Блюм: А что вы думаете? Чего это вам так хочется говорить о том, что раньше было? Коммунары беспризорные, у Блюма был заводик. А если я спрошу, что вы раньше делали, так что? Я же никому не говорю «господин полковник»?
Вальченко: Да у нас и нет полковников.
Блюм: Да, теперь нет. Ну, и беспризорных, значит нет. Коммунары здесь хозяева.
Григорьев: Не слишком ли это сильно сказано?
Блюм: Чего я буду их выбирать? А он выбирал слова? Кошки, собаки, лошади, так это можно?
Дмитриевский: Соломон Маркович, нас не могут нанять беспризорные, или пусть там, коммунары.
Блюм: Хорошо, «пусть»…
Дмитриевский: Мы служим делу.
Блюм: Вы служите делу, а кто это дело сделал? Они же, коммунары! Они заработали этот завод. Вы не можете так работать, как они работали. На этих паршивых станочках, что они делали, ай-ай-ай…
Григорьев: Что же они делали, спасите мою душу? Масленки, что же тут особенного? Станочки. О Ваших станочках лучше молчать. Интересно, где вы выдрали всю эту рухлядь… Эпохи… первого Лжедмитрия?
Блюм: Какого Дмитрия, причем здесь Дмитрий? Ну пускай и Дмитрий, так на этой самой эпохе, как вы говорите, на этой рухляди они и сделали новый завод. А вы теперь будете работать на гильдмейстерах. Так кому честь?
Торская (входит): У вас очень весело… но грязь невыносимая.
Григорьев: Простите, Надежда Николаевна, не ожидали вас.
Воргунов: Вот именно. А для самого товарища Григорьева здесь достаточно чисто.
Торская: Я получила телеграмму, Соломон Маркович. (Отдает Блюму телеграмму и отходит к столу Трояна.)
Блюм: Вот видите, вот видите? Вот, Георгий Васильевич.
Дмитриевский (читает): Сочи. Они в Сочи сейчас? Да… Коммуне Фрунзе, Блюму, копия Крейцеру. Лагери отправили, будем пятнадцатого. Поспешите спальни, столовую. Захаров. (Возвращает телеграмму.) Ну что же, распорядитесь.
Блюм: И габариты я, и фрез я, распоряжаться тоже я! Вы — главный инженер, начальник коммуны дает распоряжение, а вы его заместитель.
Дмитриевский: Я с ним даже не знаком. И какое мне дело до спален? Я не завхоз.
Григорьев: Приедут господа с курорта, обижаться будут.
Блюм: Да, с курорта, а почему нет?
Григорьев: Может быть, даже в белых брюках?
Торская: Угадали, в белых брюках.
Блюм: Он думает: только ему можно, хэ-хэ… Ну, я поехал…
Входит Воробьев.
Воробьев: Соломон Маркович, едет или не едете? Стою, стою.
Блюм: О, Петя! Послезавтра коммунары приезжают. Вот кто рад, а? Наташа приезжает.
Торская: Наташа о нем забыла. На Кавказе столько молодых людей и все красивые…
Воробьев: Как же это так, забыть! Письма, небось, писала. На Кавказе, знаешь, Надежда Николаевна, все большие пастухи, а здесь тебе шофер первой категории.
Торская: Вы кажется, влюблены не сердцем, а автомобильным мотором.
Воробьев: Что ты, Надежда Николаевна! У меня сердце лучше всякого мотора работает.
Троян: И охлаждения не требует?
Воробьев: Пока что без радиатора работает.
Блюм: Ну, едем, влюбленный.
Воробьев: Едем, едем…
Вышли.
Воргунов: И здесь любовь?
Торская: И здесь любовь. Чему вы удивляетесь?
Воргунов: Да дело это нехитрое. Я пошел на завод.
Дмитриевский: И я с вами.
Выходят.
Торская: Какой сердитый дед.
Троян: Он не сердитый, товарищ Торская, он страстный.
Торская: К чему у него страсть?
Троян: Вообще страсть… К идее…
Торская: Идеи разные бывают… Товарищ Троян, расскажите мне о ваших этих машинках. Я возвратилась с каникул и застала у нас настоящую революцию.
Троян: Да, революция… Мы делаем революцию.
Торская: Это электроинструмент?
Троян: Да, такие штуки будет выпускать наш новый завод. Это новое в инструментальном деле. Электросверлилки, электрорубанки, электрошлифовалки. Задача, барышня, очень трудная. Видите, в этой штуке двести деталей, а точность работы до одной сотой миллиметра.
Торская: Ой, даже не понимаю!..
Троян: Мы все немножко боимся, как ваши мальчики справятся?
Торская: Не бойтесь, товарищ Троян, они сделают.
Троян: Я уже десять раз проверял. Если они настоящие люди, так они должны сделать.
Торская: Они не только люди, они еще и коммунары.
Григорьев: Божественные коммунары!
Крейцер (входит): Божественные не божественные, а будет скандал. Здравствуйте. Здравствуйте, Надя. Получили телеграмму?
Вальченко: Только что. Здравствуйте, товарищ Крейцер!
Крейцер: Ну, как у вас дела? Что-то медленно подвигаются, вижу. Вы знаете, коммунары этого не любят.
Григорьев: Товарищ Крейцер! Сегодня нас целый день пугают коммунарами. У меня уже поджилки трясутся.
Крейцер: Правильно, пускай трясутся. Коммунары — это молодое поколение, новые люди. Они, знаете, волынить не любят. А у нас все на одном месте стоит…
Вальченко: Н-нет. Почему все? Мы идем вперед…
Крейцер: Никуда вы не идете. Станки в ящиках, беспорядок…
Вальченко: Препятствий много, товарищ Крейцер.
Крейцер: Вот видите: препятствий. А что вы делаете, чтобы препятствий не было?
Вальченко: Мы свое дело делаем.
Крейцер: Какое свое дело?
Вальченко: Мы — инженеры. Стараемся устранить препятствия, поскольку это в наших технических силах.
Крейцер: Вот видите, у нас это как-то очень интеллигентно выходит. Поскольку в ваших технических силах. Есть у вас такие люди, что больше так… мешают работать?
Вальченко (уклончиво): И такие есть.
Крейцер: И что вы делаете?
Вальченко: Все, что можем. Предупреждаем, добиваемся, требуем.
Крейцер: Вы управляете, кажется, машиной?
Вальченко: Автомобилем? Да.
Крейцер: Ну, вот представьте себе: едете вы на авто. А впереди корова. Понимаете, корова? Ходит это перед фарами, стоит, мух отгоняет. Вы гудите, гудите, предупреждаете, требуете. А она ходит на вашей дороге, корова. И долго вы будете гудеть? Нет. Надо слезть с машины, взять палку и прогнать. Палкой.
Торская (смеется): Корова. Это очень правильно.
Крейцер: Вот видите, девушка автомобилем управлять не умеет, а тоже говорит правильно.
Вальченко: Если всем шоферам гоняться за коровами, погонщиком сделаешься.
Крейцер: Боитесь потерять квалификацию? Чудаки. Ну, как дела, Николай Павлович?
Троян: Да как вам сказать? Это верно, что коровы ходят перед фарами.
Крейцер: Верно? Ну?
Троян: Не умеем мы как-то… это самое… с палкой.
Крейцер: Вы больше насчет убеждения, теплые слова: «товарищ корова», «будьте добры», «пропустите»…
Троян: Не то, что убеждения, а так больше… помалкиваем. Коровы, знаете, тоже разные бывают.
Крейцер: Иная боднет так, что и сам убежишь и машину бросишь?
Троян: В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не выяснила.
Крейцер: Темные места есть?
Троян (улыбается): Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а на поверку выходит — вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор автомобильного движения.
Крейцер (громко смеется, смеются и другие): Вот вы и есть интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где Дмитриевский, Воргунов?
Троян: На заводе. Хотите пойти?
Крейцер: Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.
Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и деталями на столе Трояна.
Григорьев: Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?
Торская: Три года.
Григорьев: Спасите мою душу! Это же ужасно.
Торская: Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?
Торская усаживается на стул Вальченко.
Григорьев: Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.
Торская: В коммуне очень высокая культура.
Григорьев: Спасите мою душу! А общество, театр?
