вскрикивает от боли.
Сестра Валентина. Что с вами, сестра Констанция? Сестра Констанция. Я спала у окошка, и теперь мне головы не повернуть. Бедная моя шейка... (Смеясь, она потирает себе шею обеими руками.)
Сестра Сен-Шарль (отшатываясь). О сестра Констанция! Сестра Алиса. Если ваши нервы в порядке, зачем щекотать чужие?
Сестра Констанция вдруг понимает, в чем дело, и вздрагивает в свой черед...
Сестра Констанция. О Боже, я... я...
Мать Марта (чтобы положить этому конец, чуть повысив голос). А я совсем не спала. (Тише.) Щша бедная старенькая мать Жераль всю ночь храпела.
Сестра Гертруда. Это ее катар. Я-то хорошо знаю. Моя келья была рядом с ее.
Сестра Марта плачет.
Сестра Фелисите. Почему вы плачете, сестра Марта?
Сестра Сен-Шарль (нервы у нее напряжены). Почему? Почему?.. А почему вы сказали «моя келья была»? Зачем говорить о нашем милом доме так, словно мы никогда туда не вернемся?
Настоятельница негромко хлопает в ладоши, монахини собираются вокруг нее. Едва светает.
Настоятельница. Дети мои, вот и прошла наша первая ночь в темнице. Это была самая трудная ночь, но мы все-таки ее пережили. К следующей ночи мы уже совсем свыкнемся с нашим новым положением. Впрочем, оно для нас не ново; это, в конце концов, только перемена декораций. Никто не может лишить нас свободы, от которой мы давно отреклись.
Сестра Клара. Она принадлежит Богу, но за Вашим Преподобием остается право пользования, которое мы вам свободно и добровольно вручили.
Настоятельница. Что вы хотите сказать, сестра Клара?
Сестра Клара. Я хочу сказать, что- даже отрекшись от своей свободы, Ваше Преподобие сохраняет обязанность распоряжаться нашей и что, следовательно, вы не можете переложить целиком на Бога заботу о нашей судьбе.
Другие пожилые монахини. Это правда... Правда...
Ропот среди молодых монахинь.
Сестра Клара. Доченьки мои, в вашем возрасте повиновение, возможно, еще кажется мягкой подушкой, на которую надо только опустить голову. Но мы-то знаем, что повиновение, сколь ни кажется оно отличным от повелевания,— это тоже труд. Да, да, доченьки мои, уметь повиноваться так же трудно, как уметь повелевать. Повиноваться — не значит бездумно плестись следом, как слепой идет за своей собакой. Такая старая монахиня, как я, только и желает, что умереть в повиновении, но в повиновении сознательном и деятельном. Мы ничем не владеем в мире сем. Разумеется. Но тем не менее наша смерть — это наша смерть, никто не может умереть вместо меня.
Сестра Сен-Шарль (она больше не может сдерживаться)- Неужели мы должны вечно слушать разговоры о смерти? За что нам умирать? Ведь мы невинны!
Сестра Констанция. Замолчите, сестра Сен-Шарль...
Сестра Матильда. Мы ведь даже не уверены, что нас приносят в жертву из ненависти к вере. Может быть, мы платим за чужие грехи?
Сестра Сен-Шарль. Она права. Что нам до всей этой политики?
Настоятельница. Довольно, дети мои! Дайте мне сначала ответить сестре Кларе. Я знаю, что должна заботиться обо всех вас до конца, дочь моя, и вовсе не думаю от этого уклоняться.
Сестра Клара. Намерены ли Ваше Преподобие говорить одни от нашего имени перед трибуналом? А если нет, как далеко мы можем идти, не нарушая принесенного нами обета?
Сестра Анна. Да получим, ли мы право защищаться? Или нас приговорят не выслушав?
Сестра Валентина. Разве это будет не позор для нас — спорить за наши жалкие жизни с убийцами священников и осквернителями храмов?
Настоятельница (немного повышая голос). Оправдываться не стыдно, даже перед нечестивыми судьями. Оправдываясь, невинный больше защищает истину, чем себя...
Она замолкает на минуту. Тишина. Видно, что она молится.
Дети мои, вы принесли этот обет мученичества в мое отсутствие. Нужно было это делать или нет, но Бог не допустит, чтобы такое великодушное деяние послужило теперь единственно к смущению ваших душ. Что ж, я соглашаюсь с этим обетом, отныне я отвечаю за него перед Царем Небесным, я остаюсь и впредь, что бы ни случилось, единственным судьей в его исполнении. Да, я беру на себя ответственность за него, а вам оставляю его заслугу, поскольку я сама его не произнесла. Поэтому отбросьте всякую заботу о нем, дети мои. Я всегда отвечала за вас в этом мире, и я не расположена сегодня слагать с себя какие бы то ни было обязательства. Не тревожьтесь! Я сделаю все, что могу, чтобы спасти ваши жизни и ваши души, и в эту минуту, когда я чувствую себя больше, чем прежде, вашей матерью, ваши жизни и ваши души для меня почти одинаково драгоценны. Если я не права, Бог мне простит. В конце концов матери святых нечасто попадают в святцы.
Одна из молодых монахинь, закрывавшая лицо руками, подходит к настоятельнице и опускается на колени, чтобы поцеловать руку Ее Преподобия. Видно, как слезы еще струятся по ее лицу, на котором теперь выражение наивной, детской доверчивости.
Сестра Гертруда. С Вашим Преподобием нам теперь ничего не будет страшно.
Подходят и другие сестры. Одна из пожилых монахинь говорит.
Мать Жанна. Благословите нас, Ваше Преподобие.
Все они опускаются на колени. Затем разговоры возобновляются, но совсем в другом тоне.
Оживление почти радостное.
Сестра Констанция. А что стало с сестрой Бланш?
Настоятельница (она услышала). Мне об этом известно не больше, чем вам, доченька моя.
Сестра Констанция. Она вернется.
Сестра Сен-Шарль. Почему вы так в этом уверены, сестра Констанция?
Сестра Констанция. Потому что... (Запинается в растерянности.) Потому что... (Заканчивает смущенно, но не в силах изменить то, что сказала.) Я видела сон.
Все смеются.
Сестра Фелисите. Преподобная матушка, вы полагаете, нас будут судить сегодня?
Настоятельница. Не знаю.
Сестра Сен-Шарль (очень наивно). А нас будут допрашивать одну за другой? Это будет долго?
Сестра Алиса. А если... если нас... нам позволят исповедаться?
Сестра Констанция, указав на молодую монахиню, которая побледнела и закрыла лицо
руками, прижимает палец к губам.
Сестра Сен-Шарль (пожимая плечами). Что ж! Мы ведь не плаксы девчонки! Боже! Если бы господин капеллан просто встретился нам на дороге — большего я бы и не просила.
Настоятельница. Ну, ну, дети мои, довольно фантазий, для них вовсе нет повода... я думаю, что по крайней мере самые молодые из вас выйдут отсюда невредимыми. Если эти люди не чудовища и если они хоть что-то знаЮт о нашем святом уставе, кого они могут в чем-то обвинять, кроме меня?
Несколько голосов. Ничто больше не разлучит нас с Вашим Преподобием!
Сестра Клара. Видит Бог, я не хотела бы поменяться судьбой с нашей матерью Марией от Воплощения или с нашей сестрой Бланш.
Мать Жераль. Увы! Их, наверно, тоже арестовали...
Сестра Клара. Несомненно... Как мы смеем жаловаться, когда мы здесь все вместе!.. Как они должны нам завидовать! Насколько несчастнее нас они себя ощущают!
Сцена XIII
Трибунал выносит смер.тный приговор шестнадцати кармелиткам (включая мать Марию от ' Воплощения, осужденную заочно) «за устройство контрреволюционных сборищ, поддержание переписки с фанатиками и хранение противных духу свободы, сочинений»,
Сцена XIV
Монахини собрались во внутреннем дворике. Настоятельница обращается к ним.
Настоятельница. Дети мои, я всем сердцем желала вас спасти... Да, я хотела бы, чтобы чаша сия вас миновала, ибо я с первого же дня любила вас как родная мать, а какая мать по доброй воле отдаст своих детей в жертву даже Царю Небесному? Если я плохо поступала, Бог мне судья. Я такая, какая есть, вы — мое добро, а я не из тех, кто бросается своим добром. Но все это уже не важно, дети мои. Вот и пришел конец, нам остается только умереть. Благословенно имя Господне! Казнь, на которую мы пойдем вместе, Он превратил словно в последнюю службу в нашей милой обители. Дети мои, настал час напомнить вам о вашем обете. До сей минуты я хотела одна за него отвечать. Но теперь я могу взять из него лишь причитающуюся мне долю, да и ее я смиренно прошу именем нашей замечательной матери Марии, от Воплощения, ибо это ее доля достается мне, недостойной. Дети мои, торжественно призываю вас к повиновению, в последний раз и навсегда, и да пребудет с вами мое материнское благословение.
Сцена XV
