Грейс. Так их еще не было?
Корнелия. Чего не было?
Грейс. Выборов.
Корнелия. Пока еще нет. Но, кажется, скоро, хотя…
Грейс. Корнелия, пусть они вас не волнуют, пока все не кончится.
Корнелия. С чего это вы взяли, что меня они волнуют?
Грейс. Вы… вы так часто дышите.
Корнелия. Я сегодня плохо спала. Да и вы еще бродили по дому со своим больным боком.
Г р е й с. О, извините! К тому же — ничего страшного: просто от напряжения мышцы свело.
Корнелия. И чем оно было вызвано, Грейс, — напряжение?
Грейс. Какое напряжение? (Издает легкий, смущенный смешок.) Ну, не знаю, не знаю…
Корнелия. Откуда оно? Или мне сказать?
Грейс. Извините, но я… (Встает.)
Корнелия (резко). Вы куда?
Г р е й с. На секунду наверх — принять белладонну.
Корнелия. После еды белладонна бесполезна.
Грейс. Наверное, вы правы. Действительно, бесполезна.
Корнелия. Значит, просто хотите уйти?
Грейс. Конечно, нет.
Корнелия. В последнее время вы несколько раз прямо убегали от меня, будто я убить вас хочу.
Грейс. Что вы, Корнелия! Это просто нервы.
Корнелия. И так бывает всегда, как только у нас начинается серьезный разговор.
Грейс. Просто не могу видеть, как вы волнуетесь из-за выборов в каком-то дурацком женском клубе!
Корнелия. Да я сейчас вовсе не о «Дочерях» — я о них и думать забыла.
Грейс. Хочу, чтобы вы вообще выбросили их из головы! Послушаем пластинки, а? Позвольте, я поставлю какую-нибудь симфонию.
Корнелия. Нет.
Г р е й с. А что если сонату Баха для клавесина и скрипки? Ту, что нам Джесси подарили на Рождество.
Корнелия. Нет! Я сказала: «Нет!» Нет — и точка.
Грейс. Тогда что-нибудь легкое и тихое. Может, старые французские мадригалы?
Корнелия. Готовы слушать что угодно — лишь бы не разговаривать. А ведь сейчас так удобно — и служанки нет.
Г р е й с. О, да вот же она, нашла! (Включает граммофон.) Клавесин, и играет Ландовска. (Корнелия мрачно наблюдает, как Грейс, очарованная мелодией, возвращается на свое место, сжимает пальцы и закрывает глаза. Восторженно.) О, как спокойно, как мелодично, нежно — и как чисто!
Корнелия. По-моему, крайне фальшиво!
Грейс. Ландовска фальшива?!
Корнелия. Фальшиво молчать, вместо того чтобы выговориться.
Грейс. «Очарованье музыки смягчает душу дикаря».
Корнелия. Да, если дикарь ее, конечно, откроет.
Грейс. Грандиозно, грандиозно.
Корнелия (неохотно). Ну, Ландовска — редкий музыкант.
Г р е й с (в экстазе). А какое благородное лицо, какой профиль, красивый и мужественный, как у Эдит Ситуэлл. Потом мы поставим ее «Фасад»:
«Джейн, Джейн, как журавль-длиннонога, Утренний свет зазвенит у порога…»
Корнелия. Милочка, а вы ничего не замечаете?
Грейс. Где?
Корнелия. Да прямо перед вашим носом.
Грейс. Это вы о цветке?
Корнелия. Да, о вашей розе.
Грейс. Розу? Конечно, заметила. Тут же, как вошла.
Корнелия. И никак не отреагировали?
Г р е й с. Я собиралась, но вы были так увлечены этим собранием.
Корнелия. Ничего подобного!
Грейс. Кого мне благодарить за эту прелестную розу? Мою любимую хозяйку?
Корнелия. А когда пойдете в библиотеку за почтой, найдете на своем столике еще четырнадцать.
Грейс. Еще четырнадцать роз?
Корнелия. А всего пятнадцать!
Грейс. Как здорово! Но почему пятнадцать?
Корнелия. Милочка, сколько лет вы здесь живете? Сколько лет вы превращали этот дом в розарий?
Грейс. Как же прекрасно вы все устроили! Ну, конечно: я была вашим секретарем пятнадцать лет!
Корнелия. Пятнадцать лет, друг мой! За каждый год — по розе; по розе — за каждый год!
Грейс. Как же приятно видеть такое по случаю…
Корнелия. Сначала я хотела жемчуг, но потом решила — нет, розы. Но, может, надо было подарить вам что-то из золота? Но, ха-ха, говорят, молчание — золото.
Г р е й с. О, господи, эта глупая машина играет одну и ту же пластинку второй раз.
Корнелия. Пусть, пусть играет, мне нравится.
Грейс. Но только позвольте…
Корнелия. Сидите! Пятнадцать лет назад, в это самое утро, шестого ноября, в доме номер семь на Эджуотер-драйв впервые появилась чрезвычайно приятная, нежная, тихая, такая скромная, спокойная маленькая вдовушка. Стояла осень. Я подгребала опавшие листья к розовым кустам — защитить их от морозов. И вдруг — по гравию шаги, легкие, быстрые, изящные, словно сама весна пришла среди осени! Я взглянула — и в самом деле — весна! Эта маленькая хрупкая женщина вся светилась, словно была из белого прозрачного шелка для солнечного зонтика! (Грейс издает короткий смешок. Корнелию это шокирует. Резко.) Что смешного? Что вы смеетесь?
Грейс. Похоже — ха-ха — похоже на… первый абзац из рассказа в женском журнале.
Корнелия. Какая колкость!
Г р е й с. Я не то хотела сказать, я…
Корнелия. Выразились достаточно ясно.
Грейс. Но Корнелия, вы же знаете: меня всегда смущают сантименты, ведь правда?
Корнелия. Да. Смущают, потому что вы боитесь, когда раскрывается чувство.
Грейс. Все наши зт*е*омые — правда они вас как следует и не знают — были бы лоражены: от вас, Корнелии Скотт, степенной и величественной, — и вдруг такая лирика!
Корнелия. Да меня даже вы как следует не знаете, не то что они!
Г р е й с. Но все же признайте, что вам не идут сантименты!
Корнелия. Мне что — идет лишь молчание? (Громко бьют часы) Я что — навсегда к нему приговорена?
Грейс. Вам просто не подходит…
Корнелия. Подходит — не подходит, откуда вы знаете, что мне подходит, а что нет!
Грейс. Хотите — не хотите, а мне совершенно ясно: вы до предела измотаны этими выборами в «Дочерях конфедерации».
Корнелия. Это что — еще одно искусно замаскированное оскорбление?
Грейс. Но, Корнелия, пожалуйста…
Корнелия (копируя интонацию). «Но, Корнелия, пожалуйста…»
Грейс. Если что-то не так, — извините. Покорно прошу меня извинить.
К о р н е л и я. Да не нужны мне ваши извинения!
(Напряженное молчание. Тикают часы. Неожиданно Грейс протягивает руку, пытаясь дотронуться до украшенной кольцами, жилистой руки мисс Скотт. Корнелия ее резко отдергивает, словно от огня.)
Грейс. Благодарю за розы.
Корнелия. И благодарность мне ваша тоже не нужна. В ответ я хочу лишь немного нежности. Немного — и лишь изредка.
Грейс. Но, Корнелия, ведь я всегда ее вам даю.
Корнелия. И еще одного: немножко откровенности.
Грейс. Откровенности?
Корнелия. Да, откровенности, если я не выпрашиваю лишнего у такой молодой и гордой женщины, как…
Грейс (вставая из-за стола). Но я вовсе и не гордая, и не молодая.
Корнелия. Сядьте или выходите из-за стола.
Грейс. Это приказ!
Корнелия. Я никогда не приказываю — только прошу!
Грейс. Просьбы хозяйки порой так трудно отличить от приказаний. (Садится.)
Корнелия. Пожалуйста, выключите «виктролу». (Грейс встает и выключает граммофон.) Грейс, а вам не кажется, что в наших отношениях есть нечто невысказанное?
Грейс. Нет, не кажется.
Корнели я. А мне вот кажется. Кажется! Уже долгое время я чувствую, что мы что-то умалчиваем.
Г р е й с. А вы не думаете, что между двумя людьми всегда есть нечто невысказанное?
Корнелия. Какой же в этом смысл?
Г р е й с. А разве великое множество всего на свете не существует без смысла?
Корнелия. Только давайте не впадать в метафизику.
Грейс. Ладно, но вы меня мистифицируете.
Корнелия. Сейчас объясню. Просто я чувствую, что между нами есть нечто невысказанное, а пора бы уже все выяснить. Почему вы на меня так смотрите?
Грейс. Как я смотрю на вас?
Корнелия. По-моему, с ужасом.
Грейс. Корнелия!
Корнелия. Да-да, но я не хочу, чтобы меня пытались заставить замолчать!
Грейс. Продолжайте, пожалуйста!
Корнелия. И продолжу, еще как продолжу… (Звонит телефон. Грейс собирается взять трубку.) Нет-нет, пусть звонит. (Телефон надрывается.) Снимите трубку! Просто снимите трубку и положите на стол!
Грейс. Можно я…
Корнелия. Снимите трубку, я сказала!
{Грейс снимает трубку. Слышится: «Алло! Алло! Алло! Алло!»)
Грейс (неожидан!:' всхлипывая). Я больше не могу!
Корнелия. Да тихо! Все же слышно!
(Голос: «Алло! Алло! Корнелия? Корнелия Скотт?»)
Корнелия (схватив трубку и с грохотом бросив ее на рычаг). Сейчас же прекратите! Прекратите эти дурацкие бабские штучки!
Грейс. Вот вы говорите, что между нами есть нечто невысказанное. Может быть, — я не знаю. Но я твердо знаю, что о чем-то лучше и промолчать. И еще я знаю, что когда люди столько лет по существу не разговаривают, то между ними вырастает, ну что ли, глухая стена. Так, может, между нами она и выросла? И через нее уж не перебраться. Или, может, вам под силу сломать ее* а вот я не могу — и даже не пытаюсь. Вы сильнее и, конечно, это знаете. Вот мы обе поседели, но седина-то у нас разная. У вас, в этом вельветовом халате, вид как у императора Тиберия в его великолепной тоге! И волосы, и глаза у вас — одного цвета! Стальной ^ просто непобедимый! И люди почти всегда испытывают перед вами какой-то трепет! Чувствуют силу, потому и восхищаются. Приходят к вам совета просить: какие пьесы сейчас смотреть на Бродвее, какие книги читать, а какие ерунда, какие слушать пластинки и — и как относиться к законопроектам в Конгрессе! О-о, вы просто кладезь мудрости! А ко всему еще и ваше богатство! Да — ваше состояние! Все ваши угодья, акции, ваши связи, ваш особняк на Эджуотер-драйв, ваша — ваша скромная маленькая секретарша, ваши — ваши чудесные сады, пилигримам там, конечно, не место!..
