- Нет, - задумываясь, проговорил Аристей, - человек в своих дерзаниях рано или поздно достигает высших целей, когда то цели жизни и природы, мироздания, в котором Разум воспылал не случайно ярчайшим светом. Человек обрел крылья вознестись до неба, и выше мысль умчит его - до звезд.
- Но век идет к концу. Я возвращался в Россию после событий в Антилуне и ныне мне надо быть там.
- Да, да, - обрадовался Аристей. - Ты будешь связан с Золотым парусником как вестник земных событий, как вестник жизни и смерти.
- Я буду играть роль даймона?
- Нет, ты всегда был в поле зрения даймона, а теперь ты будешь пребывать в информационном поле Золотого парусника, на борт которого недаром ты попал едва ли не первым. Но что значит «возвращался в Россию»? Ты там жил? Вновь вступал в жизнь?
- Мне так хотелось. В жизнь вступало новое поколение, как и на Западе, с порывами к свободе, к любви и красоте, наивное, чистое, хотя, как теперь понимаю, сексуальная революция коснулась и России. Там-то снова почувствовал, что я юн. Чудесное и мучительное чувство, как счастье.
- Поведай, как ты умеешь воспроизводить свои мысли и чувства в яви, - рассмеялся Аристей и позвал принцессу.
- Я как бы возвращаюсь и все вокруг проступает в яви! - усмехнулся Леонард. - Не моя жизнь, а та, что была в ту пору даже вне моего зрения и сознания, казалось бы, но все всплывает...
- Ты поэт. А еще ты обладаешь способностью перемещаться в пространстве и времени почти мгновенно.
- Неужели? Я не совсем доверяю себе в этом плане.
- Правильно. Лучше тебе оставаться поэтом, а не быть демоном, - рассмеялся Аристей. – Но у тебя должен быть свой даймон. Разве ты его не слышишь?
- Иногда я слышу голос, предостерегающий от того или иного шага, - проговорил не без удивления Леонард. – Я думал, это вы, Аристей?
- Что касается Орсини, - Аристей весь встрепенулся, - мне знакомо это имя. Это же мафиози, проявляющий интерес к замку наравне со спецслужбами США и других стран. Вероятно, он был спасен как человек из вашего круга.
- А Жорж?
- Это выяснится. Все, кто спасен когда-либо, связаны с замком и с кораблем, как земляне – с Землей, ее притяжением, воздухом и т.п. Настало время объявить сбор.
В небесах с облаками, то неподвижными, то стремительно бегущими, с сиянием то рассветных, то закатных лучей, словно звучит музыка, то мрачная, то окрыленно легкая и призывная, то торжествующая...
Звучит музыка той особенной тональности, что воспринимается как космическая. Горизонты приходят в движение с проступающими в разрывах облаков зелеными долинами, словно Аристей и Леонард пребывают в полете.
Золотой парусник, в полете невидимый, кружил над Землей, как один из множества спутников. Он несся над океанами и континентами то в ночи, то в сияньи дня, где проносились кадры с жизнью животных в саваннах и джунглях, в глубине морей, и людей в городах, снующих в разбегающейся толпе или уносящихся в машинах. Многие города, особенно в США, с новейшей архитектурой, устремленной ввысь, казались городами из будущего.
Аристей всматривался вниз, казалось, с неизмеримой высоты, но успевал заметить жизнь во всех подробностях, мог приблизиться, вернуться, человек летящий во времени и пространстве, перед его взором словно прокручивалась лента земной жизни. «Прекрасная планета, может быть, единственная во всей Вселенной! - слышен его голос, мягко-звучный баритон. - Зверинец среди звезд!»
Он пролетает над Невой с видами на Стрелку Васильевского острова и Зимний дворец, на Петропавловскую крепость и Адмиралтейство с их золотыми вертикалями в синеве с перистыми облаками. Проносится голос: «Я здесь! Только когда?»
Золотой парусник, исчезая в закатных лучах над морем, приводнился у маленького островка с высокими деревьями, откуда однажды Аристей с даймоном вознесся до замка в горах, словно вернулись назад, с новым витком по спирали восхождения ввысь.
Феерия белой ночи над Екатерининским парком сияла обещанием таинств и чудес, как картины старых мастеров.
Царское Село. Дом графини Муравьевой А.М. в небольшом саду неподалеку от Екатерининского парка. Тихая улочка за мостом через систему прудов на разной высоте, и дом за деревьями с чисто вымытыми стеклами высоких окон, забранных изящнейшими жалюзи. Эста, подходя к дому, с удивлением оглядывается.
За оградой, где начинаются луга и перелески и просияло предзакатное солнце, двигается кавалькада из пяти или семи всадников и всадниц в блестящих одеждах, как с картин Брюллова.
- Здесь все, как в юности моей уж было, предвечный мир вокруг, как явь и сон. - Входит в дом.
Спальня графини. Анастасия Михайловна в постели; входит Эста.
Графиня, очнувшись от забытья:
- Ты привела его?
Эста с сознанием, что это все уже было:
- Нет, он уехал. Меня он звал с собой. Я не решилась.
- Скажи, меня оставить не решилась. - Прослезившись, с усилием закрывает глаза.
Эста, припоминая:
- Все было так. Как странно повторенье былого, словно ты взошла на сцену. - Выходит из спальни.
Ночь. Эста и Аристей со свечой.
- Не спите? А графиня?
- Спит. А что?
- По дому, говорят, графиня ходит, как привидение…
В полутьме анфилады дверей показывается графиня, вступает медленно, слегка вытянув руки вперед; глаза ее закрыты. Эста приоткрывает дверь в спальню, где графиня лежит в постели недвижно.
Эста, пугаясь:
- Она мертва.
Графиня, останавливаясь и открывая глаза, с изумлением:
- Я на ногах, о, Боже!
Аристей, уводя ее в комнату, откуда она вышла:
- Прекрасно! Вы поправились и даже весьма помолодели.
Графиня улыбаясь:
- Это сон.
Эста с восхищением:
- О, Аристей!
В ночной тишине, как нарочно, разносятся гудки паровозов - близко и далеко, может быть, с вокзалов города. И уже занимается заря нового дня.
Утро. В библиотеке Диана, Легасов, Эста; входит Анастасия Михайловна легким шагом, весьма моложавая и стройная.
Диана с изумлением расхаживает:
- Собрались здесь мы, где расстались было давно, и я боюсь, нет, думаю с отрадой: ничего из жизни в Риме, в Шанхае, в Антилуне не было! Проснулась я, чтоб ехать в Савино, где я умру и где моя могила… - Вздрагивает.
Легасов с уверенностью:
- Все было, да-с: жизнь наша в Антилуне, не грезы, - правда!
Диана с возмущением:
- Хороша же правда. Певица я, сошедшая с ума, наложница ублюдка президента, который упивается любовью, теряя власть, а с нею жизнь свою.
Графиня с изумлением:
- Ах, Боже мой! О чем же это вы?
Легасов с ностальгией в голосе:
- Графиня! Остров в океане есть, благословенный край, что Рай земной!
Диана с изумлением:
- Так странно помнить жизнь из будущего, как о прошедшем, и она старей, чем та, из нашей жизни здесь, в России на рубеже столетий!
Эста, выглядывая в окно:
- Юность наша взошла, как жизнь в извечной новизне, в ее порывах к высшей красоте.
Диана резонно:
- И в Антилуне молоды мы были, но странно повернулись наши судьбы!
Легасов с убеждением:
- Не столь и странно. Я преуспевал и здесь, в России, там еще почище.
Диана, вспыхивая:
- Ты залил остров Антилуну кровью!
Графиня, крайне смущенная:
- Нет, вас послушать – можно и свихнуться. У нас же удивительные вещи затеял Аристей! На озере стоит его корабль, не простой, весь золотой – и паруса, и корпус, на высоту деревьев, а внутри – обширный и просторный, как дворец, с блистательным сиянием небес поверх лесов, и вод, и облаков…
Входит Леонард, пребывающий в каком-то ожидании.
Леонард, обращаясь во всем:
- Нас приглашают на прогулку в парк. - Эсте. - Нам должно объясниться наконец.
- Да, после стольких встреч и расставаний, как знать, на стадии какой мы с вами? - Уходят первыми.
На берегу озера у острова с высокими деревьями Диана, графиня Анастасия Михайловна, Легасов и Аристей.
Легасов весь в раздумьях:
- Когда все разуверились во всем, нам впору вспомнить об одной идее, которая могла б объединить людей по всей Земле.
Аристей с интересом:
- А есть такая?
- Идея воскрешения людей! Идея Федорова, как ни странно, практически уже осуществима?!
Аристей смеется:
- Всех воскресить, уж верно, не удастся. А избранные закрепят господство их личных интересов, как и было… Необходимы новые пути.
Диана с грустью воспоминания:
- Есть в жизни после смерти… неуютность, что отдает потусторонним, словно стоишь одной ногой в могиле, - жутко, как вдумаешься, радость улетает… Другие умирают, ты живешь, и счастие кощунственно твое.
