Наташа. А он согласится на развод?
Бутов (после паузы). Кто – он?
Наташа. Ну не хочешь – ладно. Будем делать вид, что никто ничего не знает.
Бутов. Ты о чем?
Наташа. Ни о чем. Обедать пора.
Бутов (помолчал). Я не говорил с тобой об этом… Не потому, что не доверяю тебе… Ты же знаешь, что ты для меня… Но просто… Ее положение довольно двусмысленное. Мне не надо было брать ее к нам на работу. Ей казалось – так удобней, чаще видеться будем, а оказалось – еще хуже все. Бояться не так посмотреть, не то сказать… Приходится быть излишне строгим, все фальшиво, как дурак последний себя чувствуешь. А когда они у нас, здесь, – совсем ерунда какая-то. Миша хороший мужик, а я с ним – подлец подлецом. Раньше как-то легче относился к этому, а может, азарт даже был: мол, не совсем уши мхом поросли, еще способен кой на что, а теперь… Возраст, что ли… Наверное, эти игры не по годам уж. (Помолчал чуть.) Вот так и никак иначе, как говорит Черебец. А ты при нем…
Наташа. Что ж ты думаешь, он ничего не знает?
Бутов. Пока это не будет произнесено мною – не знает. Даже если сто раз увидит. За то и ценим. (Помолчал.) Да… Вот и поговорили. Собирался – про тебя, а сам – про себя.
Наташа. Но, в отличие от тебя, я не принюхиваюсь, когда дома пахнет французскими духами.
Бутов. Когда это было?
Наташа. Несмотря на твои маленькие хитрости.
Бутов. Какие это хитрости?
Наташа. Даришь нам одинаковые духи. Скажешь, нет? Сам придумал или она сказала?
Бутов (засмеялся). Вычитал. Я ж у тебя начитанный.
Наташа подходит к отцу, обнимает его и стоит так, прижавшись. Входит Черебец.
Черебец. Насилу дозвонился. Все норовят в рабочее время поздравить. Весь год не вспоминают даже или клянут на чем свет, а тут – прямо родные… (Наташе.) До трех работают. Успеешь.
Звонок в дверь.
Бутов. Кто это?
Наташа. Опять почтальон, наверное. (Идет открывать.)
Входит Ирина Михайловна.
Ирина Михайловна. Ты дома? Что случилось?
Наташа. Отпуск случился.
Иринa Михайловна. Но это же чудесно. Успеешь нормально сложиться. (Смотрит на висящие пальто.) Папа уже приехал? И Черебец здесь. (Раздевается.) Ветер такой… Я причешусь.
Наташа идет к себе.
Бутов. Родионов – телеграмму отбил. Вон погляди.
Черебец (читает). Ну… Артист. Там обличает, а тут – «дорогой»…
Бутов. А что, получается – действительно дорогой. Если сорок тысяч оттяпает… (Кричит.) Ирина Михайловна?
Наташа (кричит). Сейчас она.
Бутов. Сейчас узнаем – дорогой или не очень.
Входит Ирина Михайловна.
Ирина Михайловна. Здравствуйте. С наступающим.
Черебец. Еще раз.
Бутов. Здравствуйте. Ну что – на щите или под щитом?
Ирина Михайловна. Боюсь, в Деды Морозы я сегодня не гожусь. И даже в Снегурочки. Они приносят, а я совсем наоборот.
Черебец. Оттяпали все-таки?
Ирина Михайловна. Мы можем подать кассацию в облсуд.
Бутов. Зачем? Не надо. Виноваты – заплатим.
Входит Наташа.
Черебец. Чем мы виноваты? Стихийное бедствие.
Ирина Михайловна. Но это еще не самое неприятное.
Бутов. Что еще?
Ирина Михайловна. Понимаете… Суд усмотрел личную и особую ответственность за все происшедшее директора завода.
Бутов. Ну, напугали… Первый раз, что ли.
Ирина Михайловна. И постановил часть погашаемой суммы взыскать лично с него.
Черебец. Что?!
Ирина Михайловна. Это, правда, не очень большая сумма по сравнению со всей… Закон не разрешает взыскивать больше месячного оклада.
Бутов. Это что-то новое в нашем королевстве.
Черебец. Триста пятьдесят рублей – за здорово живешь?! Да они что – сбрендили?! При чем здесь Марлей Васильевич?
Ирина Михайловна. Суд считает, что за капитальное строительство – а отстойники шли по капитальному – отвечает лично директор, а не главный. И кроме того… На проекте там, помните, начальник планового отдела отказался визировать?… Вы – вторую подпись. Ну, суд и говорит: двойная подпись – особая ответственность. Мне нечего было возразить, по закону они правы.
Черебец. При чем здесь закон?
Ирина Михайловна. Закон, Афанасий Сергеевич, всегда при чем.
Черебец. Ладно, давайте только без громких слов.
Ирина Михайловна. Громко разговариваете как раз вы. Причем с женщиной.
Черебец. Извините. Но зачем вы вообще потащили туда проект? На кой черт? Они бы и не узнали…
Ирина Михайловна. Афанасий Сергеевич, я юрист, я служу не только заводу, кстати на полставки, заметьте, но и правосудию. Где бы оно ни отправлялось.
Черебец. Ах, черт, надо было самому!
Н amp;таша. А в чем дело? Я что-то не знаю ничего. (Бутову.) Тебя судят? Что за бред?
Бутов. Да старая история. Не меня.
Наташа. Первый раз слышу.
Бутов. Да слышала ты, слышала. Весной еще, когда паводок был.
Наташа. Набережные затопило?
Бутов. Не только. Отстойники наши. С тримезилом. И он ушел, уплыл – в реку, вместо переработки.
Наташа. А он что – ядовитый?
Черебец. Да нет, какой ядовитый. Ну, пользы в нем, может, тоже нет, но и вреда… Работают же с ним люди, сколько лет уж, никто не жалуется. А у нас обследования каждый год.
Наташа. Так из-за чего судиться?
Ирина Михайловна. Это не уголовный процесс – гражданский. Просто колхоз считает, что завод ему нанес убыток, и хочет его, естественно, возместить. Законное право.
Черебец. В огороде бузина, а в Киеве дядька – вот ваше право. От нас до зверофермы – больше трех километров. По дороге. А по реке – и того больше. Это сколько же воды… Я ж вам давал расчет, это ничтожная концентрация выходит, ну сколько там может быть тримезила, пока он до них дойдет, – капля в море. Если вообще дойдет – не разложится, не испарится, не свяжется с какой-нибудь другой гадостью – не мы ж одни в реку… спускаем.
Ирина Михайловна. Афанасий Сергеевич, ну что вы опять все сначала? Ну какое испарение? Плюс двенадцать воздух, плюс десять вода, и ветер ничтожный. Метеостанция дала же справку. А разлагается он при ста семидесяти, не мне же это вам говорить. В процессе же не дураки сидят, эксперт из Новосибирска, профессор.
Черебец. Судью загипнотизировал его титул. Я не профессор, но тоже кое-что смыслю.
Наташа. Погодите, но что же все-таки случилось? Я так и не поняла.
Все молчат.
Пап?…
Ирина Михайловна. Колхозу торговая сеть вернула партию нутрии – вылез мех. Забраковали всю партию, выращенную той весной. Стали копать – предположили, что это как-то связано с нашим чепе, с утечкой тримезила.
Черебец. Надо еще проверить, кто их надоумил. Не иначе, кто-то из наших умников.
Ирина Михайловна. Тут ума особого не надо – на поверхности все.
Черебец (Бутову). Надо посмотреть по протоколам, кто тогда против занижения был, не иначе, счеты решил свести.
Бутов. А где Лукин сейчас?
Ирина Михайловна. Кто это?
Черебец (Ирине Михайловне). Начальник планового отдела бывший, который отказался… (Бутову.) Не знаю. На пенсии, а где живет, не знаю. Думаете, он?
Наташа. А что – он? Про утечку сказал?
Черебец (Наташе). Да нет, про занижение. Ну, что отстойники занизили. (Бутову.) Откуда Родионов мог это узнать? Уж я сам забыл, когда это было. Сколько прошло…
Наташа. Что значит – занизили?
Черебец. Ну что значит? Занизили, – значит, занизили. Ниже сделали.
Ирина Михайловна. Ниже проекта.
Черебец. Просто проектировщики завысили ее.
Ирина Михайловна. Как оказалось – не больно-то.
Черебец. Да когда оно было, это наводнение?! Семьдесят лет назад. Что ж теперь, всю жизнь ждать, пока река снова из берегов выйдет? Вон на улице – каждый день аварии, кто-то под машину попадает, вы же все равно норовите мимо перехода. Мало что бывает. И вообще, я не понимаю – у кого вы работаете? Может, вы на вторые полставки у Родионова? Вы, получается, его защищаете, а не нас!
Ирина Михайловна. Я уже сказала вам, кого я защищаю. А сейчас я вам излагаю не свою позицию, а истца. И экспертов, которые ее поддержали… Может, если б вы нашли время присутствовать на процессе, вам бы не пришлось валить с больной головы на здоровую.
Черебец. Ага, это моя, значит, больная…
Бутов. Перестаньте. Что вы как дети.
Наташа. Пап, может, ты все-таки объяснишь? Я что-то ничего не понимаю.
Пауза.
Бутов (негромко и бесстрастно). Ну что? Строили отстойники для тримезила. Для утилизации. Проектировщики дали высоту два метра над уровнем реки. По самому высокому паводку. Подняли архивы, в начале века был отмечен случай – метр девяносто. Мы предложили сделать ниже – по средним данным. На отстойники идет особая сталь, фонд Госплана. На семьдесят сантиметров ниже – это, при диаметре пятнадцать метров, большая экономия. Очень большая. Мы в это же время реконструировали линию криолана, на аппараты идет та же сталь, а нам ее не давали, реконструкцию пришлось законсервировать. На отстойники дали, охрана среды – дело государственное, а реконструкция – дело министерское. Хотя криолан нужен был всей стране. Мы рассудили: что важнее? Решили, что дать в этом году криолан, чем защититься от наводнения, которое может и не быть никогда. Рискнули – на семьдесят сантиметров ниже проекта. Нормальный риск. И закончили линию. И дали стране криолан. Получили знамя и благодарности, но это лирика. А весной этой… Остальное ты знаешь.
