Мария. Не дело ты говоришь.
Йерма. Вам, матерям, нас не понять. Вам что – плавай в свежей воде и жажды не знай!..
Мария. Не хотела бы я тебе повторять…
Йерма. У меня жажды все больше, а надежды – все меньше.
Мария. Нехорошо!..
Йерма. В конце концов примерещится, что сама себе ребенок. Ночью хожу кормить волов, – раньше я их не кормила, женщины их не кормят, – пойду, и кажется мне в темноте, что это мужчина идет.
Мария. Всякого можно понять…
Йерма. А ведь он меня любит. Видишь, какая моя жизнь!
Мария. Как твои золовки?
Йерма. Умереть мне без покаяния, если я им слово скажу!
Мария. А он?
Йерма. Все трое против меня.
Мария. Что ж они так?
Йерма. На душе у них не спокойно, вот и выдумывают. Боятся, что мне другой полюбится, и того не знают, что у нас в роду первое дело – честь. Заложили они мне путь, словно камни, а того не знают, что захоти я – смою их, как река.
Входит золовка, берет хлеб и уходит.
Мария. А все ж он тебя любит.
Йерма. Он меня кормит и кров мне дает.
Мария. Да, тяжело тебе… Ты помни, Христос терпел…
Обе стоят в дверях.
Йерма (глядя на ребенка). Проснулся…
Мария. Скоро песню заведет.
Йерма. А глаза у него твои… (Плачет.) Такие же, как у тебя! (Ласково подталкивает ее к выходу. Мария молча уходит. Йерма идет к двери, в которую вышел Хуан.)
Вторая подруга. Т-сс!
Йерма (оборачиваясь). Что ты?
Вторая подруга. Я тут стою. Моя мать тебя поджидает.
Йерма. У нее никого нет?
Вторая подруга. Сидят две соседки.
Йерма. Я скоро приду.
Вторая подруга. Не побоишься?
Йерма. Нет.
Вторая подруга. Ну и смела ты!
Йерма. Хоть поздно, а приду.
Входит Виктор.
Виктор. Хуан дома?
Йерма. Да.
Вторая подруга (лукаво). Значит, кофту я принесу.
Йерма. Хорошо.
Вторая подруга уходит.
Садись.
Виктор. Мне и так не плохо.
Йерма (зовет). Хуан!
Виктор. Я пришел проститься. (Вздрагивает, но сразу же берет себя в руки.)
Йерма. И братья твои уходят?
Виктор. Отец велел.
Йерма. Он уже старый, наверное…
Виктор. Да, совсем старый.
Пауза.
Йерма. Ты хорошо делаешь, что уходишь отсюда.
Виктор. Поля везде одинаковые…
Йерма. Нет. Я бы уехала подальше.
Виктор. Всюду одно. Такие же овцы и шерсть такая же…
Йерма. Это для вас, для мужчин. У нас по-другому. Мужчина никогда не скажет – какое вкусное яблоко! Вы свое берете, вам все едино. А мне опостылела здешняя вода.
Виктор. Бывает.
Сцену окутал мягкий сумеречный свет.
Йерма. Виктор.
Виктор. Да?
Йерма. Почему ты уходишь? Здесь тебя все любят.
Виктор. Я всегда жил по-честному.
Пауза.
Йерма. Да, ты честный человек. Помнишь, как однажды ты нес меня на руках? Никогда не знаешь, что ждет нас…
Виктор. Все меняется.
Йерма. Нет, не все. Что заперто в доме, не изменится, потому что никто того не слышит.
Виктор. Да, ты права.
Входит младшая золовка, медленно идет к двери и останавливается в закатном луче.
Йерма. А если б оно вырвалось и закричало, весь мир бы услышал!
Виктор. И все бы осталось по-прежнему. Вода – в поле, овцы – в загоне, луна – в небе, человек – за плугом.
Йерма. Какая беда, что мы не можем следовать советам стариков!
Протяжно и печально поет пастушья свирель.
Виктор. Гонят овец.
Хуан (входит). В путь собрался?
Виктор. Хочу до утра выйти.
Хуан. Я тебя не обидел?
Виктор. Нет, ты мне хорошо заплатил.
Хуан (Йерме). Я купил у него оба стада.
Йерма. Да?
Виктор (Йерме). Теперь они твои.
Йерма. А я и не знала.
Хуан (доволен). Да, твои.
Виктор. Муж твой разбогатеет.
Йерма. Хорошему работнику все в руки плывет.
Золовка, стоявшая в дверях, входит в комнату.
Хуан. Нам уже этих овец некуда девать.
Йерма (печально). Земля велика…
Пауза.
Хуан. Я пойду с тобой до ручья.
Виктор. Ну, счастье этому дому. (Протягивает Йерме руку.)
Йерма. Дай-то бог… Доброго тебе пути.
Виктор было пошел, но обернулся на ее незаметное движение.
Виктор. Ты что-то сказала?
Йерма (скорбно). Я сказала: доброго пути.
Виктор. Спасибо.
Мужчины уходят. Йерма невесело глядит на руку, которую пожал Виктор, потом быстро идет в левый угол сцены и берет шаль.
Вторая подруга. Идем. (Молча накидывает шаль ей на голову.)
Йерма. Идем. (Тихо уходят.)
На сцене почти темно. Старшая золовка входит со свечой. (Искусственной подсветки ни в коем случае не надо!) Идет через сцену, ищет Йерму. Вдалеке поет свирель.
Старшая золовка (тихо). Йерма!..
Входит младшая золовка; они глядят друг на друга и идут к дверям.
Младшая золовка (погромче). Йерма!
Старшая золовка (властно). Йерма!
Поют пастушьи свирели и рожки.
На сцене совсем темно.
Занавес
Дома у знахарки Долорес. Светает. Входят Йерма, Долорес и две старухи.
Долорес. А ты храбрая.
Первая старуха. Захочешь – все сможешь.
Вторая старуха. На кладбище темно.
Долорес. Я часто молилась там с бездетными женщинами, и все они боялись, кроме тебя.
Йерма. Мне главное, чтобы все вышло. Я верю, что ты не обманщица.
Долорес. Нет, не обманщица. Если я хоть раз солгала, пускай мне черви язык источат! Недавно я молилась с одной нищенкой, она еще дольше не рожала, живот у нее красивый стал, большой. Она двойню родила прямо у речки, добежать до дому не успела и ко мне в подоле принесла, чтоб я все толком сделала.
Йерма. Дошла до самой речки?
Долорес. Да. И башмаки в крови, и юбки, а сама так и светится.
Йерма. И ничего с ней не стало?
Долорес. А что ей сделается? Господь помог.
Йерма. Да, ей помог господь. Ничего не могло с ней случиться. Взяла своих деток, омыла живой водой – чего же еще? А звери их лижут, правда? От своего ребенка не противно. Наверное, роженицы светятся изнутри, а дети спят и спят у них на груди и слушают, как течет теплое молоко, чтобы они поели, чтобы поиграли, пока не отвернутся. «Ну, пососи еще!» – а у него и личико и грудка в белых каплях.
Долорес. Будет у тебя ребенок. Ручаться могу.
Йерма. Будет, потому что он мне нужен, или я ничего на свете не смыслю. Иногда мне кажется, что надежды нет, и как огнем ноги окатит, и все опустеет. Люди на улице, и быки, и камни становятся как ватные, и я никак не пойму, зачем они…
Первая старуха. Детей хотеть хорошо, но если их нет – убиваться не надо. Живи, как живется. Я тебя не сужу. Сама видишь, я с тобой молилась. А все ж не пойму, чего ты ждешь для своего ребеночка? Счастья да богатства?
Йерма. Я не о завтрашнем думаю, а о нынешнем. Ты старая, для тебя жизнь как прочитанная книга. А я сохну от жажды и хочу свободы. Я хочу обнять ребенка, чтобы спокойно уснуть. Слушай и не пугайся: если б я знала, что мой ребенок меня измучает и возненавидит и по улицам протащит за косы, я бы все равно радовалась его рожденью. Лучше плакать от живого человека, хоть бы он и разбил мне сердце, чем тосковать по призраку, который столько лет сердце точит.
Первая старуха. Молода ты, не услышишь совета. Уповай на милость божью и на мужнину любовь.
Йерма. Ты коснулась до самой страшной раны!
Долорес. Муж у тебя хороший.
Йерма (встает). Хороший, хороший! Что с того? Пускай уж лучше будет плохой! Днем овец пасет, ночью деньги считает, а когда со мной спит, долг выполняет, и сам он холодный, как мертвец. На что я всегда презирала пылких женщин, а тут бы стала огнедышащей горой.
Долорес. Йерма!
Йерма. Я женщина тихая, а все ж и я знаю, что дети родятся от мужчин. Ох, если б я могла зачать одна!
Долорес. Подумай о том, что и муж твой страдает.
Йерма. Не страдает. Не хочет он детей.
Первая старуха. Что ты говоришь!
Йерма. Я по глазам вижу. Сам не хочет и мне не дает. Я его не люблю, не люблю я его, а в нем спасенье!.. Единственное спасенье и чести моей, и рода.
Первая старуха (тревожно). Скоро рассветет. Тебе пора домой.
Долорес. Сейчас овец погонят. Нехорошо, если тебя увидят одну.
Йерма. Мне нужно передохнуть. Сколько раз на дню читать молитвы?
Долорес. Молитвы по четкам – два раза, а святой Анне – один раз, в полдень. Когда забеременеешь, принесешь мне меру зерна, как мы договорились.
