ТОЛЬ. Какие там еще монахи? Что за бред? 15-го – в честь него торжественный обед. В Нью-Йорке. В «Уолдорф-Астории». Значит, чтобы он успел прийти в себя, надо вылетать 12-го. Даже 11-го. Вчера первую сотку аванса перевели. Это какой-то паразитический бред!
ГОЦЛИБЕРДАН. Ты, наверное, хотел сказать – параноидальный.
ТОЛЬ. Да, параноидальный. Даже хуже, чем параноидальный.
ГОЦЛИБЕРДАН. Ничего такого уж страшного нет. Отменим поездку к монахам на хуй.
ТОЛЬ. Как ты ее отменишь?
ГОЦЛИБЕРДАН. Что, мало всего такого отменяли в жизни. Успокойся, Боря, я тебя очень прошу, ёб твою мать.
ТОЛЬ. Я спокоен. Каждый должен заниматься своими делами. У меня на носу Конгресс вечной жизни. Доклад. Наноразработки. А я вместо этого ношусь с игоревой поездкой. Да еще получаю какой-то Валаам под рёбра. Там вообще есть жизнь, на этом Валааме?
ГОЦЛИБЕРДАН. Бывший концлагерь. С горячей водой большие перебои. Слушай, когда Игорь узнает, что дотуда надо ехать в плацкартном вагоне, а потом еще плыть на дырявой посудине…
ТОЛЬ. Надо сделать, чтобы узнал. Чтобы всё это наваждение прекратилось. Отправляем его в Америку. И забываем. У меня Конгресс.
Пауза.
И забываем.
ГОЦЛИБЕРДАН. Надолго не забудешь. Сегодня у него «Фигаро», блядь. Неизвестно, что еще скажет.
ТОЛЬ. Какое «Фигаро»? Я же сказал, чтобы всё только через нас. Как ты пустил к нему это чёртово «Фигаро»?
ГОЦЛИБЕРДАН. Ну, почему же чёртово? Обычное ёбаное «Фигаро». Он сам туда позвонил. Он дружит с Женевьев Пети, которая шеф бюро. Они договорились пить кофе. Сегодня, в пять вечера. В кондитерской дома Соломона. В трёх минутах от Патриарших.
ТОЛЬ. Ты послал туда людей?
ГОЦЛИБЕРДАН. Разумеется. Мой повелитель.
ТОЛЬ. Завтра к десяти утра чтоб распечатка была у меня не столе. Пусть не поспят. Пусть придут к семи утра…
ГОЦЛИБЕРДАН. Всё будет, будет. Только поможет ли нам эта распечатка?
ТОЛЬ. Что ты имеешь в виду?
ГОЦЛИБЕРДАН. Ни хуя, мой повелитель. Ровно ни хуя. Пойду собирать теплые вещи на Валаам.
ТОЛЬ. Этот юмор меня уже не устраивает. Я поеду к нему сам. Звони ему, скажи, что я приеду.
ГОЦЛИБЕРДАН. Когда ты приедешь?
ТОЛЬ. Я послезавтра приеду. Послепослезавтра. К нему. В Сумерки. Отменю встречу с группой борьбы со старостью и приеду. Все отменю и приеду.
ГОЦЛИБЕРДАН. Я так и передам. Пошёл.
Кочубей (в красном костюме), Анфиса.
АНФИСА. Здравствуйте, Игорь Тамерланович. Меня зовут Ноэми.
КОЧУБЕЙ. Но-э-ми… Какое чудное имя. Я, пожалуй, жалею, что ни одну из трех своих дочерей не назвал Ноэми. А как пишется – Наэми или Ноэми?
Пауза.
АНФИСА. Под настроение. Можно и так, и так.
КОЧУБЕЙ. Понятно. Вы переводчик, Ноэми?
АНФИСА. Я должна вам переводить. Пять недель. Во время вашей поездки в Штаты.
КОЧУБЕЙ. Пять недель, говорите. Да, пять недель.
Полушепотом.
За пять недель можно провести экономические реформы в какой-нибудь среднекрупной стране. Полностью. Под ключ. Вы работаете у Бориса, Ноэми?
АНФИСА. Я стажёр. Я еще учусь. В университете. На четвертом курсе.
КОЧУБЕЙ. В университете? Интересно. Вот когда я был молод, как вы сейчас, точнее, когда я был юн, когда вы сейчас, в Москве был один университет. Или, нет два – обычный университет и Лумумба. Обычные люди учились в обычном университете, а цветные – в Лумумбе. А я правда, учился в МИМО. И никто не мог сказать, обычный я человек или цветной.
АНФИСА. Мне говорили, что вы очень яркий человек.
КОЧУБЕЙ. Кто вам это говорил?
АНФИСА. Мой папа.
КОЧУБЕЙ. Он разве знает меня?
АНФИСА. Он вас по телевизору видел. Когда вам вручали эту… как-то на Н…
КОЧУБЕЙ. Что мне вручали на Н?
АНФИСА. Нобелевскую премию. Вот.
КОЧУБЕЙ. Мне разве вручали Нобелевскую премию?
Пауза.
Ах, да. Ну конечно. Как же я забыл. Нобелевскую – значит Нобелевскую. Вот память ни к черту стала. Надо хоть гараж отремонтировать, пока Нобелевская не кончилась. Мне уже 55 лет, Ноэми. В этом возрасте память слабеет. Особенно у мужчин пастозного телосложения. Я знаю, что это неприлично спрашивать, но в вашем возрасте можно: а вам сколько лет?
АНФИСА. Двадцать один год.
КОЧУБЕЙ. Двадцать один год. Какое счастливое число. Когда мне было 21, как вам сейчас, я жил с родителями в квартире на Больших Каменщиках и больше всего мечтал об отдельном жилье. Куда можно пригласить однокурсников. И распить портвейн «Три семерки». Или пять звездочек. Или это коньяк три семерки, а портвейн – пять звездочек. А знаете, был еще такой Слнчев бряг…
АНФИСА. Мне папа рассказывал.
КОЧУБЕЙ. А где работает ваш папа, Ноэми?
АНФИСА. Он тоже переводчик, как я.
КОЧУБЕЙ. А, значит у вас это фамильное. Семейственное что ли. Вы должны хорошо говорить по-английски, наверное.
АНФИСА. Меня папа с детства научал. Мы жили далеко отсюда. В Гондурасе. Там все говорили по-английски, и мне легко было учиться.
КОЧУБЕЙ. Значит, Ноэми, ваш папа был переводчиком в Гондурасе. А разве там говорят по-английски?
АНФИСА. Нормальные люди – нет. Они – по-гондурасски. А индейцы там, таксисты, прислуга – все по-английски.
КОЧУБЕЙ. Вот ведь что. Гондурас точно можно было бы отреформировать за пять недель. И мне бы поставили памятник. На главной площади Гондураса. Из чистого золота. Молодожёны бы фотографировались на фоне этого памятника. А раз в год, в день независимости Гондураса, мимо памятника шел бы военный парад. А в России так не выходит. Золота много, особенно за полярным кругом. Но ставить мне памятник никто не спешит. И парады идут куда-то совсем в другую сторону. Вот ведь как бывает, Ноэми.
АНФИСА. А еще мои сокурсники говорят, что вы гений.
КОЧУБЕЙ. Как они об этом узнали?
АНФИСА. Ну…
КОЧУБЕЙ. Вот и я говорю. Неглубокая проработка вопроса. Тема раскрыта поверхностно. Я бы вашим сокурсникам за такого гения поставил три балла.
АНФИСА. Но вы точно гений. Это же видно.
КОЧУБЕЙ. Спасибо, Ноэми. Спасибо. Вы действительно очень добры ко мне. К старому, в сущности, человеку. Но я – бывший гений. Я раньше был гением. Когда сидел с Африкан Иванычем за одним обеденным столом в «Правде». Или с Борис Николаичем с общей бутылкой в Барвихе. Когда в президиумах всяких сидел. А потом меня уволили. Из гениев. Сказали, послужил гением – освободи место другому. Товарищу освободи, так сказать.
АНФИСА. Разве из гениев можно уволить?
КОЧУБЕЙ. Можно, Ноэми. Можно. Это и есть мое главное ноу-хау. Я сейчас пишу книгу. Скажу вам по большому секрету. Не сдавайте меня ни в коем случае. Я сейчас пишу книгу о том, как увольнять из гениев. С точным описанием всей технологии. Вы знаете, что такое ноу-хау?
АНФИСА. Ой, это, по-моему, диски пятого поколения. Вот. Как хай-энд, только круче гораздо.
КОЧУБЕЙ. Вот-вот. Только круче гораздо. Это даже круче, чем Нобелевская премия. Когда я выпущу книгу про как увольнять из гениев, все сразу смогут мною гордиться. Особенно жена моя.
АНФИСА. Жена?
КОЧУБЕЙ. Да, жена. А что?
АНФИСА. Ее сейчас нет?
КОЧУБЕЙ. Она сейчас есть. Только не здесь. Она поехала на выставку больших полосатых бабочек. В Гондурасе есть большие полосатые бабочки?
АНФИСА. Ой, там есть все. Но я же еще маленькая там была. Бабочек не видела чего-то. Но они там точно есть. Мне папа говорил. Что даже на ночь выключают кондиционеры, чтобы в них не залетела большая бабочка.
КОЧУБЕЙ. А вот в России нет больших полосатых бабочек. И знаете, почему?
АНФИСА. Нет.
КОЧУБЕЙ. Потому, что в России очень холодно. И полярная ночь. Три четверти года – сплошная тьма. Темно, как в кино, когда реклама уже закончилась, а фильм еще не начинался. Бабочки же не будут жить в таких условиях. Они же не люди, правда.
АНФИСА. Не люди. Очень смешно.
КОЧУБЕЙ. И я думаю, что смешно. Поэтому у нас в России есть только мертвые бабочки. И мой друг, Боря Толь, устраивает их выставки. Чтобы мы все видели, какие существа окружали бы нас, если б у нас тут было тепло и круглые сутки – полярный день.
АНФИСА. Ваша жена скоро приедет?
КОЧУБЕЙ. Вы хотите с ней познакомиться? Неизвестно. Бабочек же много. И всех надо рассмотреть. Часа через три. Может быть, четыре. Я только проснулся и немного плохо соображаю. Сейчас сколько времени?
АНФИСА. Половина восьмого. Можно, я поправлю ваши очки. Они так идут к этому красному костюму.
КОЧУБЕЙ. Поправьте, о боже. Мы должны с вами тренироваться говорить по-английски?
АНФИСА. Да, мы должны тренироваться. Но можем пока по-русски. Начинать по-русски.
КОЧУБЕЙ. Я, как вы, Ноэми, с детства учил английский. Но не очень удачно. То есть учил-то удачно, а вот выучил – не очень. Однажды приехал в Вашингтон просить денег – не для себя, а для бюджета страны – и прямо с порога сказал: дир лэдиз энд джентлменз. С «з» на конце. Как джаз. Ззззз… Представляете?
АНФИСА. С американцами так и надо. Построже с ними надо. А то они очень наглые. Чуть что – кладут ноги на стол.
