Первый мужчина.
Второй мужчина.
И тело отцветает,
и грудь ее пустеет!
Ряженая.
А кого я дождусь – этой ночью,
этой ночью скажу под луною.
Этой ночью, святой этой ночью
разорву полотно кружевное.
Ребенок.
И сразу ночь наступила.
Ай, ночь, какой не бывало!
Глядите, как потемнели
река и склон перевала!
Вступают гитары.
Ряженый (вставая и размахивая рогом).
Как одиноко белеет!
И все грустнее, грустнее!
Но гвоздикой и маком зардеет,
когда плащ разверну перед нею.
(Приближается.)
Чтоб святой отворил тебе лоно,
чтобы розой была, а не терном,
приходи ты в голландской рубашке
и лица не завешивай черным.
Стороною, под тенью смоковниц,
прокрадись за церковной стеною
и, покуда заря не застонет,
мое тело терпи земляное.
Затеплилась улыбка!
Как тело просияло!
Как бьется она гибко!
Ряженая.
Любовью закружило,
завило пуще хмеля
и жала золотые
под кожей онемели!
Ряженый.
Семь раз она стонала
и девять замолкала,
и столько же гвоздика
к жасмину приникала.
Третий мужчина.
Второй мужчина.
Первый мужчина.
Ряженый.
На этом богомолье
мужчина верховодит.
Мужья – порода бычья.
Мужчина верховодит.
А розы достаются
тому, кто их находит.
Ребенок.
Второй мужчина.
Ряженый.
Огнем заполыхала,
бегите же на пламя!
Первый мужчина.
Ряженая.
Мужчины.
Ряженый.
Чтоб жарче догорело
и пламенем и пляской
охваченное тело!
Все уходят, танцуя, хлопая в ладоши и смеясь. Поют:
Есть сад за небесами,
и розы там повсюду,
а среди роз тех райских
одна подобна чуду.
С криками пробегают две девушки. Входит веселая Старуха.
Старуха. Ох, спать не дают! Сейчас она придет.
Входит Йерма.
И ты здесь?
Йерма, усталая и подавленная, не отвечает.
Зачем ты приехала?
Йерма. Не знаю.
Старуха. Никак не смиришься? А муж твой где?
Йерма утомлена и думает все об одном.
Йерма. Здесь.
Старуха. А что он делает?
Йерма. Пьет.
Пауза.
(Подносит руку ко лбу.) О господи!
Старуха. Ты не охай, приободрись. Раньше я не говорила, сейчас – скажу.
Йерма. Что же ты мне нового скажешь!..
Старуха. То, что и так видно. Это он виноват. Слышишь? Хоть режь меня – он! И отец у него, и дед, и прадед – все никуда не годились! Чтоб у них был ребенок, светопреставление нужно! Худосочные они. А твоя родня не такая. У тебя сестры и братья – по всей округе. Ах ты, какая беда, при твоей-то красоте!
Йерма. Беда. На колосья яд пролился.
Старуха. Ноги у тебя есть, уходи из дому.
Йерма. Из дому?
Старуха. Увидела я тебя, и сердце перевернулось. Женщины ходят сюда за новыми мужьями, а святой совершает чудо. Мой сын тебя ждет за часовней. Мне нужна в доме женщина. Иди с ним, будем жить вместе. Кровь у него хорошая, моя. Придешь к нам, а у нас еще колыбелькой пахнет. На пепле твоей постели вырастет хлеб для деток. Идем. Что тебе люди? А для мужа у нас ножи найдутся. Он на улицу нашу и носа не сунет.
Йерма. Замолчи! Я не того хочу. Я никогда так не сделаю. Мне чужого не надо. Неужели ты подумала, что я смогу познать другого мужчину? Что же для тебя моя честь? Вода не течет вспять, луна не покажется в полдень. Ступай. Я пойду, куда шла. Как ты могла подумать, что я покорюсь другому мужчине? Я не буду вымаливать, как рабыня, то, что и так мое! Пойми меня и больше со мной не говори: мне чужого не надо.
Старуха. Кто хочет пить, воде радуется.
Йерма. Я – как сухое поле под сотнями плугов, а ты мне даешь чашку воды. Сердце мое страдает, а не плоть.
Старуха (злобно). Ну и мучайся, если хочешь. Ты чертополох на пустыре, колешься да вянешь.
Йерма (пылко). Вяну! Да, я знаю, я увяла. Ты могла и не говорить. Вот ты обидела меня – и рада, как мальчишки, которые мучают зверят. Я с самой свадьбы твержу про себя это слово, а слышу его впервые, мне его в лицо не говорили. И впервые вижу, что так оно и есть.
Старуха. Не жаль мне тебя, ничуть не жаль! Для сына другую найду. (Уходит.)
Вдалеке поют паломники. Йерма идет к фургону, из-за него выходит Хуан.
Йерма. Ты там сидел?
Хуан. Да.
Йерма. Подслушивал?
Хуан. Да.
Йерма. Слышал?
Хуан. Да.
Йерма. Ну что же. Ступай, оставь меня. (Садится на одеяла.)
Хуан. Пора и мне сказать.
Йерма. Говори.
Хуан. Пора мне пожаловаться.
Йерма. На что?
Хуан. В горле у меня горит.
Йерма. А у меня – в костях.
Хуан. Хватит. Сколько можно плакаться неизвестно о чем? О мечтаньях каких-то, о призраках?
Йерма (с горьким удивлением). Неизвестно о чем? О мечтаньях?
Хуан. О том, чего нет и не было. О том, что не в нашей воле.
Йерма (яростно). Говори! Говори!
Хуан. О том, что мне и ее нужно. Слышишь? Не нужно. Пора это сказать. Для меня важно то, что можно взять в руки. То, что можно увидеть.
Йерма (в отчаянии опускается на колени). Вот, вот. Я хотела, чтоб ты это мне сказал. Когда правда тут, внутри, ее и не чувствуешь, а когда она выходит наружу, ее все видят, все слышат. Тебе не нужно. Ты сам сказал.
Хуан (подходит к ней). Так и должно было быть. Послушай! (Обнимает ее, хочет поднять.) Другие женщины радовались бы такой жизни. Без детей удобней. Мне без них лучше. Мы с тобой ни в чем не виноваты.
Йерма. Что тебе нужно от меня?
Хуан. Ты сама.
Йерма (в волнении). Вот! Тебе нужен дом, покой, жена. Больше ничего. Так я говорю?
Хуан. Так. Всем это нужно.
Йерма. А ребенок?
Хуан (сердито). Да не нужен он мне! Сколько можно спрашивать? Что, тебе в ухо крикнуть, чтобы ты поняла и успокоилась?
Йерма. Я так хотела ребенка, а ты о нем ни разу и не думал?
Хуан. Ни разу.
Оба сидят на земле.
Йерма. И мне нечего ждать?
Хуан. Нечего.
Йерма. И тебе ждать нечего?
Хуан. И мне. Смирись.
Йерма. Совсем увяну…
Хуан. Заживем мы с тобой вдвоем, мирно, себе на радость… (Обнимает ее.)
Йерма. Что тебе нужно?
Хуан. Тебя. Ты при луне такая красивая.
Йерма. Вот так ты смотришь на жареную птицу, когда проголодаешься.
Хуан. Поцелуй меня…
Йерма. Нет. Ни за что. (Вскрикивает и сжимает мужу горло, он падает навзничь. Она душит его все сильнее, пока он не умирает.)
За сценой начинают петь паломницы, Я увяла, зато я все знаю. Теперь я все знаю. И никого со мной нет. (Встает.)
Понемногу собирается народ.
Теперь отдохну, не надо просыпаться, не надо думать – а вдруг во мне новая кровь? Тело мое засохло навсегда. Что вы пришли? Не подходите! Я убила своего ребенка, я сама убила своего ребенка!
Люди останавливаются в глубине сцены. Вдалеке поют паломницы.
Занавес
