицу, о ком речь, уехать за границу, обещая всяческую помощь, где можно всецело посвятить себя искусству, что в высшей степени и разумно, и благородно. Несомненно речь шла о художнике. Диана, оставив свои дела, заехала к Зинаиде Николаевне, чтобы тотчас отправиться с нею к Аристею.
- Остановись! Прежде всего успокойся, - потребовала княгиня. - Дай-ка мне письмо. Тимофей Иванович мог бы отписать мне. Зачем понадобилось ему втягивать в это дело тебя?
- Ах, какое это имеет значение, что у него на уме, если опасность реальна? - горячо возразила Диана.
- Я также думаю, - продолжала Зинаида Николаевна, - Аристей вполне в курсе и принял меры, иначе давно бы сел.
- Как! Он же открыто ходит, устраивает маскарады и благотворительные концерты.
- Кто его знает? - усмехнулась княгиня. - Это он для нас Аристей, а открыто ходит некий имярек, неведомо кто, как Леон, оказывается, вовсе не мой сын, а пресловутый Эрот.
- С ним все ясно, - рассмеялась Диана, - он поэт, он мифотворец.
- Разве с Аристеем не обстоит также? Он художник. Он тоже мифотворец.
- Это правда! - Диана вспомнила сказку о фее. - Но вернемся к действительности.
- А разве она, эта действительность, не такова, какой ее нам выдают наши мифотворцы? - весьма глубокомысленно заметила Зинаида Николаевна. - Впрочем, в любом случае нам надо переговорить с Аристеем, не так ли? Пиши записку. Пошлем с посыльным.
- Записку? Ты считаешь, нам нельзя к нему зайти?
- Его здесь нет. Я знаю, где его найти. Пиши любовную записку о свидании, разумеется, тайном.
- Ты смеешься? А ведь дело серьезно. Расстреляны тысячи безвинных, пришедших на поклон к царю-батюшке; пушками разгромлены баррикады, а теперь ловят и вешают якобы по закону тех, кто сохранил дух сопротивления анахронизму, - между тем Диана села к столу и взяла в руки карандаш. - Пусть приходит сюда?
- Нет. К тебе. Записку мы вручим посыльному у какого-нибудь магазина. А Аристей нас найдет у тебя. Ведь маловероятно застать его сейчас на месте. Нам надо набраться терпения.
Угроза ареста для Аристея не была нова. Его только удивило, что это Тимофей Иванович взялся хлопотать о деле, к которому не имел никакого отношения. Он не очень беспокоился о себе, смешно же, какой из него революционер? Взяв письмо или бандероль, поступившие на его имя, он несся на извозчике то в один, то в другой конец города, или, одевшись попроще, добирался на конке до рабочих окраин. За эти хлопоты он должен благодарить вездесущую Зинаиду Николаевну. Это она привлекла его к оформлению спектакля для рабочих, познакомила с барышней из очень известной в России семьи.
Узнав обстоятельства его жизни, барышня сказала, что нужен адрес. Заглядывая прямо в глаза, не без сарказма предупредила, что есть люди, даже из сочувствующих, которые отказываются давать свой адрес, потому что это все-таки хлопотно и не совсем безопасно. Он согласился, представив даже выгоды своего положения. Он занимал в доме верхний этаж с помещениями, предназначенными некогда для прислуги, с отдельным входом. В большой комнате под самой крышей, превращенной им в мастерскую, можно устроить тайники для временного хранения нелегальной литературы. Дело наладилось, с виду неприметное, будничное и все же по-своему увлекательное, как приключения, не лишенные тайны и опасности. К нему приходили самые разные люди. В основном, это была молодежь, наивная, умная, светлая, будь то гимназист с пробивающимся басом, то студент с запоздалым пледом через плечо или рабочий паренек, смущенный и молодцеватый, с нежным еще пушком на подбородке, будь то курсистка, взрослая барышня, одетая в меха, может быть, для конспирации, изящная, красивая, с независимым взглядом...
С ранней весны он уже жил в Териоках под Петербургом, на даче, которая служила перевалочным пунктом для транспортировки нелегальной литературы, поступавшей из-за границы. Все вышло весьма кстати. Во всякое утро он с мольбертом и зонтиком отправлялся то на берег моря, то в лес к озеру, находя всюду мотивы и темы для пейзажных зарисовок и этюдов. Северная природа имела свое очарование, тихое, скромное, и вместе с тем отдающее древностью, как валуны, глухие свидетели ледникового периода на Земле.
Сосны здесь не были похожи на сосны Шишкина, высокие, ярко освященные солнцем, с их легкой горделивой статью русских витязей; березы здесь не имели столь теплого и задушевного вида, как у Левитана, по чистоте и свежести облика напоминающие женщин. Северные березы и сосны, лес, вода и небо заключали, казалось, все своеобразие современных исканий в искусстве: и какой-то надлом, ущербность, угнетенность форм, и близость древнего хаоса, и присутствие во всем таинственной мысли, - все это при неожиданном блеске и сиянии слегка приглушенных красок.
Сангина, пастель, гуашь и акварель - все средства, к которым он пристрастился в последние годы, как нельзя кстати пригодились ему теперь. В поисках новых средств выразительности, новых форм и нового содержания он шел в одном русле с мирискусниками, не вполне разделяя их увлечения прошлым. Его занимало настоящее - те формы жизни и те образы людей, что получили завершенность, и если мирискусники, сознавая эту завершенность, даже исчерпанность форм жизни, невольно, как бы в последний раз оглянулись назад, а Серов запечатлел эту уходящую жизнь в портретах представителей высшего света и самого государя, то он всматривался в современную жизнь как бы из далекого будущего - как на эпоху своего отрочества и юности, отдалившуюся от него словно на сто лет. Он жил не будущим, просто завтрашний день для него наступал гораздо раньше, чем для большинства людей. Так, приближение весны, веяние весны он ощущал в воздухе не в марте, а еще в январе, в самый разгар русской зимы, тогда-то его зимние пейзажи наполнялись словно птичьим щебетаньем и благоуханием цветов.
Дом Легасова. В гостиной Диана, в беспокойстве пребывающая, и княгиня Зинаида Николаевна. Входит Аристей.
- Слава Богу! - произнесла Диана с влажными, будто от слез, глазами.
- Полно! - рассмеялся художник не без усмешки и досады. - Меня беспокоит куда больше Леонард.
- А что с ним?
- Бродит все где-то, дома не ночует, - про дуэль сказать у него не повернулся язык.
Диана и даже Зинаида Николаевна лишь рассмеялись, скорее над Аристеем, который обескураженно почесал себя на затылке, сидя на стуле широко, опершись локтем об стол, неприметно красивый и сильный. Диану подмывало подойти к нему и обнять за голову. Она так и заглядывалась на него, смутив княгиню, а Аристей словно остерегался взглядывать на нее и, верно, ничего не замечал.
- Я уеду в Финляндию, - сказал он. - Если Леонард захочет меня видеть, пусть приедет на дачу в Териоках.
- Оттуда, в случае чего, легко уехать за границу, да? Будьте осторожны. Лучше не попадаться. В тюрьме именно с новичками обходятся круто, а с матерыми еще считаются. Всюду свои порядки, каковые надо знать, чтобы выдержать. Не удивляйтесь, - Диана перевела взгляд с княгини на Аристея. - Ведь я лечилась и жила полгода в «Русском пансионе» в Генуе, где революционеры - основной контингент. Наслушалась страшных историй. Будто сама прошла и через пересыльные тюрьмы, и каторгу.
