РИЕЧАНОВА (как будто рассказывала веселую историю). Вчера у Волента произошла небольшая неприятность. Тебе бы следовало об этом знать, если вдруг…
РИЕЧАН. Что знать? Я ничего не хочу знать!
РИЕЧАНОВА. А надо бы. Я послала Волента по делам в Горнияки. Он поехал на машине, дельце было выгодное.
ЛАНЧАРИЧ. Очень выгодное.
РИЕЧАН. Я ничего не хочу знать!
РИЕЧАНОВА. Когда он ночью возвращался, два жандарма потребовали, чтобы он остановился. К счастью, ему удалось бежать. (Воленту.) Так?
ЛАНЧАРИЧ. Я воспользовался старым трюком… затормозил, выключил фары, а когда я приблизился к ним — нажал на газ. Они скакали перед машиной, как перепуганные зайцы! (Риечану.) Одним словом, выпутался. Но в случае чего, мештерко, я скажу, что вы о моей поездке ничего не знали, что, мол, я просто так поехал… разогреть мотор!
РИЕЧАНОВА (смеется). И правда, разогреть! Ты мастер на выдумки! А если спросят, почему ты не остановил?
ЛАНЧАРИЧ. Почему, почему?.. Скажу, что у меня в кабине была любовница, замужняя женщина… ну, это самое… супруга знаменитого паланчанина. И пусть лучше не спрашивают ее имя. Это крупный зверь, и если он узнает…
РИЕЧАНОВА (мужу). Ну что? Чего притих? Язык проглотил?
РИЕЧАН. Я говорю вам обоим: хватит! Хватит!
РИЕЧАНОВА. И это все? И опять ты в подштанниках.
РИЕЧАН. Не в подштанниках, а вот тут… (Стучит себе по лбу.)
РИЕЧАНОВА. Там? Там у тебя ничего нет! Зато в штанах. Ой-ой-ой! Там ты иногда прилично навалишь! Беги в жандармерию и доноси! Это похоже на тебя. И во время Восстания ты потерял голову… Тоже побежал доносить!
РИЕЧАН. Чего болтаешь? Ведь меня в быстрицкой школе били резиновым шлангом… вся поясница была как кровяная колбаса.
РИЕЧАНОВА. Тебе насажали колбас, а других застрелили! И Палё ты не спас, поэтому-то тебя сегодня и гложет совесть. Ешь уж… Чавкаешь!
РИЕЧАН. Я говорю вам обоим: хватит! Закругляйтесь с этими делишками! Думаете, власти ничего не видят? Вам кажется, что торговля — это игрушки?
РИЕЧАНОВА. Чего болтаешь? Кто тут говорит об игрушках? Я только тебе напоминаю, что ты орешь. Боже милостивый! Он кричит и при этом даже пальцем не пошевелит, чтобы приумножить наше состояние, раз уж сейчас такое время, что деньги сами идут в руки!
РИЕЧАН. Тебе легко говорить. Всё на мне! Ты-то за что отвечаешь? Ни за что!
РИЕЧАНОВА. Меня удар хватит! Чего это все на тебе. Чего? Да ничего! О семье не думаешь, даже о себе позаботиться не можешь, ходишь как извозчик, за дочерью тоже не следишь… Только чавкаешь да кричишь! Говорю тебе, орешь!
РИЕЧАН. Эва, у тебя в голове не пойми что, ты думаешь, что с жандармами можно вот так, шутки шутить, что власти ничего не замечают? Ты не видишь дальше своего носа!
РИЕЧАНОВА. И это ты говоришь мне? Ты, дурак этакий, чокнутый! Ты мне говоришь, что я не вижу дальше своего носа? Да что ты знаешь? Ничего! И со мной-то ты как следует никогда не мог. Сколько я ворочалась в постели… а ты? Да ничего! Меня это страшно бесило. В кровь бы тебя излупцевала… Только кричишь и чавкаешь, как извозчик!
РИЕЧАН. Ты совсем с ума сошла! Я даже думать не хочу, что за делишки вы здесь обделывали за моей спиной. Но вы оба уже допрыгались!
РИЕЧАНОВА. Что? Ты собираешься мне что-то запрещать? Антихрист этакий! (Бьет его ладонью по голове.)
РИЕЧАН молча встает и уходит.
ЭВА. Может, мне стоит пойти за ним?
РИЕЧАНОВА. Зачем?
ЭВА. Тебе не кажется, что ты сошла с ума? Относишься к отцу как к чужому?
РИЕЧАНОВА. Что заслужил, то и получил! И не смотри на меня ягнячьими глазами! Вижу, что ты знаешь больше, чем надо.
ЭВА. Знаю.
РИЕЧАНОВА. Говорю же, что заслужил, то и получил. Я права, Волентик?
ЛАНЧАРИЧ. Я в женские дела не лезу.
РИЕЧАНОВА. Ну, так что, Эва, пойдем к Вильме?
ЭВА. Мне даже противно с тобой идти. Пойду туда, куда захочу! (Уходит.)
РИЕЧАНОВА. Пройдет. Привыкнет. С сегодняшнего дня, Волентик, мы берем всю торговлю в свои руки. На Риечана начхаем.
ЛАНЧАРИЧ. Как скажешь.
РИЕЧАНОВА. Как скажу? Тебе опротивела торговля?
ЛАНЧАРИЧ. Торговля — это моя жизнь. Ничего другого я не умею.
РИЕЧАНОВА. Ну, так делай, что умеешь! Потому что Риечан этого не умеет, а мне нужен мужчина. Такова жизнь. Пойдем к Вильме?
ЛАНЧАРИЧ. Она меня не приглашала.
РИЕЧАНОВА. Я тебя приглашаю!
Картина 16
Новый дом РИЕЧАНА.
КУКИ играет на пианино.
ЭВА. Хорошо играешь.
КУКИ. Потому что я играю для тебя… Эвча.
ЭВА. Благодарю. В самом деле, ты хорошо играешь, неописуемо хорошо.
КУКИ. Лучше всего я играю, когда я один. Тогда я не волнуюсь.
ЭВА. А сейчас волнуешься?
КУКИ. Вначале перед каждым слушателем волнуюсь, но ведь это естественно. Некоторые музыканты говорят, что тот, кто не волнуется, тот никогда не будет хорошо играть. Знаешь, что это? «Песнь любви» композитора Сука[44].
ЭВА. Ты и ей это играешь?
КУКИ. Кому?
ЭВА. Не притворяйся… Я знаю о ней. Как ее зовут?
КУКИ. Клара.
ЭВА. Ты ее любишь?
КУКИ. Да. (Ухмыляется.)
ЭВА. Какая она?
РИЕЧАН входит и наблюдает за парочкой.
КУКИ. Такая же красивая, как и ты, Эвча, но плохая. Она совсем не заслуживает, чтобы ее любили.
ЭВА. Так почему же ты любишь ту, которая этого не заслуживает? Что она может тебе дать?
КУКИ. Ты сомневаешься, что она может мне дать что-то хорошее, да?
ЭВА. Сомневаюсь.
КУКИ. Я отношусь к нашей связи как к шутке. Я не знал, что она такая дремучая, еще дремучей, чем я. Я всегда считал, что нет испорченнее мира, чем мир Паланка, что нет более испорченного человека, чем я. Но я ошибался. И это меня тревожит. Отец говорит, что я сойду с ума.
ЭВА. Красивая и плохая?
КУКИ. Ага, таков этот послевоенный мир.
ЭВА. Как же ты тогда можешь ее любить… ой, ой!
КУКИ. Могу… ой, ой! Она такая испорченная, что я рядом с ней выгляжу благородным и честным, ой, ой!
ЭВА. Я люблю тебя. (Целует его.)
КУКИ. Я никогда тебя не забуду. Я всегда с удовольствием бывал у вас.
ЭВА. Хватит сантиментов. Проваливай! Я тебе еще на дорожку сыграю. (Играет озорной мотив.)
КУКИ уходит. ЭВА перестает играть и сидит неподвижно.
РИЕЧАН. Эвка… мне надо с тобой поговорить. Серьезно.
ЭВА смотрит на отца отсутствующим взглядом. Затем начинает кулаками стучать по клавишам. РИЕЧАН выходит на улицу. Улица, на которой расположена мясная лавка.
РИЕЧАН. В моей жизни происходят какие-то странные вещи. Я всегда старался быть приличным человеком, а меня все ненавидят. Волент, жена… а больше всех, наверное, дочь. Не знаю почему, но люди, которые приносят мне несчастья, меня всегда притягивают.
ФИЛАДЕЛЬФИ. Пан Риечан, вы как фасоль… вам нужна подпорка, чтобы вы могли вокруг нее виться. (Пьяно растопыривает руки и уходит.)
РИЕЧАН. Нет ли у вас для меня какого-нибудь рецепта, пан Филадельфи?
ФИЛАДЕЛЬФИ (возвращается и холодно говорит). Ваша супруга, пан Риечан, спала с адвокатом Бьеликом… а теперь путается с вашим помощником! С Волентом Ланчаричем! (Уходит.)
РИЕЧАН сбрасывает с себя старую одежду и надевает костюм из дорогого материала. За ним начинают танцевать пары: ЭВА, КУКИ, РИЕЧАНОВА, ВОЛЕНТ… Они меняются партнерами, и музыка тоже меняется.
РИЕЧАН. Я ушел из Паланка. Я вернулся назад, на север, домой. В Гронцах я поступил работать на металлургический завод. Я работал там до революции[45], к которой я примкнул. О своей жене я почти ничего не знаю. Говорят, она где-то в Чехии, и от нее нет никаких известий. После моего ухода дочь возненавидела свою мать. Короче говоря, захотела быть плохой, испорченной и жестокой. Она перехватила у матери любовника. Волент был первым мужчиной, который видел ее нагое тело. Она забеременела, потому что Волент очень старался. У них родилось двое детей, две девочки… но жили они плохо. Через несколько лет я встретил в Поважьи своего бывшего помощника Волента Ланчарича. Он работал с заключенными, которые рыли канавы. Годы спустя я посетил Паланк. Разыскал Эву, у нее был измученный вид, она постарела. Я забрал ее в родной дом в Горнияки, а для внучек стал выращивать кроликов… Когда дети начинали расспрашивать меня о моем прошлом, я говорил им: ничего особенного в моей жизни не было, ничего хорошего; как и другие, я ничего не нашел, но и ничего не потерял. И только в минуту слабости я им рассказал, что в моей жизни было нечто вроде сказки. Рассказал — и сам над этим рассмеялся. (Пары продолжают танцевать, к ним присоединяется Риечан в новом костюме.)
