Гейша с лицом О-Цую. Но ведь она без крышки… Половинка…
Торговец редкостями. Что поделаешь! Зато работа какая! Старинная. Возьмите!
Гейша с лицом О-Цую. Вещица красивая. (Первому гуляке.) Исихара-сан, подарите ее мне!
Первый гуляка. Зачем тебе всякий хлам?
Торговец редкостями. Какой же это хлам, господин? Посмотрите, что за работа!
Гейша с лицом О-Цую. Мне нравится. (Первому гуляке.) Не хотите, не надо.
Первый гуляка. Бери, бери! (Вынимает кошелек.) Сколько тебе за эту дрянь? (Расплачивается.)
Доктор приближается к ним и хлопает первого гуляку по плечу.
Доктор. Что вы тут покупаете, Исихара-сан?
Первый гуляка. А, Ямамото-сан! И вы здесь?
Доктор. Добрый вечер. Все веселитесь?
Первый гуляка (со смехом). А что ж еще делать? Жизнь на то и дана. Особенно когда вот такая прелесть есть! (Показывает на гейш.)
Доктор (улыбаясь). Уж слишком много вы веселитесь. Без отдыха и сроку. Хоть бы передышку сделали. Впрочем, это дело не мое. Извините, мне пора домой. И так засиделся у Синдзабуро.
Второй гуляка. Вы от Синдзабуро?
Доктор. Да.
Второй гуляка. Ну и как он?
Доктор. Все по-прежнему.
Второй гуляка. Что у него за болезнь, доктор?
Доктор. Тут, видите ли, дело теперь не столько в теле, сколько в духе.
Второй гуляка. А что такое?
Доктор. Уж очень он печален.
Первый гуляка. Эх, Ямамото-сан! Не знаете вы лекарства от плохого настроения.
Доктор (улыбаясь). Может быть, вы врач лучше меня… Научите.
Первый гуляка. Вот вам лекарство. (Выталкивает вперед гейшу с лицом О-Цую.) Что, хороша?
Гейша с лицом О-Цую. Ямамото-сан, не слушайте его! Он говорит сам не знает что.
Первый гуляка. «Сам не знает что»! Она уж вылечит всякого…
Доктор. Я и не знал, что вы такая волшебница.
Гейша с лицом О-Цую (кокетливо). Потому что не желаете нас знать… Милости просим, загляните как-нибудь! Постараемся вам угодить.
Первый гуляка. Напрасно упрашиваешь… Доктор – железо и камень. А вот для его пациента ты была бы превосходнейшим порошком от плохого настроения… или микстурой от меланхолии. Ха-ха-ха.
Гейша с лицом О-Цую. Господин Синдзабуро, говорят, такой серьезный и строгий. К нему и подступиться, вероятно, нельзя.
Первый гуляка. Ну, ты сумеешь.
Доктор. Синдзабуро не соблазнишь вашим весельем.
Гейша с лицом О-Цую. Жалко, что нельзя хоть разок повидать господина Синдзабуро.
Первый гуляка. А что? Попробовала бы свои чары?
Гейша с лицом О-Цую. Это уж мое дело. Я бы знала, как его развеселить!
Доктор. Боюсь, что напрасно. Право, он как будто какой-то отшельник.
Гейша с лицом О-Цую. Ой, как интересно! И красивый?
Доктор (смеясь). Очень.
Гейша с лицом О-Цую. Ямамото-сан! Приведите его к нам – хоть раз!
Доктор. Он не пойдет.
Гейша с лицом О-Цую. Ах!
Первый гуляка. Не унывай! Не он к тебе – так ты к нему! (Хохочет.) Выбери вечерок потеплее, и когда Ямамото-сан покинет своего пациента, ты и нагрянь в гости!
Все смеются.
Гейша с лицом О-Цую. Что ж? Думаете, у нас не хватит смелости?
Первый гуляка. Зачем тут смелость? Там никого нет, кроме Синдзабуро да его слуги Томадзо. Не прибьют же они вас… В худшем случае с носом останетесь.
Гейша с лицом О-Ёмэ. А вот и пойдем! (Гейше с лицом О-Цую.) Не правда ли? (Первому гуляке.) Вы, кажется, забыли, что оставаться с носом – это по вашей части.
Сцена все более и более пустеет, большинство торговцев уже свернули свои лотки и разошлись. Число огоньков в домах увеличивается.
Доктор. Однако вы меня заговорили. Пора. Прощайте. (Уходит.)
Все кланяются доктору.
Первый гуляка. А о моем лекарстве все-таки подумайте! Жаль ведь беднягу.
Гейша с лицом О-Цую. Это уж предоставьте нам… Мы возьмем на себя Синдзабуро-сама.
Первый гуляка. Ты что, уже готова идти к нему?
Гейша с лицом О-Цую. А почему бы и нет? (Оборачивается к дому Синдзабуро и внимательно на него смотрит.)
Сцена совершенно пустеет.
Комната Синдзабуро. В глубине – галерея, за ней – сад; за садом налево – бамбуковая изгородь, в ней – калитка. В комнате справа – закрытые перегородки, слева – токонома, рядом – изящный лакированный столик. Перед ним на подушках сидят Синдзабуро и Юсай. Поздняя ночь. Горит светильник.
Юсай (одушевленно). Да, сын мой! Это величайшая истина. Это раскрытие всей сущности мира. Это объяснение самой природы вселенского Дао. И это мог сделать только Совершенный. Мудрый точно следует его указаниям.
Синдзабуро. Но, учитель, ведь если бы не было великого Чжоу-цзы, то из одних этих слов мы не могли бы так точно уяснить себе природу мирового процесса.
Юсай. Нет, неверно! Чжоу-цзы велик, нет спора. Он все раскрыл, все разъяснил, связал все воедино. Это – так. Но это – уже частности… Для живого единого постижения достаточно немногое. Разве Совершенный не сказал: «Единым пронизано все!» Нужно знать – единое! И это единое – в Великом Пределе.[28]
Синдзабуро. Однако ведь Чжоу-цзы считает нужным объяснить и этот Великий Предел!
Юсай. Объяснить? Словами? Разве ты не знаешь, что достаточно одного Плана,[29] одного взгляда на него, чтоб понять Великий Предел. (Указывая на висящий на стене над столиком План Великого Предела.) Чжоу-цзы только по необходимости присоединил к нему слова, ибо не все умеют видеть. Большинству нужны слова. О, Синдзабуро! Эти иероглифы необходимо вырезать на величайшей горе… Они покрывают собой всю вселенную, всю жизнь, всю смерть… весь круговорот бытия. (Декламирует нараспев.)
Беспредельное – и в то же время Великий Предел.
Великий Предел в Движенье – и рождается Ян.
Движенье в апогее своем – и вот Покой.
В Покое Великого Предела – рождается Инь.
Покой в апогее своем – и снова Движенье.
Вот Движенье – вот снова Покой.
Взаимно они корни свои образуют.
Пауза.
Синдзабуро. Я никак не могу понять, учитель, что Движенье, как только достигает своего зенита, непременно переходит в Покой. А из Покоя снова рождается Движенье… По-моему, Покой – это смерть. А из смерти не может родиться жизнь.
Юсай. Неразумный! Ты забыл, что говорит тот же Чжоу-цзы? Разве он не раскрыл всю относительность Движенья и Покоя? Всю извечность их? И всю их двойственную – ты слышишь – двойственную силу? И то и другое восходит к единому первоисточнику – Великому Пределу. (Декламирует.)
Движенье – Покой, – это Ян или Инь.
Ян или Инь – один лишь Предел.
Предел же в основе своей беспределен!
Синдзабуро. «Беспределен»… Да… Но эта беспредельность страшна… Она безлика. Я вижу в этом рисунке лишь круг… с вращающимися в нем черными и белыми полосами… Ян и Инь… Движенье – Покой… Все исчезает в их круговороте… Он все поглощает… И где же среди всего этого я сам, со своею жизнью?
Юсай. Как – где? Или тебе недостаточно слов великого мудреца?
Вот – человек!
Он образует – совершеннейшее из всех стихий!
Он одухотворен превыше всех и всего.
Форма уже рождена.
Дух – испускает познание.
Пять чувств – волнуют и действуют.
Доброе и злое – разграничиваются друг от друга.
Все явления – возникают.
Синдзабуро. Но это говорится о человеке как таковом. А мне хочется знать, где в этом бесконечном круговороте (показывает на План) умещаюсь я сам – вот этот, данный человек. И где все те, кто мне дороги… Ты скажешь – в человеке вообще… Но мне дорога их индивидуальная форма. А вечность не оставляет ей места в своем круговращении.
Юсай. Ты не хочешь понять Великих Перемен.[30] Впрочем, это настолько велико, настолько грандиозно, что сам Совершенный сказал однажды, что он хотел бы еще и еще изучать «Книгу Перемен».
Ян – переходит в другие формы.
Инь – сочетает и приемлет.
И рождаются вода, огонь, дерево, металл, земля…
Пять стихий – расстилаются повсюду.
Четыре сезона природы – идут друг за другом…
Помнишь, что говорится дальше?
Снова – вспять к началу,
Снова – назад к концу,
Это значит: знать, что такое смерть и жизнь.
(В упоении.) О, велики вы, Перемены.
Пауза. Юсай созерцает План Великого Предела. Синдзабуро задумчиво смотрит перед собой в ночную темноту. Слышны шаги. Синдзабуро вздрагивает и с каким-то страхом глядит на перегородки. Они раздвигаются, и появляется Томадзо.
Томадзо (кланяясь). Господин, приветствую вас!
Синдзабуро. А, Томадзо! Уже вернулся?
Томадзо. Привет вам, достопочтенный учитель!
Юсай. Добрый вечер, Томадзо. Где ты был?
Томадзо. На могиле покойного господина. Ведь завтра-то какой день, вспомните. Завтра Бон, а сегодня его канун. Побывал на кладбище. Все как следует. Право, как время летит. Кажется, будто каких-нибудь два-три года минуло с тех пор, как старый господин скончался, а уже седьмой пошел…
