АНФИСА. С американцами так и надо. Построже с ними надо. А то они очень наглые. Чуть что – кладут ноги на стол.
КОЧУБЕЙ. Может быть. Но американцы меня и так понимают. Они хорошо читают по моим губам. Так что издавать звуки мне уже и необязательно. Открыл губы – и пошёл…
АНФИСА. Как хорошо вы сказали – открыл губы! Вы любите танцевать?
КОЧУБЕЙ. С чего вы взяли?
АНФИСА. У вас глаза человека, который любит танцевать.
КОЧУБЕЙ. О, спасибо, Ноэми. Я из танцев знаю только два слова. Два очень красивых слова – пасадобль и хабанера. Но что значат эти слова, я не знаю. Думаю, что когда хорошее настроение и все получается, – это пасадобль. А когда хреново всё – хабанера.
АНФИСА. Ой, я обожаю хабанеру! Хотите, станцуем? Как раз в таком красном костюме надо танцевать хабанеру.
КОЧУБЕЙ. Да что, я не умею танцевать. Да что вы. Да что вы…
АНФИСА. Не отбрыкивайтесь. Все вы прекрасно умеете. Что вы отбрыкиваетесь, как второкурсник. Спокойно…
КОЧУБЕЙ. Я… я… честное слово, хабанера… Может, лучше пасадобль?
АНФИСА. Я вам сделаю, как лучше.
Танцуют.
Удаляются в темноту.
Гоцлибердан.
ГОЦЛИБЕРДАН. О, хабанера! Какие еще в жизни остаются слова! Когда великий русский народ, итить его в душу богоносец, поднимет нас всех на вилы, меня не поднимут. Меня возьмут ди-джеем в дом престарелых. Я буду ставить им на виниле хабанеру и пасадобль. А потом. Потом всё сгорит. Весь винил. Все старики. Останется только пепел. Первоклассный деревянный пепел наших богоносных широт. И еще – я. Я останусь. Потому что хороший ди-джей – всегда в цене. Хабанера!
Танцует.
Кочубей, Анфиса.
АНФИСА. Вы давно не пробовали, мой босс?
КОЧУБЕЙ. Признаться, давно. Все не до того было. Старую книжку заканчивал. Потом отсыпался. Да, а Марфуши до сих пор нет… Двенадцатый час уже. Разве бабочки не заканчиваются к полуночи?
АНФИСА. Марфуша – это ваша домработница?
К: Что вы, Ноэми. Марфуша – это моя жена. Ее зовут Мария. Но дома я привык называть ее Марфа. Так повелось. Она откликается.
АНФИСА. Когда вы сказали «она откликается», мне вспомнилось про собак. Смешно. Это собаки откликаются на клички.
Пристально.
КОЧУБЕЙ. Собаки меня тоже интересуют. У меня было 12 собак. На даче. Когда я работал премьер-министром. Верней – заместителем. Их всех расстреляли.
АНФИСА. Как? Кто расстрелял? Вы шутите?
КОЧУБЕЙ. Разве я умею шутить, моя шикарная танцовщица? Их расстреляли агенты КГБ. Вы знаете, что была такая организация – КГБ?
АНФИСА. Мне что-то папа рассказывал. Но я точно…
КОЧУБЕЙ. Теперь ее уже нет. А тогда она была – вовсю. И КГБ приставил ко мне охрану. Специально, чтобы охрана раздражала меня. И мешала таким макаром делать либеральные реформы.
АНФИСА. Чем таким мешала?
КОЧУБЕЙ. Таким макаром.
АНФИСА. А что это – макар? Я не слышала.
КОЧУБЕЙ. Макар, ну… это сложно объяснить… я занимаюсь этим всю жизнь.
АНФИСА. Я постараюсь понять.
КОЧУБЕЙ. Макар бывает очень разный. Иногда он – как маузер. То есть как пистолет для внутреннего употребления. А иногда – как злой дух. Вы понимаете?
АНФИСА. Макар – это такой злой дух? Который выходит из болота?
КОЧУБЕЙ. Как вы догадались? Вы…
АНФИСА. А мне рассказывали в Гондурасе. Когда я маленькая была. Надо было бояться болотного злого духа. И я боялась. Как все.
КОЧУБЕЙ. Да, в Гондурасе живут мудрые люди… Я бы их отреформировал за пять недель. Ну, за шесть – максимум. Максимум за шесть, вы понимаете?!
АНФИСА. Вы такой гениальный, что хватило бы и трех. Максимум четырех.
КОЧУБЕЙ. Вы думаете? Вам видней, вы жили в Гондурасе. Я – нет. Хотя я-то с детства мечтал об Ирландии. Тут пяти недель бы уже не хватило. Ирландия даже слишком неприступная. Как вечная мерзлота. Особенно если мерзлота – из шоколада. Так, пытаешься укусить – и только сможешь, что отморозить зубы. Ничего больше. Я в юности читал книгу «Улисс», и влюбился в Ирландию. Точнее, в город Дублин. Вы читали книгу «Улисс»?
АНФИСА. Разве это можно читать?
КОЧУБЕЙ. В моей юности казалось, что можно.
АНФИСА. Это же была дискотека такая. Дискотека Улисса. У нас, на Аэропорте. На ЦСКА, где вещевой рынок. Я тогда еще в третьем классе училась. Родители запрещали мне подходить ко входу. Но мы с девчонками все равно подходили.
КОЧУБЕЙ. Дискотека Улисса. А что с ней потом стало?
АНФИСА. Ой, ее закрыли. Там, кажется, убили кого-то.
КОЧУБЕЙ. Хорошая была дискотека. Но всё равно – это же был филиал. А главная дискотека Улисса размещалась в городе Дублине. В Ирландии. Такое большое здание. С колоннами, как дворец культуры. И над ним всегда идут облака в четыре яруса. Как ребёнок навстречу маме. Это такие стихи. Поэт Корней Чуковский. Вы не читали?
АНФИСА. Корней Цековский? Ужасно смешное имя. Я ничего не слышала. Он был, наверно, очень давно.
КОЧУБЕЙ. Очень. Вас еще не было на свете, моя дорогая Ноэми. Кстати, а откуда такое красивое имя? Вы же родились в позднем совке, при перестройке. Тогда любили другие имена.
АНФИСА. Ну…
Пауза.
Мне говорили, кажется, что так назывался какой-то научный институт. Где мог работать мой папа. Но я точно не знаю.
КОЧУБЕЙ. Поразительно. А я так любил Дублин, что хотел поехать послом в Ирландию. Первым послом свободной России. Ваш папа не был послом?
АНФИСА. Кажется, нет. Но тогда вы должны хорошо знать ирландский язык.
КОЧУБЕЙ. Я его не знал. Я хотел только уехать в Дублин, чтобы удержать мою жену. Марию, она же Марфа. Или наоборот. Марфу, она же Мария. В Москве бы я ее не удержал. Но я стал премьер-министром, я… и мы остались в Москве.
АНФИСА. Мне всегда была ужасно интересно, как человек становится премьер-министром.
КОЧУБЕЙ. Почему интересно?
АНФИСА. Ну это же страшно круто – премьер-министр. Вот мне сокурсники сказали – есть такой Путин, премьер-министр. Он ужасно сексуальный. И голова уложена – просто волосок к волоску. Как у иностранцев. В гостинице «Марриотт Аврора».
КОЧУБЕЙ. Всё было очень буднично. Меня назначил президент Ельцин. Вынул из сейфа бланк указа, стряхнул паутину, взял перьевую ручку – и привет. Вы слышали о таком человеке – президент Ельцин?
АНФИСА. Я слышала, что он был все время пьяный, и его никогда нельзя было увидеть.
КОЧУБЕЙ. Разве это препятствие? Я вот тоже все время пьяный, но вы же меня видите. По крайней мере, видели.
АНФИСА. Вы не пьяный. Вы трезвый. От вас не пахнет. Я чувствую. У меня хорошие нервы в ноздрях.
КОЧУБЕЙ. Совсем ничем не пахну? Это уже сюжет другого романа.
АНФИСА. Нет, то есть, чем-то пахнете. Аромат какой-то есть, парфюм то есть… Это, мне кажется, новый сосновый Баленсиага. Или Хьюго Босс. Но скорее Баленсиага. Вы же не будете душиться Боссом?
КОЧУБЕЙ. Почему бы мне не подушиться Боссом, дорогая?
АНФИСА. Слишком дешево. Не для премьер-министра.
КОЧУБЕЙ. Ну, я же бывший премьер-министр. Сейчас там, как вы сказали, сексуальный мачо, волосок к волоску. И Нобелевскую премию почти проели.
АНФИСА. Как вы сказал – проели? Смешно.
КОЧУБЕЙ. Что смешного?
АНФИСА. Я прямо представила себе, как вы сидите за столом со своими друзьями и едите эту Нобелевскую премию. Прямо руками, как пиццу.
КОЧУБЕЙ. Да, руками. Проесть что бы то ни было можно только руками. Запомните это, Ноэми. Едет моя жена. Я слышу звуки ее выхлопных труб. Нам надо прощаться. До встречи в Америке, дорогая.
АНФИСА. До встречи, любимый премьер-министр.
Хихикает.
Раскланиваются.
Кочубей, Толь.
ТОЛЬ. Спасибо, Игорь, что нашёл время.
КОЧУБЕЙ. Разве я нашёл время? Это оно нашло меня. А я сидел и ждал в редакции «Правды».
ТОЛЬ. Ты все со своим юмором.
КОЧУБЕЙ. Нет, с юмором – это ты. Ты хочешь сказать, что в Больших Сумерках у меня мало времени? Я могу его резать и употреблять под водочку, как брауншвейгскую колбасу. Это ты у нас страшно занят. Корпорация вечной жизни – страшно сказать.
ТОЛЬ. По правде сказать, хлопот много. Особенно в последнее время. Завтра начинается Конгресс вечной жизни. Представляем нашу новую суперразработку. Вечное средство от головной боли.
КОЧУБЕЙ. Каким образом? Маузер?
ТОЛЬ. Нет. Обычная таблетка анальгина, после обработки пучком бозонов Хиггса. Предотвращает головную боль сразу на 24 года вперёд. Австралийская разработка. Но новое лекарство запатентовали мы. Мы, а не австралийцы. Назвали «анатоль» – анальгин плюс моя фамилия. Немного неделикатно, но выхода не было.
КОЧУБЕЙ. Значит, выпил – и 24 года голова не болит?
ТОЛЬ. Пропил курс из 12 таблеток – и 24 года не болит. Все правильно.
КОЧУБЕЙ. Пропил?
ТОЛЬ. Пропил – значит выпил. В смысле выпил.
КОЧУБЕЙ. А таблетки-то дорогие?
ТОЛЬ. Пока да. Курс – шесть тыщ долларов. Но дешевле не получается. Очень дорогие бозоны Хиггса. Их приходится завозить. Из Австралии. Есть еще гвинейские бозоны, они подешевле, но для фармакологии не годятся. Качество не то. Мы боремся, чтобы обнулили пошлину на бозоны, но Минфин, собака, сопротивляется.
