Ночевная: Чего там? Сегодня и меня приглашал чай пить с конфетами.
Гедзь: Молодец!
Забегай: Ого!
Шведов: Воспитательную работу ведете, товарищ Григорьев?
Синенький: А нам можно?
Жученко: Чего тебе?
Синенький: Нам можно приходить на «чай с конфетами»?
Общий смех.
Жученко: Синенький, уходи отсюда…
Крейцер: Кажется, подлодка затонула…
Романченко: А что он такое сказал?
Воргунов: Просим амнистии.
Жученко: Смотри ты мне!
Григорьев: Я не могу больше здесь находиться. Здесь не только оскорбляют, но и клевещут.
Жученко: Ночевная сказала неправду?
Григорьев: Да.
Общий смех.
Григорьев: Я ухожу, всякому безобразию бывает предел.
Крейцер: Нет, вы останетесь.
Григорьев: Меня здесь оскорбляют.
Крейцер: Ничего, это бывает.
Романченко: Дай же мне слово.
Жученко: И чего ты, Федька, пристаешь?
Романченко: Дай мне слово, тогда увидишь.
Синенький: Зажим самокритики.
Жученко: Ну, говори…
Синенький: Вот: атака подводных лодок.
Жученко: Честное слово, я эти подводные лодки вытащу на берег.
Воргунов: Ныряй скорей…
Романченко: Значит, приходим мы с Ванькой в цех. А еще и сигнала вставать не было.
Забегай: «Кейстон» смазывать?
Романченко: Угу.
Смех.
Романченко: Мы имеем право смазывать наш «шепинг»?
Забегай: А масло краденое.
Романченко: Товарищ председатель, мне мешают говорить, и потом этого… оскорбляют…
Смех.
Жученко: Да говори уже…
Романченко: Ну, вот… Только мы наладились, смотрим — тихонько так Белоконь заходит. Мы скорее за Колькин «самсон-верке» и сидим. Он это подошел к ящику, к твоему, Санчо. Оглянулся так… и давай… раз, раз… открыл и в карман. А потом к Василенку… Тоже. А ключей у него целая связка… Вот и все.
Белоконь: Врет, босяк.
Общий шум.
Собченко: Похоже на правду.
Зырянский: Это да!
Клюкин: Вот где обыск нужно!
Одарюк: Гады какие…
Крейцер: Молодец, Федька. Это, действительно, атака.
Воргунов: Тут целая эскадра может взлететь на воздух.
Синенький: Ого!
Жученко: Говорите по порядку, чего вы все кричите! Клюкину слово.
Клюкин: Мы давно об этом думали, да спасибо подлодкам, в самом деле черта поймали. Теперь все ясно: Белоконь крал и продавал инструменты, а чтобы с себя подозрение снять, подбрасывал кое-кому, вот, например, Вехову ключи.
Голос: Ага, вот, смотри ты…
Жученко: Я предлагаю: немедленно произвести в комнате Белоконя обыск.
Шведов: А мы имеем право?
Жученко: А мы с разрешения Белоконя. Вы же разрешите?
Белоконь: Я определенно не возражаю, но только и вы права такого не имеете. Это, если каждый будет обыскивать… И я протестую против всех оскорблений…
Гедзь: Тогда можно и без разрешения.
Зырянский: Какие еще там разрешения?
Крейцер: Я имею право разрешить обыск. Сейчас же отправьте тройку. Белоконь здесь живет?
Жученко: Здесь. Я предлагаю тройку: товарищ Воргунов, Забегай и Одарюк.
Воргунов: Бросьте, чего выдумали.
Романченко: Дредноут на такое мелкое дело не подходит. Давай я!
Шведов (Воргунову): Вы будете от руководящего состава.
Воргунов: Да ну вас, есть же более молодые…
Жученко: Ну, тогда товарищ Черный. Согласны?
Голоса: Есть. Идет. Добре.
Жученко: Отправляйтесь. Командиром Забегай.
Забегай: Белоконя брать?
Белоконь: Я никуда не пойду. Я решительно протестую.
Синенький: Не трать, кумэ, сылы, та сидай на дно.
Крейцер: Идите, Белоконь, не валяйте дурака.
Четверо вышли.
Жученко: Продолжаем. Слово Шведову.
Шведов: Завтра начинают работать наши посты. Сегодня мы их выделим. Особенно важен пост по снабжению, а то Соломон Маркович часто привозит всякую дрянь.
Блюм: Меня тоже, кажется, начинают оскорблять… Как это — дрянь?
Смех.
Шведов: Привозите…
Блюм: Так надо раньше выяснить в общем и в целом, что такое дрянь.
Шведов: Вальченко на вас очень жалуется. Хотя, правду сказать, и товарищу Вальченко нужно подтянуться. Он слишком много времени уделяет Надежде Николаевне.
Крейцер: Вот тебе раз…
Торская: Я его больше и на порог не пущу.
Вальченко: Собственно говоря, я…
Захаров: Молчите лучше.
Вальченко: Дайте мне слово, Жученко.
Жученко: По личному вопросу?
Вальченко: Нет.
Жученко: Пожалуйста.
Вальченко: Для нас, инженеров нашего завода, не нужно ожидать результатов обыска у Белоконя. Я говорю не только от себя, но и от Воргунова и Трояна, хотя они меня и не уполномочили. Мы всегда были уверены, что не коммунары крадут. У нас нет ни одной точки, на которой мы стояли бы против коммунаров. Развитие нашего завода для нас такое же святое дело, как и для вас. Мы такие же участники социалистического строительства, как и вы. И мы такие же энтузиасты, как и вы. Правда, Петр Петрович?
Воргунов: Вообще правда, но поменьше трогательных слов, очень прошу.
Вальченко: Но в одном отношении коммунары выше нас. У коммунаров прямее и сильнее действие. А мы иногда раздумываем и колеблемся. Я вот считаю: напрасно Петр Петрович не пошел с обыском. Я три месяца назад тоже не пошел бы. А сейчас пойду, если пошлете. Петр Петрович, это у нас остатки российской интеллигенщины…
Романченко: Это переходит всякие границы…
Синенький: Осторожнее, осторожнее…
Воргунов: Говорите, я тоже речь скажу.
Вальченко: И я заявляю: мы вместе с вами, и мы не сдадим.
Аплодисменты.
Торская: Наконец, вы экзамен выдержали…
Вальченко: Да что вы говорите? Так легко разве?
Жученко: Товарищи…
Воргунов: И я речь скажу. Вальченко, действительно перешел всякие границы — я сам эту… интеллигенщину не выношу. Не в том дело. Дело в другом: у коммунаров коллектив, а у нас нет. У них комсомол, вот совет командиров, а у нас что? Но ничего, мы уже входим в ваш коллектив. Это очень приятно чувствовать. А если это не почувствуешь, то ничего и не поймешь в новом. Я вот очень рад, что меня уже записали в дивизион подводных лодок.
Романченко: Вы дредноут.
Воргунов: Ну, вот видите, даже дредноутом. У коммунаров мы прежде всего должны научиться прямо смотреть, прямо говорить, прямо действовать. Коммунары никогда не лгут, вот что удивительно. Даже Федька, безусловно стащивший флакон масла, даже он имеет право не считать себя преступником и с негодованием отбрасывать всякие обвинения. За него внутренняя глубокая правда: порученный ему «кейстон». Я теперь буду поступать по-федькиному, хотя, конечно, от меня не нужно запирать все флаконы с маслом. А завод наш пойдет хорошо. Это точно.
Овации. Все что-то кричат, аплодируют.
Крейцер: Молодец, теперь вы настоящий молодец.
Романченко: Так корешки не поступают…
Воргунов: Чего, напутал?
Романченко: Конечно, напутали. Теперь ему масло отдавать нужно.
Воргунов: А и верно. Вот, понимаешь, какая у меня непрактическая натура. Но знаешь что? Я тебе куплю флакон масла.
Синенький: Два флакона.
Воргунов: Хорошо — два.
Забегай, Черный, Одарюк, Белоконь входят.
Жученко: Ну?
Забегай (выкладывает на стол): Вот всякий инструмент, вот Собченко штанген; твоя метка, Санчо? Вот ключи и отмычки, а вот… часы самого Белоконя.
Тишина.
Жученко: Что вы скажете, Белоконь?
Белоконь: Ничего не скажу.
Крейцер: С Белоконем мы будем разговаривать в другом месте. Алексей Степанович, дайте двух коммунаров, пускай отведут Белоконя по этой записке. Белоконь, скажите вот что: Григорьев знал о ваших кражах?
