ПИЛАТ: Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?
АФРАНИЙ: Прокуратор может быть уверен в этом.
ПИЛАТ: А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы?
АФРАНИЙ: Да. Но… он… отказался его выпить.
ПИЛАТ: Кто именно?
АФРАНИЙ: Простите, игемОн! Я не назвал? Га-Ноцри!
ПИЛАТ: Безумец!.. Умирать от ожогов солнца! Зачем же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях он отказался?
АФРАНИЙ: Он сказал, что – благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.
ПИЛАТ: Не винит?.. Кого?
АФРАНИЙ (после паузы): Этого он, игемон, не сказал…
ПИЛАТ: Больше – ничего?
АФРАНИЙ: Больше ничего.
ПИЛАТ (налив себе вина и выпив до дна): Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить – в данное время, по крайней мере, – каких-либо его поклонников или последователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, – нельзя. И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли тела всех трёх казнённых и похоронить их в тайне и тишине, так, чтобы о них больше не было ни слуху, ни духу.
АФРАНИЙ (вставая): Слушаю, игемон. Ввиду сложности и ответственности дела, разрешите мне ехать немедленно.
ПИЛАТ: Нет, присядьте ещё. Есть… ещё… два вопроса. Первый – ваши громадные заслуги на труднейшей работе в должности начальника тайной службы при прокураторе Иудеи дают мне приятную возможность доложить об этом в Риме.
АФРАНИЙ (порозовев, встал и поклонился): Я лишь исполняю свой долг на императорской службе.
ПИЛАТ: Но я хотел бы просить вас, если вам предложат перевод отсюда с повышением, отказаться от него и остаться здесь. Мне ни за что не хотелось бы расстаться с вами. Пусть вас наградят каким-нибудь иным способом.
АФРАНИЙ: Я… счастлив служить под вашим начальством, игемон.
ПИЛАТ: Мне это очень приятно. Итак… второй вопрос… Касается он этого… как его?.. Иуды из Кириафа… Говорят, что он деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого… безумного?
АФРАНИЙ: Получит.
ПИЛАТ: А велика ли сумма?
АФРАНИЙ: Этого никто не может знать, игемон.
ПИЛАТ: Даже вы?
АФРАНИЙ: Увы, даже я… Но – что он получит эти деньги сегодня вечером, это я знаю. Его сегодня вызывают во дворец Каифы.
ПИЛАТ: Ах, жадный старик из Кириафа! Ведь он – старик?
АФРАНИЙ: Прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся: человек из Кириафа – ещё достаточно молодой человек.
ПИЛАТ: Скажите!.. Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик?
АФРАНИЙ: О нет, прокуратор.
ПИЛАТ: Так… А ещё что-нибудь?
АФРАНИЙ: Некоторые говорят, что он очень красив…
ПИЛАТ: Вот как!..
АФРАНИЙ: Впрочем, это дело вкуса. Для кого как!..
ПИЛАТ: А для вас?
АФРАНИЙ: Для меня – не очень.
ПИЛАТ: Не очень?.. А… а ещё? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть?
АФРАНИЙ (пожав плечами): Трудно знать так уж точно всех в этом громадном городе, прокуратор…
ПИЛАТ:
О нет, нет, Афраний! Не преуменьшайте своих заслуг.
АФРАНИЙ (помолчав): Наверняка у него есть только одна страсть, прокуратор… Страсть к деньгам.
ПИЛАТ (тоже помолчав): А… он чем занимается?
АФРАНИЙ: Он работает в меняльной лавке у одного из своих родственников.
ПИЛАТ: Ах, так, так, так, так… Так вот в чём дело… Я получил сегодня сведение о том, что… его… его зарежут этой ночью.
АФРАНИЙ (после паузы): Вы, прокуратор, слишком лестно отзывались обо мне. По-моему, я не заслуживаю вашего доклада. У меня этих сведений нет.
ПИЛАТ: Нет – нет, Вы достойны наивысшей награды, но… сведения такие имеются.
АФРАНИЙ: Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения?
ПИЛАТ: Позвольте мне пока этого не говорить, тем более, что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть всё. Такова моя должность. А пуще всего я верю своему предчувствию, ибо никогда ещё оно меня не обманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущённый чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги»…
Пауза.
АФРАНИЙ: Как? «Возвращаю проклятые деньги»?..
ПИЛАТ: Да-да: «Возвращаю проклятые деньги»… Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок?
АФРАНИЙ: Не только не приятно, но, я полагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал.
ПИЛАТ: Я и сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом… то есть – принять все меры… к охране Иуды из Кириафа.
АФРАНИЙ: Приказание игемОна будет исполнено. Но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только: выследить человека, зарезать, да ещё узнать, сколько получил, да ухитриться вернуть деньги Кайфе, и всё это в одну ночь?.. Сегодня?
ПИЛАТ: Сегодня.
АФРАНИЙ: Это очень трудно.
ПИЛАТ: И – тем не менее – его зарежут сегодня. У меня – предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло…
АФРАНИЙ: Слушаю.
Встает, чтобы уйти, но возвращается; и после паузы.
Так зарежут, игемОн?
ПИЛАТ: Да! Непременно зарежут… И вся надежда только на вашу изумляющую всех исполнительность.
АФРАНИЙ: Имею честь, желаю здравствовать и радоваться!
ПИЛАТ: Ах, да!.. Я ведь совсем и забыл… Ведь я вам должен!..
АФРАНИЙ (изумленно): Право, прокуратор, вы мне ничего не должны…
ПИЛАТ: Ну как же?.. При въезде моём в ЕршалаИм, помните, толпа нищих… Я хотел швырнуть им деньги, а у меня не было, и я взял у вас.
АФРАНИЙ: О, прокуратор, это какая-нибудь безделица!
ПИЛАТ: И о безделице надлежит помнить.
Достаёт кожаный мешок и протягивает его начальнику, тот, помедлив, берёт его и прячет под свой плащ.
Я жду… доклада о погребении, а также… и по этому делу Иуды из Кириафа. Сегодня же ночью: слышите, Афраний, сегодня!.. Конвою будет дан приказ будить меня, лишь только вы появитесь. Я жду вас.
АФРАНИЙ: Имею честь!
Уходит.
Левий Матвей в горах.
ЛЕВИЙ: Ты ждёшь, Господи? Ты ждёшь, когда эта старая падаль Матвей перестанет быть киселём и сожмётся в пружину?.. И – совершит то, что он должен по воле Твоей совершить?.. А что он (это полудохлый Матвей), должен для Тебя совершить? А?.. Неужели он должен вползти по этой мокрой и скользкой глине на самую вершину холма, чтобы снять со столба тело Иешуа Га-Ноцри, притащить его туда… к этой самой «дьяволовой трясине», привязать к его ногам камень поувесистей и утопить?.. Утопить!.. Чтобы его тело немедленно и бесследно исчезло… Исчезло, пока не закончилась эта ночь… Ночь второго потопа!.. Чтобы никто из людей не смог обнаружить впоследствии мёртвого тела Иисуса!.. Ты этого хочешь, Господи? Ну, так Ты видишь (ведь Ты же видишь, думаю я, и во тьме): Ты видишь, как я уже встаю, как становятся железными мои прежде дряблые мышцы, и как я иду… Я – иду, Господи, я – иду!..
Затемнение.
У Каифы. Входит Иуда.
КАИФА: Что надо тебе?
ИУДА: Это я, Иуда из Кариота, тот, что предал вам Иисуса Назарея.
КАИФА: Так что же? Ты получил своё. Ступай! Сколько ему дали?
ПОМОЩНИК: Тридцать серебреников.
КАИФА (Иуде): Так?
ИУДА: Так, так… Конечно, очень мало, но разве Иуда недоволен, разве Иуда кричит, что его ограбили?.. Он доволен. Разве не святому делу он послужил? Святому. Разве не самые мудрые люди слушают теперь Иуду и думают: он – наш, Иуда из Кариота, он – наш брат, наш друг. Иуда из Кариота… Предатель? Разве Кайфе не хочется стать на колени и поцеловать у Иуды руку? Но только Иуда – не даст, он трус, он боится, что его укусят.
КАИФА (помощнику): Выгони этого пса. Что он лает?
ПОМОЩНИК: Ступай отсюда. Нам нет времени слушать твою болтовню.
КАИФА (немного подождав): Ты хочешь, чтобы тебя выгнали палками?
ИУДА: А вы знаете… вы знаете… кто был он, тот, которого вы осудили и распяли?
